«Смешать, но не взбалтывать».[104] Превосходная мелодия — самую малость резкости и заворотов. Вступление он отработал безо всяких изысков: основную мелодию выводила правая рука, а старомодный блюзовый перебор — левая. Инопланетянин резко подался вперед. Всем было известно, до чего любили эти существа Джелли Ролла Мортона, Дюка Эллингтона и тому подобные прадедушкины ритмы.

Дважды сыграв основной мотив, Монк перешел к импровизациям, и вы бы только видели ту широченную лыбу, с которой он сидел за пианино. Он начал лабать все эти свои выверты, выдавая странную, путанную мелодию, снова и снова выбивая из инструмента кластеры[105] и одновременно создавая аккомпанирующие, сложные ритмы.

Жаба, едва заслышав эти звуки, вскочила, выронила сигареты, а потом прижала одну лапу к лицу, закрывая огромные, основные глаза, а вторую — к затылку. Раздался стон, звучащий разом на несколько голосов, и из носа существа потекла синеватая хрень. И вот тогда чужак решил, что пора убираться оттуда ко всем чертям.

Его шатало из стороны в сторону, но он все же сумел открыть дверь, трясясь всем телом точно наркуша во время ломки. Следом за ним вымелись и все эти белые мажоры, нацепившие на рожи встревоженное выражение. За ними выбежал и явно испуганный Тедди Хилл, в те времена заведовавший музыкальным клубом Минтона. А Птаха, глядя на все это, смеялся как одержимый.

— Чертовы жабы никогда не выдерживали Монка, — заливаясь хохотом, произнес Макс. — Да, чел, это было круто!

Спустя пару недель ко мне в гости заглянул мой приятель Джей Джей, сжимавший в руках объявление, найденное им на одном из фонарных столбов. Он зачитал мне текст, пока я чистил зубы.

— Нанимаем джазовых исполнителей любых инструментальных специальностей… в интергалактическую эстрадно-танцевальную гильдию… Просим обращаться только цветных американцев, особое предпочтение отдается молодым и талантливым людям, играющим в стиле бибоп. Если вы уже нанимались в один из предыдущих туров, пожалуйста, не обращайтесь к нам. Заключаются однолетние (с возможностью продления) контракты. Посмотрите на Солнечную систему! Сыграйте на лунах Юпитера! Побывайте там, где никто не будет дышать вам в затылок! Нажмите ЗДЕСЬ, если желаете получить более подробную информацию.

Я сплюнул пену, отложил электробритву и поинтересовался:

— И? Где будет прослушивание?

Джей Джей коснулся пальцем слова «ЗДЕСЬ», и лист на секунду очистился, а потом на его поверхности возникла карта.

— На западе пятьдесят второй. В «Onix».[106]

— Чего? — я был в шоке. В те времена отправиться в «Onix» на прослушивание было столь же разумно, как целой толпой негров с детьми и телками путешествовать вдоль Миссисипи. Да возле «Onix» вечно тусовалась толпа офэев,[107] как называл их мой отец, и эти ублюдки все до последнего были такими прожженными расистами, что становилось совсем не смешно.

— Ты слышал меня. «Onix».

— Вот черт. И во сколько?

— «Onix»?! — это была моя баба, Франсина. До того она что-то готовила на кухне, а тут вдруг настолько тихо появилась за спиной Джей Джея, что тот услышал ее шаги когда было уже поздно. Она посмотрела на него взглядом, который словно говорил: «Хрен ты у меня получишь сегодня бекон к завтраку».

Франсина протиснулась мимо моего приятеля и, уперев руки в боки, заявила:

— Это на что ты там подписываешься? Хочешь свалить в космос, а меня бросить здесь вместе с ребенком? — Она погладила руками огромный живот.

— Франсина… — начал я.

— Нет, Робби, даже не пытайся меня задобрить. — Она покачала головой так, словно запредельно устала. — Проклятье! Вот говорила мне мама держаться от тебя подальше. Дескать, от музыкантов одни неприятности и только.

Я посмотрел на Джей Джея и мотнул башкой в сторону двери. Тот спокойно кивнул и оставил нас наедине. Франсина молчала, пока не услышала, как защелкивается замок.

— Робби, детка, — наконец произнесла она, глядя прямо на меня своими очаровательными карими глазками. — Ты не пойдешь сегодня на прослушивание в «Onix».

Честно, мне было тяжело, но я знал, что уже давно пора целиком и полностью рвать с этой бабой. Да, я понимал, что она станет отличной мамой, вот только не для моих детей. На самом деле все было кончено задолго до этого.

Так что я просто посмотрел на нее и сказал:

— Я видел спрятанные письма. Те, что ты держишь в своем ящичке для носков.

— Какие еще письма? — совершенно искренним тоном произнесла она, но я видел, что она притворяется. Лжет.

— Ох, Франсина, девочка, не парь мозги. Не вчера родился. Может и на прошлой неделе, но всяко не вчера. Я все знаю о тебе и о Торнтоне. И давай ты не будешь мне сейчас вешать лапшу на уши: дескать эта его влюбленность не взаимна. Ты ведь не просто так решила перевязать его письма ленточкой и спрятать. Да и даты я тоже видел.

Она немного опустила плечи.

— Детка, я… — Она замолчала. Лгать уже было бессмысленно, и Франсина прекрасно это понимала. К тому же, как понимаю, она и сама устала от вранья. В конце концов, эта девочка была не столь уж и плоха.

— Ладно, детка, теперь слушай меня, — сказала она. Ее голос подрагивал, но Франсина старалась изображать из себя сильную женщину и вести себя как обычно. — Можно подумать, я никогда не слышала, как ты гуляешь с другой. Не надо делать вид, будто я одна гуляла на сторону.

— Франсина, мы с тобой оба знаем — этот ребенок вряд ли от меня, особенно если учесть, как редко ты мне давала. Потому-то я и хожу по бабам, что не получаю от тебя того, что мне нужно. И что, я хоть раз скандалил? Пытался всыпать тебе по заднице? Нет, я все понимал. Но это… послушай, если ты хочешь, чтобы у твоего ребенка был отец, лучше выйти замуж за того, кто им и является.

— Вот хрень, — сказала она. — Ты-то можешь спокойно бегать налево, зная, что не залетишь. А я-то всего раз или два перепихнулась на стороне, и посмотри, что получила в итоге.

— Понимаю, — я попытался ее обнять, но она отпихнула мои руки.

— Жизнь штука несправедливая, верно? — Я повторил попытку. На сей раз она позволила. У меня просто сердце разрывалось: эти полные слез сахарные карие глаза, эти подрагивающие, обхватившие меня ручки. Но я не был готов к тому, чтобы чужой ребенок называл меня папочкой, и не имел ни малейшего желания жениться на телке, гуляющей у меня за спиной с другими музыкантами.

Так что, думаю, с моей стороны было в некотором роде ошибкой вести себя с ней столь мягко.

Она начала рыдать, причитая:

— Мне так стыдно, детка. Так стыдно.

Она умоляла и плакала, целовала меня. Обещала, что это никогда не повторится.

— Вот и славно. Надеюсь ты усвоила урок. Думаю, ты станешь хорошей женой Тедди Торнтону, — сказал я, имея в виду автора тех самых писем. Раньше тот играл на ударных, но ходили слухи, что его дедушка помер и унаследовал ему денежный бизнес.

Что еще сказать? Смотрели те фильмы про оборотней, за секунду меняющих обличье? Вот это и произошло с Франсиной. По щелчку пальцев.

— Так ты говоришь, что все равно не останешься? Теперь, после всего этого? — в ее глазах полыхал такой огонь, какой способен разгораться только у женщин.

Я покачал головой.

— Мне нужна эта работа, девочка. Проклятье, да ведь Птаха, Хок и… все эти лабухи, побывавшие там, вернулись домой богаче Рокфеллера. И ты, мать твою, права — я отправляюсь туда.

— Сукин сын! — взревела она, все еще заливая щеки слезами, и схватила настольную лампу, стоявшую возле ванной комнаты. — Готов на все, только бы свалить в космос? Да будь ты проклят!

Она швырнула лампу в меня, но я оказался шустрее и успел отскочить в сторону, так что светильник упал на пол и разлетелся на миллион осколков. Кто бы знал, как это меня взбесило. Начать хотя бы с того, что это была моя лампа, купленная мной на деньги с концертов. Конечно, я знал, что она через пару часов будет как новенькая — инопланетные самовосстанавливающиеся вещи тогда как раз только начинали выбрасываться на рынки, — но я все равно взбеленился, точно мне гвоздь в зад сунули. Ни одной женщине не позволял так со мной обращаться.