После покорения волжских ханств царь Иван нанес несколько ударов по Крымскому ханству. Самым крупным предприятием стал поход отряда Матвея Дьяка Ржевского, состоявшего из путивльских дворян, детей боярских и казаков. Выйдя из Путивля, лихой дьяк спустился по Днепру, взял Ислам-Кермень, захватил на время турецкую крепость Очаков, на обратном пути отбился от преследовавших его турецко-крымских войск и благополучно возвратился в Путивль. Однако антимосковская позиция польской короны сделала дальнейшее наступление на Крым невозможным.

Даже учитывая отдельные антитатарские вылазки магнатов Дмитрия Вишневецкого (позднее перешедшего на московскую службу), Миколая Сенявского и Ольбрахта Лаского, Польша в течение всего XVI в. старалась поддерживать дружественные отношения как с османами, так и с крымскими ханами. Результатом такой «дружбы» была слабая, неорганизованная оборона против крымских татар, которые без стеснения разоряли польско-литовские земли.

В феврале 1558 г. 20-тысячное крымское войско во главе с калгой прошлось по Брацлавскому воеводству, Волыни и Подолии, захватив там ни много ни мало 40 тыс. пленников.

Царь Иван послал грамоту и послов к королю Сигизмунду II Августу. Послы предложили полякам вечный мир и союз против Крымского ханства, а также сообщили, что собрано большое московское войско во главе с Д. Вишневецким для похода на Крым. Согласно царским инструкциям, послы тактично не подняли вопрос о том, какие разорения чинят литовцы проезжим московским купцам и порубежным московским землям, но напомнили, что московские ратники защищают и польско-литовские земли. «Стоят… на Днепре, берегут христианство от татар, и от этого стоянья их на Днепре не одним нашим людям оборона, но и королевской земле всей защита;бывал ли хотя один татар за Днепр с тех пор, как наши люди начали стоять на Днепре» [21]

Однако король отверг договор с царем и возобновил союз с ханом, направленный против Москвы. Стало ясно, что для польского короля борьба против москалей гораздо важнее, чем защита собственных подданных от крымского аркана.

В последующие два десятилетия случилось 20 крупных крымских набегов на Московское государство, но не забывали крымцы и польских девушек. Договор 1568 г. между Польшей и Турцией последовал за чередой крымских набегов 1566–1568 гг., которые польский король простил со всем великодушием. Других врагов, кроме Московского государства, Сигизмунд II Август иметь не желал.

А в 1576 г. на польский трон ясновельможным панством был посажен Стефан Баторий, трансильванский вассал турок. Крымское нашествие, опустошившее Подолию и Волынь в сентябре-октябре 1575 г., было своеобразной формой поддержки турецкого кандидата. Он пообещал шляхте вечный мир-дружбу с басурманами и начал свое правление с казни «козацких лыцарей», насоливших султану. Турецкий посаженник на польском троне, он же выдающийся борец против «Тирана Васильевича», приложил огромные усилия для сокрушения Москвы, стоявшей барьером между Европой и Азией.

Рим, Стамбул, Стокгольм, немецкие курфюрсты, Бахчисарай помогали трансильванцу — кто деньгами, кто бойцами.

Имея враждебную, контролирующую днепровский путь Польшу на западном фланге, вести московское войско через безлюдную иссушенную степь было делом гарантированно провальным.

Некоторые историки, например Н. Карамзин или Г. Вернадский, тем не менее упрекают Грозного в том, что он, злодей такой, не покорил Крым, не вывел Россию одним махом к Черному морю, а вместо того решил воевать за выход к Балтике. И в этом усматривают злокозненное непослушание многоумной «избранной раде».

Только почему такой упрек выдвигается одному Ивану Васильевичу, а не Федору Ивановичу, Михаилу Федоровичу, Алексею Михайловичу или Петру Алексеевичу

Карамзин с Вернадским не только про Речь Посполиту, но еще и про Османскую империю забыли. Слона, так сказать, и не приметили.

Эта держава вполне понимала стратегическую ценность своего крымского вассала. Турецкие гарнизоны стояли в Кафе (здесь находился и наместник султана), Перекопе, Газлеве, Арабате, Еникале, в нижнеднепровских крепостях, на Тамани, в Азове. На Черном море, ставшем к XVI в. «турецким озером», безраздельно господствовал турецкий флот.

Покорение Крыма стало возможным только через два века после царя Ивана, при Екатерине II. Тогда, в отличие от времен Ивана, причерноморские и приазовские степи были в основном уже покорены, Речь Посполита лежала при смерти, Турция превращалась в «больного человека Европы», а в Черное море вышли русские корабли.

Вот что пишет историк И. Д. Беляев на тему реальных возможностей по завоеванию Крыма в середине XVI в.: «О покорении Крыма Москва не могла думать… ибо пространные степи — раздолье для кочевых наездников, отделявшие Московское Государство от Крыма, было неодолимым препятствием для наших завоеваний с этой стороны… Для совершенного покорения Крыма было одно только единственно верное средство — постепенное заселение степи и постоянное содержание сторожевого войска на границе; и прозорливый Иоанн принялся за эту мысль со всем усердием человека, убежденного в верности задуманного расчета. Давнишняя линия укреплений на Оке и сторожевые притоны в степи, еще при Донском вызванные крайней нуждой Государства, послужили для Иоанна основным материалом для того, чтобы привести в исполнение свой верно задуманный план заселения степи». [22]

В решении степного вопроса было мало бури, но много натиска. Русское государство медленно и верно, по-медвежьи двигалось на юг, юго-запад и юго-восток, катя перед собой систему засечных черт, крепостей, острогов, [23]дозоров и станиц.

С воцарением Ивана IV и завершением длительного периода боярского правления начинается усиление крымской обороны.

В 1553 г. «с благовещеньева дня» (25 марта) русские воеводы с полками находились в Рыльске, Путивле, Новгород-Северском, Трубчевске, со второй половины августа в Одоеве, Пронске, Михайлове, Туле, Рязани, Шацке.

А в 1557 г., с марта, еще и в степи — в «усть Ливен», «усть Ельца на поле». В сентябре стояли и в дюжине городов за Окой. [24]

Возникают новые крепости «от поля» (то есть ближайшие к степям): к востоку от Тулы Ряжск, Венев, Епифань, Крапивна, Шацк.

Новые города стоят по обеим сторонам Муравского шляха — основной дороги, по которой шли на Русь крымцы. С западной, приокской, стороны шляха это Орел (1564), Чернь, Крапивна, с восточной, придонской, — Епифань и Донков.

Ключевая роль на южном фронтире переходит от Коломны к Туле.

Шацк на Цне становится самым восточным пунктом тянущейся от реки Жиздры Большой засечной черты.

Протянута оборонительная черта, заканчивающаяся Тетюшевым, на правом берегу Волги.

На Каме поставлен Лаишев со своей засечной чертой. [25]

По своему положению украинные города делились на передние и задние. К передним принадлежали города «от поля». Их цепь протянулась от правых притоков Волги до левых притоков Днепра, с юго-запада на северо-восток, примерно по осевой линии лесостепной зоны. Отсюда высылались станицы и ставились сторожи.

Сторожа — пост, на котором находилось два или более ратников, защищенный небольшим укреплением из земли и дерева. Находилась на расстоянии 4–5 дней пути от города и контролировала участок протяженностью 30–50 верст (день пути). Выставляла дозоры в укромных и удобных для наблюдения местах (стоялые сторожи) и высылала конные патрули (разъездные сторожи).

Станица — группа ратников от 50 до 100 человек, которая высылалась далеко в степь для несения разведывательной службы. Помимо обнаружения вражеских сил ей вменялось в обязанность уничтожать небольшие вражеские отряды. За две недели службы станица покрывала 400–500 верст, «с коня не сседая».