— Дрожин хотел вернуться в космос? После всех стараний вашего народа сохранить примитивный образ жизни?

— Первые космические полеты были предприняты в двадцатом веке. Дрожин всегда повторял, что, оставаясь здесь, мы предаем звезды. — Внезапно Макс испугался рева урагана; казалось, ветер мог в одну секунду снести все строения лагеря и превратить их в кучу обломков. Он торопливо заговорил дальше. — Ну, во всяком случае, могу сказать, что жену я выиграл у него в карты.

Раздались недоверчивые голоса, слегка приглушенные, и в душной комнате распространился странный острый запах.

— Ее зовут Мередит, — продолжал Макс. — Это значит «хранительница моря». Я любил ее улыбку — когда она улыбалась, на щеках у нее появлялись ямочки. И сейчас люблю. Она была дочерью офицера из министерства Дрожина — его убили в Новой Надежде во время чистки, и Дрожин пообещал стать ей вторым отцом. Мы хотели пожениться, но Дрожин не разрешал, потому что я, простой солдат, был недостаточно хорош для нее. Так продолжалось недолго; но в то время мы каждый день ждали смерти, и месяц казался вечностью. — Он протянул руку к бутылке, сделал глоток.

— Однажды ночью мы играли в покер. Мы переживали тяжелые времена, и пару недель все революционные силы состояли из шести человек, запертых в подвале какой-то фермы на горной гряде. Итак, однажды ночью, во время бури, вроде этой, когда делать больше было нечего, мы играли в покер, и Дрожин проигрывал мне безнадежно; мне проигрывали все, но я думал только о нем. Дрожин ненавидел проигрывать, ненавидел это больше всего на свете, но у него кончились деньги. Ему было нечего предложить мне, и я попросил офицерский патент, то есть возможность жениться на Мередит, и поставил против него все. Генерал не смог устоять, потому что никогда не сдавался. Мне выпал стрейт,[75] и я выиграл.

Старик хмыкнул.

— И ты получил свой патент.

— В некотором смысле, да, — ответил Макс, раскачивая шатавшийся зуб кончиком языка. — Дрожин заявил, что я могу получить офицерское звание, но за него придется заплатить. «Чтобы поддержать революцию». — Он сделал паузу, чтобы произвести больший эффект. — Он взял с меня ровно столько, сколько я у него выиграл.

Все рассмеялись, и смех прогнал уныние и вызвал оживленную дискуссию среди адарейцев. Макс не упомянул, что он не хотел отдавать деньги, но Мередит не отставала от него, пока он не сдался.

Высокий зеленый адареец, историк, спросил:

— И вы до сих пор общаетесь с Дрожиным?

— Нет, — ответил Макс. — Нет, он уже тогда был стариком. Сейчас он мертв, как и Мэллоув. Поэтому мы все здесь.

— Это плохо. — Зеленый адареец протянул руку и сжал Максу плечо.

Шум снаружи внезапно стих — над ними проходил центр тайфуна. Лагерь был таким тесным, что громкий звук из одного барака был слышен во всех остальных, и вдруг сквозь щели, разошедшиеся от ветра, они услышали разговоры других заключенных. Кто-то из адарейцев завел глупую песенку о говорящем тостере и его собаке, и остальные подхватили ее. В других бараках тоже запели, пытаясь заглушить голоса адарейцев религиозными гимнами и патриотическими песнями.

Макс не умел петь, как и историк. Они сидели молча, пьяные, но мрачные.

— Было бы неплохо, если бы у тебя остались друзья среди революционеров. Они бы вытащили нас отсюда, — сказал адареец.

— Хорошо бы, — согласился Макс. Он поднял голову и посмотрел на крышу. — А ты знаешь, почему они называют эти хибары молитвенными блоками?

— Нет. А почему?

— Потому что, когда ты здесь находишься, все твои молитвы заблокированы.

Когда буря стихла, они выбрались из своих бараков и увидели ее последствия. Вышка была повалена, части ограды вырваны из земли. Компостные ямы затопило, и гниющая масса хлынула через край; площадка для переклички была усеяна костями, кусками человеческих тел и фекалиями. Один из охранников с помощью единственного в лагере бульдозера спихивал всю эту гадость обратно в ямы, а капеллан велел всем идти наверх, на луг.

Со склонов холмов смыло весь перегной, и он, смешавшись с песком и камнями, преградил путь ручью, протекавшему по дну грязевой долины. Русло необходимо было расчистить, иначе долину затопило бы, и в конце концов вся эта вода обрушилась бы на лагерь.

Под дулами автоматов заключенные, шагая по пояс в грязи, начали толкать вверх по склону спутанные корнями куски перегноя, словно живой экскаватор. Они черпали смесь грязи и песка голыми руками, и вскоре ладони Макса превратились в кровоточащие куски мяса. А затем, когда для людей был объявлен перерыв, адарейцам приказали нагружать корзины камнями из заваленной дренажной канавы и нести их вниз, к причалу.

— Ни к чему дважды делать одну и ту же работу, — заявил капеллан, очевидно, не замечая иронии своего высказывания.

Они наполнили корзины под наблюдением дьяконов, которые были необыкновенно злы — капеллан угрожал заставить их работать. Макс застонал, поднимая свою корзину, хотя он оставил в ней как можно больше пустого места. Еще несколько таких дней убьют его. Он может умереть уже сегодня.

Историк, проходя мимо, взял один камень из корзины Макса и переложил его к себе. Во время подъема на холм и на повороте дороги адареец несколько раз забирал у Макса камни, проходя рядом или давая ему пройти мимо себя. Во время последнего подъема перед началом долгой дороги к морю он запел.

— Звучит ужасно, — сказал Макс. — Разве у вас на Адаресе не открыли генов абсолютного слуха?

— Ну, давай, Макс, подпевай.

Он начал петь снова, и остальные подхватили песню, начав с начала после того, как закончились приключения тостера и его собаки. Они преодолели путь до моря довольно быстро. Василий, отвечавший за их команду, шел в конце колонны, в такт песне хлопая своей трубой по камням. Охранник ехал на мотоцикле параллельно тропе, положив ружье на колени. Двое солдат вышли в море на лодке. Они отыскали понтонный причал, подтащили его обратно к камням, привязали и теперь плавали вокруг, наблюдая за заключенными.

Макс и его товарищи доползли до края мола и опорожнили свои корзины. Камни, булькая, погружались в воду и медленно шли ко дну. Макс отступил в сторону, давая другим дорогу. Пока он стоял так, держа корзину за впившуюся в ладонь проволочную ручку, и смотрел, как солнце сверкает на воде, с которой ветер согнал водоросли, этот вид почти показался ему прекрасным. Интересно, добралась ли Мередит до их укрытия? Он не появлялся дома так долго, столько лет — на самом деле, почти все время после их свадьбы, — что уже сомневался, что она скучает по нему. Если вообще жива.

Историк прикоснулся к плечу Макса, затем прошел мимо и ступил на понтон, и тот, потеряв равновесие, закачался на волнах. Перебросив корзину через плечо, адареец продолжал мурлыкать себе под нос дурацкую песню о тостере. Макс улыбнулся и открыл рот, чтобы сказать, что на сей раз водорослей нет и обратно тащить нечего, словно только что обнаружил это радостное обстоятельство.

А потом он заметил, что корзина адарейца еще полна камней — там были и его собственные, и половина ноши Макса.

Адареец сбросил ее с плеча, взмахнул ею над водой один раз, еще один.

— Ты что? — окликнул его Макс.

На третий раз адареец выпустил корзину, и она, описав дугу, с глухим всплеском ушла под воду. Проволочная петля, обмотанная вокруг запястья адарейца, увлекла его в море.

Василий, первым оказавшийся на краю мола, начал ругаться и панически метаться туда-сюда. Когда старик, прибежавший следом, отшвырнул корзину и собрался нырять в воду, Василий сбил его с ног своей трубой и пинками отшвырнул тело к берегу.