Керри не была новенькой. А у трех мужчин не было обычной усталости. Но она никак не могла сказать такое этой сучке-поварихе и даже себе — так, чтобы это имело смысл. Тут все было неправильно.

Есть ей расхотелось. И она сбежала в туалет — там она хотя бы сможет побыть одна.

Телефон Винса Джерачи зазвонил, когда они с Тарой Вашингтон выходили из магазинчика на Ист-Элм. Они там говорили с владельцем, заподозренным в возможной махинации со страховкой. Винс предоставил Таре возможность задавать вопросы, и она едва не раздулась от радости, когда он сказал: «Хорошая работа, новичок».

— Джерачи, — буркнул он в телефон, потом слушал на ходу. Когда они уже подошли к машине, он бросил: «Хорошо», — и отключился.

— Что там у нас? — спросила Тара.

— У нас совпадение.

— Совпадение?

— Да. — Он нахмурился, и кожа у него на лбу сморщилась какими-то странными складками. — Опять дом престарелых святого Себастьяна. Кто-то вскрыл сейф в офисе.

— Что-нибудь пропало?

— Поехали, выясним.

Эрин Басс очнулась на коврике для йоги. Голубой экран телевизора был пуст, если не считать указателя КАНАЛ 3 в верхнем углу. Она приподнялась — изумленная, но ясно соображающая. Что-то произошло.

Она осторожно и медленно села, упираясь в коврик пальцами, унизанными кольцами. Сломанных костей нет, нигде не болит. Очевидно, она просто рухнула на коврик и лежала, пока кассета с уроком йоги не кончилась. Она успела дойти до позы рыбы, значит, до конца записи оставалось минут двадцать. И сколько она пролежала еще? Часы на стене показывали 1:20. Значит, около часа.

Нигде не болело. Эрин глубоко вдохнула, подняла голову, встала. И сейчас нигде не болит. И когда это произошло, боли тоже не было, но она где-то побывала… однако не в том спокойном месте, куда она иногда попадала во время йоги или медитации. То место было бледно-голубым, похожим на умиротворяющую вереницу долин, видимых на закате с высокой горы. А в том, другом месте, все было ярким и стремительным, больше похожим на реку… цветную реку — синюю, красную и белую.

Она прошла на кухню своей квартирки — худощавая фигурка в черном трико и колготках. Ленч она пропустила, но голода не ощущала. Достала из шкафчика ромашковый чай, вскипятила фильтрованной воды, поставила чай настаиваться.

Эта стремительная река энергии походила на то, что она уже испытывала прежде. Генри Эрдман спрашивал ее об этом, и, наверное, сейчас он тоже это ощутил. Хотя Генри, похоже, не принял ее объяснение тришны, ухватившись за материальный момент и противопоставив его пробуждению. Он был типичным ученым, убежденным, что наука — единственный путь к знанию, и что то, чего он не может измерить или воспроизвести, не является истиной, даже если он сам такое пережил и ощутил. Эрин знала, что это не так. Но в мире много людей, подобных Генри. Не способных понять, что, отвергая «религию», они делают религией науку.

Потягивая чай, Эрин размышляла, что нужно сделать дальше. Она не испугалась того, что произошло. Эрин Басс вообще мало что могло напугать. Некоторых это удивляло, а остальных смущало. Но в самом деле чего на свете нужно бояться? Несчастье есть лишь один оборот колеса, болезнь — другой, а смерть — это всего-навсего переход из одного состояния в другое. Чему суждено наступить, то наступит, а под всем этим будет и дальше протекать великий поток космической энергии, порождая иллюзию, которую люди считают окружающим миром. Она знала, что другие жильцы дома престарелых считают ее сумасшедшей, жалостной или настолько изолированной от реальности, что подходило и то, и другое («Дитя трастового фонда, сами понимаете. За всю жизнь и дня не работала»). Ее это не волновало. Она создала себе здесь свой мирок из книг, медитаций и добровольной помощи медсестрам, и если ее прошлое было совсем не таким, каким его вообразили другие жильцы, то это их иллюзия. Сама она никогда не думала о прошлом. Оно наступит вновь или не наступит — смотря как выберет майя.

Все же с этими недавними эпизодами следовало бы разобраться. Они повлияли не только на нее, но и на Генри Эрдмана и, как ни удивительно, на Эвелин Кренчнотед. Хотя, если подумать, Эрин не следовало удивляться. Карма есть у всех, даже у Эвелин, и Эрин не имеет права полагать, будто ей что-то известно о том, что происходит внешней оболочкой громкой и навязчивой Эвелин. К вершине горы ведет много тропинок. Поэтому ей следует поговорить не только с Генри, но и с Эвелин. Возможно, есть и другие. Может быть, ей следует…

В дверь позвонили. Оставив чай на столе, Эрин обернула юбку вокруг трико и подошла к двери. За ней стоял Генри Эрдман, опираясь на ходунок и с неподвижной маской подавленных эмоций на лице.

— Миссис Басс, мне хотелось бы кое-что с вами обсудить. Можно войти?

Эрин охватило странное ощущение. Не прилив энергии с коврика для йоги, не высокая голубая безмятежность медитации. Нечто иное. У нее уже бывали такие моменты, когда она осознавала, что вот-вот произойдет нечто важное. Такие случаи не были чем-то мистическим. Скорее всего, причина их была вполне прозаична — подсознательное чтение «языка тела». Но они всегда предшествовали каким-то событиям, менявшим ее жизнь.

— Конечно, доктор Эрдман. Заходите.

Она открыла дверь шире и шагнула в сторону, освобождая проход для его ходунка, но Эрдман не сдвинулся с места. Неужели он так устал, что у него не осталось сил? Она слышала, что ему девяносто лет, и он на десять лет старше Эрин, которая находилась в прекрасной форме, всю жизнь занимаясь йогой и контролем над телом. Она никогда не курила, не пила спиртного и не переедала. Все ее излишества были эмоциональными, а теперь еще и не очень длительными.

— Вам нужна помощь? Могу ли я?..

— Нет-нет. — Похоже, он собрался с силами и затем двинулся вперед, понемногу переставляя ходунок к столу. Обернувшись, он с вынужденной запоздалостью, которая лишь подчеркнула его напряженность, сказал: — Полтора часа назад к нам вломились воры. Они вскрыли сейф в офисе. Тот самый, где хранилось ожерелье Анны Черновой.

Эрин никогда не слышала про ожерелье Анны Черновой. Но образ стремительной разноцветной реки вернулся к ней с ошеломляющей силой, и она поняла, что была права: произошло нечто, и отныне ничто уже не будет таким, как прежде.

Вот уже, наверное, в десятый раз Джейк Дибелла брал распечатки сканов ЯМР-томографа, снова изучал их и клал на стол. Он с силой потер глаза костяшками пальцев. Когда он отвел руки от лица, его голый кабинетик немного расплылся перед глазами, но сканы не изменились. «Это твой мозг в режиме самоуничтожения», — подумал он. Да только это был не его мозг, а мозг Эвелин Кренчнотед. И когда она пришла в себя, мозг этой надоедливой и болтливой леди работал так же хорошо, как и прежде.

Но вот сканы были поразительными. Когда Эвелин лежала в трубе томографа, всего за секунду все изменилось. Первое изображение: нормальная картина кровотока и насыщения крови кислородом, а на следующем…

— Привет!

Вздрогнув, Джейк уронил распечатки. Он даже не слышал, как открылась дверь или как в нее стучали. Так, крыша точно начинает ехать.

— Заходи, Керри. Извини, я не… Не нужно было тебе этого делать.

Она наклонилась, чтобы поднять бумаги, упавшие со стола на пол. Другой рукой она удерживала прижатую к бедру картонную коробку. Когда она выпрямилась, он увидел, что ее лицо под распущенными золотистыми волосами было розовым, что делало ее похожей на утрированную викторианскую статуэтку. В коробке он увидел растение, картинку в рамке и несколько других вещичек.

«Так-так». По этой дорожке Джейк уже ходил.

— Я принесла кое-что для вашего кабинета, — сказала она. — Потому что он выглядит таким… пустым. Холодным.

— Спасибо. Но он мне нравится таким, какой есть.

Джейк демонстративно уткнулся в распечатки, что делало холодным и его, но лучше отвадить ее сейчас, чем потом, когда она смутится. Когда она поставила коробку на складной стул, он продолжал игнорировать Керри, ожидая, что она уйдет.