Любимица нации Елизавета-старшая (1900–2002)

Отлично консервируются также члены королевских фамилий — особенно, если вовремя уходят в тень. В этом случае получается двойной оздоровительный эффект: как у потерявшего актуальность политика и как у августейшей особы, вся жизнь которой — сон, увиденный во сне. Режешь себе ленточки на торжественных церемониях да дремлешь с открытыми глазами на благотворительных банкетах.

Англичане сильно недолюбливали Елизавету-старшую, пока та восседала с мужем на престоле. А после того, как она в 1952 году овдовела и стала безобидной королевой-матерью, все ее обожали — и чем дальше, тем больше.

Из рекордсменов этого разряда мой фаворит — японский принц Хигасикуни (1887–1990), дядя императора Хирохито. Принц Хигасикуни еще в юности (моей, не его) интриговал меня зигзагами своей биографии. Высочеству тогда было уже сильно за восемьдесят, и он казался мне невероятным мафусаилом, а ведь ему оставалось жить еще лет пятнадцать.

Даю молодое фото, а то всё старики да старики

В молодости принц, как положено, был разгильдяем. Уехал постажироваться в Сен-Сире, а потом так прижился в веселой французской столице, что вытащить его обратно в Японию не удавалось целых шесть лет. В конце концов правительство отрядило решительного камергера, чтобы доставить загулявшее высочество на родину.

Однако с возрастом Хигасикуни остепенился и сделал большую военную карьеру. Ему выпала ключевая роль в истории: в августе 1945 года он был специально назначен премьер-министром, чтобы провести страну через ужас и позор капитуляции. Вероятно, если бы пребывание у власти затянулось, принц так долго бы не прожил. Но уже через два месяца он со скандалом (сейчас уже неважно каким — ничего особенно интересного) был отправлен в отставку и с тех пор никогда больше ничем важным не занимался.

Он, правда, был еще и японец, а это большой плюс в смысле долголетия.

Минувшей осенью статистики сообщили, что Япония лидирует в мире по числу «сентенариев» — людей, которым больше ста лет. На архипелаге таких сейчас пятьдесят с чем-то тысяч. Самый старый мужчина и самая старая женщина планеты сегодня японцы (115 и 114 лет соответственно).

Поэтому тем из нас, кто не государственный деятель, не философ и не августейшая особа, поинтересоваться секретами долголетия следует у рядовых японцев.

Рискну ответить за них.

1. Надо жить осмысленно, относиться к жизни как к Пути, а не как к топтанию на месте или к бегу в колесе.

2. Надо любить свою работу и не считать такую любовь извращением. Тогда утренний звонок будильника не будет сокращать жизнь на несколько часов.

3. Надо есть побольше водорослей и поменьше животных жиров. Желательно палочками — в них меньше помещается, чем в ложку.

4. Надо проводить массовое диагностирование населения на онкологию.

5. Ну и самое трудное (даже, вероятно, неисполнимое). У японцев принципиально иной регулятор нравственного поведения: не совесть, но стыд. Мы, совершив какую-нибудь бяку, потом угрызаемся совестью, а это стресс. В японском языке слова «совесть» нет. Но там люди с детства ужасно боятся попасть в стыдное положение и потому предпочитают вести себя прилично. Если японец хороший человек и прожил жизнь нестыдно, ему и угрызаться не из-за чего. Если же плохой — идея терзаться муками совести вообще в голову не придет.

P.S.

Многим сейчас захочется узнать, кто был самым-рассамыми долгожителем в истории человечества. Не гуглите, я за вас это уже сделал.

Если отставить всякие легенды и сомнительные случаи, а брать лишь стопроцентно задокументированные факты, то чемпионка здесь Жанна Калман (1875–1997), француженка. Она родилась за год до изобретения телефона и умерла в год, когда я впервые заабонировался в интернете.

В общем, давайте жить долго. Это может оказаться интересно.

Узнал много нового про мотивации человеческих поступков, которые подчас кажутся нам необъяснимыми.

Люди часто ведут себя глупо, подло и даже саморазрушительно под воздействием глубоко укорененных фобий, в которых даже не дают себе отчета.

Я не о банальных вещах вроде юдофобии, клаустрофобии или агорафобии говорю. Мне и в голову не приходило, сколь разнообразен и причудлив мир фобий, которыми терзает нас подсознание.

Ох, широк человек. Я бы сузил

Я выучил некоторое количество красивых слов, которыми теперь буду пользоваться направо и налево.

«Да вы, батенька, эпистомофоб», — скажу я тому, кто не хочет учиться (эпистомофобия — страх перед знаниями).

Человек и его Фобия

Или расскажу, как в свое время победил в себе фалакрофобию (панический страх облысения), что было просто, и сейчас сражаюсь с гераскофобией (страхом старения), что значительно трудней.

А женщин призову безжалостно давить в себе ритифобию (страх перед морщинами). Помните, что морщины бывают и красивыми.

Наши государственные руководители, оказывается, не виноваты в том, что они такие, какие есть. У них, бедных, тяжелая форма хронофобии (страх перед движением времени), помноженная на гипенгиофобию (страх ответственности). И я даже знаю, как можно было бы помочь нашим страдальцам. Кроме вредоносных фобий есть еще и полезные. Если бы при помощи гипноза внедрить в подсознание руководителей партии и правительства эритрофобию (страх покраснеть на людях) — о, мы бы не узнали родного государства!

Обогатившись всем этим знанием, хочу воззвать к соотечественникам:

И всё у нас сразу наладится.

Это название книжки из детства, в которую я часто заглядывал. Был такой сборник афоризмов и велеречивых цитат, значительная часть которых принадлежала дорогому Никите Сергеевичу, потому что год издания был шестьдесят второй или шестьдесят третий.

Мне эта книга ужасно нравилась. Я любил, вычитав что-нибудь заковыристое, потом блеснуть в обществе. Перед взрослыми это не очень получалось, но товарищей по классу я, бывало, потрясал и даже сделал на чужой мудрости карьеру: был избран руководителем «звездочки».

Сохранил я слабость к чеканным формулировкам и в позднейшие годы.

Общий уровень мудрости был примерно такой

В разные моменты жизни, особенно в юности, хлесткий афоризм, принадлежащий какой-нибудь импозантной личности, мог запудрить мне мозги и ввести в ересь. Но были и мантры, которые остались со мной на всю жизнь.

Важна не только мысль, но и форма ее выражения. В раннем возрасте форма даже важнее содержания. В десять лет меня охватывал восторг от белиберды вроде «Бороться и искать, найти и не сдаваться». В зрелом возрасте, конечно, больше радует другое: точное оформление твоих собственных мыслей.