Кеннеди все же открыл еще полдюжины ящиков, и убедился, что во всех соблюдалась та же система, и только в последнем, у самого угла письменного стола, обнаружил досье с этикеткой: «Непристойности».

Он вытащил ее дрожащими руками. Джек, при всех своих блестящих способностях, в сексе не знал удержу. Когда еще жив был брат Джо, и никому в голову не приходило выставлять кандидатуру Джека, у того был роман с датской эмигранткой Ингрид Авард. Инга-Бинга, как прозвал ее Джек, была замужем за человеком, связанным с Гитлером. И даже сама встречалась с фюрером, если верить прессе.

ФБР взял ее под наблюдение по подозрению в шпионаже, и кто же обнаружился в ее постели, как не молодой флотский лейтенант, отец которого в прошлом был послом в Англии! Посол, как называли его даже сыновья, узнав о романе, решительно велел Джеку с этим кончать, после чего позаботился, чтобы сын получил назначение на патрульный торпедный катер тихоокеанского флота, подальше от Инги-Бинги.

Кеннеди всегда подозревал, что информацию послу слил Гувер, но наверняка узнал, только когда Джек стал президентом. Тогда Гувер сам им сказал. Гувер, по просьбе посла, вел наблюдение за всеми детьми Кеннеди. Для примера он перечислил Кеннеди несколько скандальных моментов и рассчитывал, что это поможет держать в руках президента и его братьев.

Может, это и помогло бы держать в руках Джека, но Гувер плохо знал Кеннеди. Кеннеди предупредил Гувера, что если что-либо из этой информации попадет в печать, в газеты попадет и кое-что еще, например, странные статьи бюджета ФБР, покрывающие особые личные расходы Гувера, или то обстоятельство, что на каникулах в Палм-Бич тот завел весьма любопытных друзей со связями в мафии.

Ситуация была не совсем патовая — Джек в самом деле боялся старика, — но все же Кеннеди получил больше власти над Гувером, чем имел кто-либо из генеральных прокуроров со времен Рузвельта.

А теперь Кеннеди нужны были эти досье, и внутреннее чувство подсказывало ему, что Гувер мог пометить их как «Непристойности». Кеннеди открыл папку и поразился, увидев на первом листке имя Ричарда Никсона. Кеннеди поспешно перебирал листки: сведения о неудачнике его не интересовали. После поражения в 1960-м Никсону нечего было и надеяться на победу на выборах. Он даже сказал журналистам, что после проигрыша калифорнийской гонки его больше в это дело не втянут.

Однако Гувер все же хранил досье, на всякий случай.

Этот старый мерзавец в самом деле знал обо всех скелетах во всех шкафах. И отыскать их будет непросто.

Кеннеди глубоко вздохнул. Встал, засунув руки в карманы, озирая ряды папок. Чтобы просмотреть все, уйдет не один день. Дней в его распоряжении не было, не было даже часов. Однако он — непосредственный начальник Гувера, хотя бы старик этого и не признавал. А значит, досье принадлежат министерству юстиции, в котором ФБР — всего лишь мелкое подразделение.

Он взглянул на часы. В дверь никто не ломился. Возможно, до рассвета никто не попытается ему помешать. Если сильно повезет, никто не вспомнит о досье до полудня.

Он подошел к двери и поманил Хаскелла внутрь.

— Перенесем папки в мой кабинет, — сказал он.

— Все, сэр?

— Все. Для начала эти, потом те, что найдутся в кабинете Гувера, а затем все прочие конфиденциальные досье, которые вы сумеете отыскать.

Хаскелл возвел глаза к потолку, словно не верил своим ушам.

— Это потребует времени, сэр.

— Не потребует, если вы возьмете в помощь побольше сотрудников.

— Сэр, я думал, вы хотите сохранить это в тайне.

Он хотел. Но тайна долго не продержится. Значит, к тому времени, когда сведения распространятся, он должен овладеть положением.

— Постарайтесь сделать все как можно быстрее.

Хаскелл кивнул и повернул дверную ручку, но Кеннеди остановил его, не дав выйти.

— На досье шифр, — сказал он. — Вам известно, где ключ?

— Мне говорили, что все ключи, и от шифров, и от кабинетов, у мисс Гэнди, — ответил Хаскелл.

Кеннеди пробрал озноб. Гувер вполне мог обзавестись ключом и от кабинета генерального прокурора.

— Вы не представляете, где бы она могла хранить ключи к шифрам?

— Нет, — сказал Хаскелл. — Я не был среди тех, кому об этом положено знать. Я и так слишком много знал.

Кеннеди кивнул. Он оценил, как много знал Хаскелл. Если бы не его осведомленность, генеральный прокурор не зашел бы так далеко.

— Когда будете выходить, — попросил Кеннеди, — вызовите коменданта здания и скажите, чтобы сменили все замки в моем кабинете.

— Да, сэр. — Хаскелл не снимал ладони с дверной ручки. — Вы уверены, что это необходимо, сэр? Нельзя ли просто сменить замки здесь? Разве этого недостаточно, чтобы сохранить все для президента?

— До этих досье мечтает добраться весь Вашингтон, — возразил Кеннеди. Они явятся в это помещение. О моем не подумают.

— Пока не узнают, что вы все перенесли.

— Да, — кивнул Кеннеди, — и тогда они поймут, как тщетны их усилия.

Здесь о сохранении улик и не думали. Тела уже убрали: возможно, в коронерский фургон, перегораживавший переулок в нескольких кварталах отсюда. Брюсу пришлось долго потрудиться, чтобы отыскать человека, который знал, как здесь все выглядело до прибытия полиции.

Таким оказался патрульный Ральф Войт. Высокий, подтянутый, в безупречной, даже после ночного дежурства, форме. Поговорить с Брюсом его убедил О'Рейли. Ральф, первый за эту ночь, выказал традиционную враждебность, разделявшую нью-йоркскую полицию и ФБР, — но ведь Войт не знал, кто убит за несколько кварталов отсюда.

Брюс попросил Войта обойти с ним место преступления. На этой улочке здания были нежилыми, и все фонари перегорели. Под ногами хрустели осколки стекла — разбитого задолго до убийства. И ржавые пивные банки торчали изо льда, окружая каждый столб как тела вырубивших пьяниц.

— Ну вот, — сказал Войт, пользуясь фонарем как указкой, — прежде всего мы наткнулись на эти две машины.

Два седана стояли у поребрика, один за другим. Слишком нарядные для этого района — новенькие, блестящие, без единой вмятинки. Брюс узнал машины ФБР — он сам при нужде пользовался такими.

Похлопав себя по карману и сообразив, что забыл блокнот дома, он обратился к О'Рейли.

— У вас нет бумаги? Хочу записать номера.

О'Рейли кивнул, достал блокнот и записал номера машин.

— Они выглядели здесь не на месте, — продолжал Войт, — поэтому мы остановились, подумали, может, кому нужна помощь.

Он повел фонариком, осветив стоящую на противоположной стороне патрульную машину.

— Тогда мы увидели первое тело.

Они вышли на середину улицы. Эту часть города редко убирали, так что слой льда нарос выше тротуара. Большая лужа крови протопила лед. Под ним просвечивал асфальт, а края проталины стали красновато-черными.

— Парень лежал лицом вниз, руки протянул, будто пытался удержаться.

— Лицо повреждено? — спросил Брюс, предположив, что и этим стреляли в затылки.

— Нет. Оказалась, что он убит выстрелом в спину.

Брюс покосился на поджавшего губы О'Рейли. Иной способ убийства. Потому что первое? Или не связано с другими?

— Мы достали оружие, осмотрелись и ничего подозрительного не увидели. Дверцы первого седана открыты, но в освещенной кабине никого не было. И на улице, на первый взгляд, тоже, но здесь совсем темно, а фонарик светят недалеко. — Войт развернул фонарь в сторону квартала, где стоял лимузин, но на таком расстоянии луч не высветил ни машины, ни домов.

— Тогда мы, теперь уже осторожно, подошли к машинам и нашли второй труп вот там. — Он остановил луч фонарика под дверцей первого седана.

— Этот лежал на спине под открытой дверцей. Мы решили, что его продырявили, когда он выходил. Тогда второй — может, он вышел из машины, чтобы помочь первому — не знаю уж, с чем, может, какая поломка — а когда его приятеля подстрелили, бросился спасаться через улицу, но далеко не убежал. Конец истории.