Заинские башни и город были рублены в сосновом лесу и крыты «башни тесом, а город драницами».

А почему бы сегодня не поставить здесь музей фронтира, реконструировав городок? Ведь и место высокое, и воздух от сосен замечательный — отлично можно сочетать полезное с приятным, изучение русской старины с оздоровлением организма…

В Заинске было 6 затинных пищалей и шелковое клетчатое (!) знамя. А вот рва здесь не прокопали; вокруг слобод стояла защита из двойных надолб. Здесь расположились 100 чалнинских стрельцов и 81 смоленский иноземец. И ведь не дрались заинцы разного происхождения меж собой, не давило одно этническое сообщество на другое, а вместе служили они России, обмениваясь культурными достижениями.

Так и представляю: сидят по окончании трудного дня у ворот на куче стройматериалов стрельцы вместе с западными славянами, обмениваются контрабандным табачком, пускают дымок, глядя на то, как закатное солнце расцвечивает кромку облаков. «А как по-вашему будет «жизнь» господин жолнеж?» — «Жиче, пан стрелец». — «Тоже хорошо».

От Заинска черта шла почти параллельно Каме. И здесь раздавался топор дровосека, вернее — целый хор топоров: через «черный лес» было прорублено несколько протяженных засек, одна из которых имела длину в 54 версты.

У реки Мензелы, притоке реки Ика, построили новый острог — самый большой на Закамской линии, с периметром 1026 саженей — он был «приткнут к стене к старому Мензелинскому острогу». Для его строительства прирастили насыпью речной берег. В его гарнизоне состояла сотня конных стрельцов и примерно столько же иноземцев — смоленских казаков «черного знамени».

По «новому дозору и чертежу» казанского служилого человека Ивана Лазарева в 1655 г. к почти достроенной Закамской линии добавлена полоса укреплений на 15,5 версты — засеки, надолбы и частик около рек Мензела и Ика.

Работы по проведению Закамской черты были в основном закончены к концу сентября 1656 г. Общая ее длина составила 250 км. [293]Проводились работы силами людей Казанского уезда, набираемых по человеку с нескольких дворов, главным образом из числа «инородцев», после окончания сельских работ. «Делали в осень не по один год». Работа спорилась, как было обычно в те времена. Вместе со строительством новых укреплений приходилось еще и чинить уже построенные, но испорченные половодьем.

В октябре 1656 г. работники взяли и отказались дальше оставаться на черте «для поделки [294]… худых и порченных мест», которых годом ранее «попортило вешнею водою».

И что же, засвистели кнуты, как предположил бы любой хулитель Московской Руси?

Нет, правительство никого не наказало и не принудило, а распорядилось, чтобы «порченные крепости» по черте «доделать иных городов Казанскими подымовными людьми». Прежних работников государь «не велел посылать впредь на черту и к поташному делу», дабы они могли сосредоточиться на своих обычных занятиях. [295]

В 1658 г., после досмотра служилого Никиты Гладкова, выявившего «худые и полые и горелые места, и редкую засеку» между Тиинском и Малым Черемшаном, на уязвимом месте был поставлен Биларский острог. Сюда перевели 100 стрельцов с семействами. Судя по их прозвищам «Нижегородец», «Самарянин», «Ветчанин», были они опять-таки набраны из свободных охочих людей, сходившихся на камский фронтир отовсюду. [296]

«Без легкости передвижения, коренящейся в характере русского человека, мы вряд ли встретились бы с такими сравнительно скорым заселением здешнего края русскими колонистами», — замечает Перетяткович. Добавим, легкость была обусловлена и социальным устройством Московского государства.

Правительство решало одновременно два вопроса: как в огромной стране, с опаснейшими границами и протяженнейшим фронтиром, обеспечить материальную базу для войска (отсюда прикрепление владельческих крестьян, оформленное Соборным Уложением 1649 г.) и как обеспечить заселение окраин служилым и крестьянским людом (отсюда наличие открытых каналов для перемещений населения на окраины)…

В начале 1660-х гг. в Симбирском уезде служилые люди стали самостоятельно отыскивать себе свободную землю.

Отводу земель была посвящена 40 статья 16 главы Уложения: «Украинных городов детем боярским, которые бьют челом государю в поместье на порозжия земли в дикое поле, давати из порозжих земель из диких поль».

После того как служилому приглянулась та или иная земелька, он просил местного воеводу назначить человека для ее отвода. Назначенный воеводою «откащик» отправлялся «на порозжую землю на дикое поле». Брал он «с собою тутошних и сторонних людей сколько пригоже», расспрашивал их о найденной челобитчиком земле. Если те показывали, «что эта земля ни в поместье, ни в оброк никому не отдана и от засечных крепостей в дальних местах», то она отводилась челобитчику.

Заметим, что в процедуре не участвовал ни один чиновник.

Также и крестьяне с 1660-х гг. занимали «за валом на Крымской стороне», то есть ниже Симбирска, Арбугинскую землю — здесь ранее находились лишь рыбные ловли Покровского Нижнететюшского монастыря. Крестьянские слободы были защищены Арбугинской чертой и приписаны к дворцовому ведомству; сенные же покосы находились на левой, более опасной стороне Волги. Рента у крестьян дворцовых слобод на Арбугинских полях была натуральной и не очень обременительной — пахать десятинную государственную пашню.

Большая группа захребетников из левобережного Белоярского города перешла на правую сторону Волги, на речку Сенгилейку. И по их челобитью правительство отвело им в 1666 г. «земли и сенные покосы против Белаго Яру на нагорной стороне по речке Сенгилейке с вершины и до Волги реки», где они получили статус станичных казаков.

На следующий год, учитывая угрозу набегов, симбирский воевода Дашков «перевел их с той земли жить для крепости от башкирского разоренья к Волге реке на городище, промеж Тушны и Сенгилейки». [297]

Весьма глубокие следы на средней и нижней Волге оставила разинщина. Марксистские и либеральные историки трактовали ее как движение угнетенного крестьянства Поволжья против крепостничества и самодержавия. Однако движущими силами бунта были вовсе не поволжские крестьяне.

«Учала им (казакам) на Дону быть скудость большая — на Черное море проходить им не мочно, учинены от Турских людей крепости,и они… пошли на Волгу, и с Волги на море без ведома войскового атамана Корнила Яковлева… да к ним же приставали на Волге и на Яике из Астрахани и из иных городов всякие вольные люди».

Действительно, в это время турки перекрыли выходы с Дона в море, становилось все больше крепостей, которые следили за порядком на Волге. Это обстоятельство касалось не только ногаев и калмыков, но и русских разбойников, ходящих в походы «для зипуна». [298]

Исследователи не видят в это время абсолютного обнищания крестьянства поволжского региона. Напротив, описи имущества показывают у него определенную степень достатка. Так, в дворцовой Теньковской волости, в Свияжском уезде, в среднем у крестьян по 2 коровы и по 2 лошади, по 5 и более овец и по нескольку свиней.

У дворцовых крестьян Царевококшайского уезда число скотины не уступает теньковским.

В Кукарской слободе, чьи земли не отличались плодородием, крупного рогатого скота в среднем хозяйстве было поменее: 2 коровы с лошадью или 2 лошади с коровой, зато имелось несколько десятков овец.

Барщина у владельческих крестьян выросла действительно до 0,69 десятины на душу (1660-е гг.). Однако барщинная повинность еще страшно далека от своих исторических максимумов.