Она направилась к нему, уже с другой книгой в руке и сдержанным любопытством на лице:

— Да?

— Меня зовут Генри Эрдман. Я хотел бы задать вам вопрос, который, и я сам это знаю, прозвучит очень странно. Пожалуйста, извините за назойливость и поверьте, что у меня есть веская причина спрашивать. У вас был вчера незапланированный осмотр у доктора Фелтона?

В ее глазах что-то мелькнуло:

— Да.

— А была ли причина этого осмотра связана с каким-либо… ментальным переживанием? Небольшим приступом или, возможно, случаем помрачения памяти?

Унизанные кольцами пальцы Эрин стиснули книгу. Генри машинально отметил, что сегодня это роман.

— Давайте поговорим, — сказала она.

— Я в это не верю, — сказал он. — Извините, миссис Басс, но для меня это какая-то чепуха.

Она пожала худыми плечами, медленно шевельнув ими под крестьянской блузкой. Подол длинной юбки, с желтыми цветками на черном фоне, разметался по полу. Ее квартирка напоминала хозяйку — развешенные на стенах кусочки ткани, занавес из бусин вместо двери в спальню, индийские статуэтки, хрустальные пирамиды и одеяла индейцев навахо. Генри не понравилась вся эта мешанина, детская примитивность декора, хотя его и затапливала благодарность к Эрин Басс. Она его освободила, потому что ее идеи по поводу «инцидентов» оказались настолько глупыми, что он смог легко выбросить их из головы. Заодно с прочими аналогичными идеями, которые могли у него зародиться.

— Вселенная, как единая сущность, пронизана энергией, — сказала она. — Когда вы перестанете сопротивляться потоку жизни и перестанете хвататься за тришну, вы пробудитесь для этой энергии. Проще говоря, у вас возникнет «внетелесное переживание», которое активирует карму, накопленную в прошлых жизнях, и сплавит все это в единый момент «трансцендентого озарения».

У Генри не было трансцендентного озарения. Он знал об энергии вселенной — она называлась электромагнитным излучением, гравитацией, сильными и слабыми внутриатомными силами — и ни один из ее видов не имел кармы. Он не верил в реинкарнацию и не выходил из своего тела. Во время всех трех «инцидентов» он четко ощущал, что находится в теле. Никуда он из него не уходил — наоборот, в него каким-то образом, похоже, проникли сознания других людей. Но все это чепуха, отклонение от нормы мозга, в котором синапсы и аксоны, дендриты и везикулы просто стали старыми.

Он ухватился за ходунок и встал:

— Все равно спасибо вам, миссис Басс. До свидания.

— Зовите меня Эрин. Вы точно не хотите зеленого чая, пока не ушли?

— Точно. Берегите себя.

Он был уже возле двери, когда она, почти небрежно, сообщила:

— Ах, да, Генри… Когда я во вторник вечером вышла из тела, то в этом состоянии просветления со мной были и другие… Вы когда-нибудь имели близкое отношение — знаю, что звучит это странно, — к свету, который каким-то образом сиял ярче множества солнц?

Генри повернулся и уставился на нее.

— Это займет минут двадцать, — сказал Дибелла, когда тело Генри начало медленно заползать в ЯМР-томограф. Ему уже доводилось проходить эту процедуру, и она ему понравилась не больше, чем сейчас — из-за ощущений, возникающих, когда тебя засовывают в трубу чуть просторнее гроба. Он знал, что некоторые совсем не могут такое вынести. Но Генри решил — будь я проклят, если дам какой-то железяке себя одолеть, и к тому же труба не окружала его полностью, а оставалась открытой с нижнего торца. Поэтому он сжал губы, закрыл глаза и позволил машине поглотить его пристегнутое ремнями тело.

— Вам там удобно, доктор Эрдман?

— Я в порядке.

— Хорошо. Отлично. Просто расслабьтесь.

К своему удивлению, он расслабился. Из трубы все казалось очень далеким. Он даже задремал и проснулся двадцать минут спустя, когда подвижная кушетка выскользнула из трубы.

— Все выглядит нормально? — спросил он Дибеллу и затаил дыхание.

— Полностью. Спасибо, это хороший исходный материал для моего исследования. Ваш следующий сеанс, как я уже говорил, будет проведен сразу после просмотра десятиминутного фильма. Я запланировал его через неделю.

— Хорошо. — Нормально. Значит, его мозг в порядке, и с этими странными явлениями покончено. Облегчение напомнило ему о светских манерах. — Рад помочь вашему проекту, доктор. Не могли бы вы повторить, в чем его цель?

— Структуры мозговой активности у пожилых людей. Известно ли вам, доктор Эрдман, что демография тех, кому за шестьдесят пять — самое быстроразвивающееся научное направление в мире? И что на планете сейчас живет 140 миллионов человек старше восьмидесяти?

Генри не знал, но его это и не волновало. Подошел санитар из дома престарелых — помочь Генри встать. Это был строгий юноша, чье имя Генри не расслышал.

— А где сегодня Керри?

— Сегодня я не в ее графике.

— А-а… — Похоже, Дибеллу это не очень интересовало — он уже готовил экраны для следующего добровольца. Его время на томографе, как он сказал Генри, очень ограничено, и его предоставляют только в паузах между часами, когда прибор используется для больничных нужд.

Строгий юноша — Дэррил? Даррин? Дастин? — отвез Генри в дом престарелых и оставил в вестибюле, чтобы он сам поднялся наверх. Оказавшись в своей квартирке, Генри устало прилег на диван. Всего несколько минут сна — это все, что ему нужно. Теперь даже такие короткие экскурсии сильно его утомляли, хотя было бы лучше, если бы с ним поехала Керри, она всегда так хорошо о нем заботится, такая добрая и участливая молодая женщина. Если бы у них с Идой когда-нибудь были дети, то он хотел бы, чтобы они были такими, как Керри. И если этот ублюдок Джим Пелтиер еще хотя раз осмелится…

Его словно пронзило молнией.

Генри завопил. На этот раз ему было больно. Боль обожгла его череп изнутри, спустившись вдоль позвоночника до самого копчика. Ни танцев, ни вышивки, ни медитации — и все же там были другие, не как личности, а как коллективное восприятие, совместная боль, и это слияние боли делало ее еще хуже. Он не мог такого выдержать, он умрет, это конец…

Боль оборвалась. Она исчезла столь же быстро, как и возникла, оставив его всего избитого изнутри и пульсируя, как будто сквозь его мозг стоматолог просверлил корневой канал. Желудок свело, и он едва успел сползти к краю дивана и перегнуться. Его вырвало на ковер.

Пальцы уже нашаривали в кармане брюк коробочку «тревожной кнопки» — Керри настаивала, чтобы он всегда ее носил. Генри отыскал кнопку, нажал и потерял сознание.

Керри рано ушла домой. По четвергам днем она ухаживала за миссис Лопес, и тут неожиданно явилась ее внучка. Керри заподозрила, что Вики Лопес опять хочет денег, поскольку она, похоже, только ради этого приезжала к бабушке. Но это не мое дело, решила Керри. Миссис Лопес радостно сказала, что Вики может сходить за покупками для нее вместо Керри, и Вики согласилась. Вид у нее был жадный. Поэтому Керри пошла домой.

Если бы ей настолько повезло, что у нее была бабушка — да хоть какие родственники кроме никчемных сводных братьев в Калифорнии, — то уж она бы обращалась с этой теоретической бабушкой получше, чем Вики — особа в дизайнерских джинсах, кашемировых свитерах с декольте и солидным долгом на кредитке. Хотя Керри не хотела бы, чтобы ее бабушка походила и на миссис Лопес, которая обращалась с Керри как с не очень чистой наемной служанкой.

Да, конечно, она наемная помощница. Вакансия санитарки в доме престарелых святого Себастьяна первой попалась ей на глаза в разделе объявлений в тот день, когда она наконец-то ушла от Джима. Она ухватилась за эту работу слепо, подобно человеку, свалившемуся с обрыва и увидевшему хрупкую веточку, растущую из скалы. Но самым странным оказалось то, что после первого рабочего дня она уже знала, что останется. Ей понравились старики (во всяком случае, большинство из них). Они оказались интересными, благодарными (во всяком случае, большинство из них) — и не опасными. Во время той первой ужасной недели, пока она нашла временный приют в «Христианском союзе молодых людей» и искала однокомнатную квартирку, которая реально была бы ей по карману, дом престарелых стал единственным местом, где она ощущала себя в безопасности.