Собственно весь этот — написанный еще неопытным и робким, но уже узнаваемо андреевским пером — рассказик — о любовных качелях, о том, как отношения молодых людей портятся и восстанавливаются множество раз — всего-то за один день. И как ни странно — главный момент разногласия здесь — экономический: герой ругается с Марочкой относительно того, как и куда потратить деньги. Затеяв вечеринку и пригласив друзей-студентов, они ссорятся по поводу меню: она требует купить «вино — в полтора целковых», он — «две бутылки пива — и баста!», она предлагает в качестве закуски «омары и сардины», он — «фунта три колбасы». В конце концов, согласившись на все ее прихоти, герой обнаруживает, что Марочка все-таки недовольна — он не принес ей букет цветов. Оскорбившись и хлопнув дверью, он уходит к себе, но постепенно осознает, что был неправ, и, прихватив по дороге розочку, с повинной возвращается к Марочке: «Марочка говорит, что роза пахнет великолепно…», студент же — прикидывает в уме, сможет ли он завтра где-нибудь заложить пальто…

Впоследствии, подводя итоги первого года своего студенчества, Андреев записал в дневнике, что «жизнь чувства» совершенно «забила, затерла жизнь ума». Парадокс, но, находясь в центре интеллектуальной жизни России, будущий писатель большую часть времени отводил отнюдь не умственным занятиям.

Бедность — еще один злой демон, мучающий Андреева на протяжении студенческих лет, однако во время петербургской одиссеи эта бедность нередко оборачивалась нищетой. Его материальное положение было ужасающим — только лишь молодость и легкомыслие (в котором он, кстати, постоянно упрекал Зинаиду) помогли ему прожить этот первый студенческий год. Обучение на юридическом факультете было платным, платить надо было и за комнату, и за учебники и при этом — хотя бы изредка что-то есть. Этот столбик скромных, хотя и постоянных расходов был бы не таким пугающим, если бы у Андреева нашелся хотя бы один постоянный доход. Но его-то как раз и не было!!! Борющаяся с нуждой Анастасия присылала ему помощь от случая к случаю — как только ей удавалось хоть что-нибудь заложить. Постоянного урока не находилось. Андреева выручала орловская знакомая Любовь Дмитриева. Очевидно, влюбленная в яркого и умеющего рассуждать «о высоком» красавца, купеческая дочка активно переписывалась с Леонидом, когда тот уехал в столицу, нередко вкладывая в конверт 20, 30, а то и все 50 рублей. Возмущенному поначалу Андрееву пришлось в конце концов смириться с подобными подношениями; убеждая себя в том, что не стыдно брать помощь от «сестры», как называл он Дмитриеву в письмах. Потом деньги — о ужас! — приходилось брать и у Зинаиды; но вот что интересно: именно отчаяние бедности послужило поводом для первого официального литературного опыта будущего писателя.

Герой рассказа «В холоде и в золоте» студент Саша Лавров, затерев ваксой протертые места на сапогах, да отчистив и отгладив далеко не новый пиджак, предстает пред ясные очи роскошной барыни — госпожи Вольской, чтобы попытать счастья «по публикации» — той требуется учитель для сына. Неожиданно поладив с молодой женщиной «с бледным, утомленным лицом», голодный Лавров даже получает аванс в 30 рублей, но тут как черт из табакерки на пороге появляется муж — «высокий брюнет» с «надменным, презрительным лицом» и всё, как в плохом кино, разворачивается в обратную сторону: студенту отказывают, он возвращает аванс и, «провожаемый холодным презрением», покидает роскошный дом на Литейной стороне.

Этот сюжетик из разряда «богатые тоже плачут» — молодая женщина после ухода студента сильно повздорила с мужем — Андрееву при помощи той же Зинаиды Сибилевой — не без участия, вероятно, знакомых Веры Гедройц — удалось «пристроить» в апрельский номер еженедельного иллюстрированного журнала «Звезда» для семейного чтения. Журнальчик — воскресное приложение к ежедневной столичной газете «Свет», издаваемой В. В. Костомаровым, — был, по мнению Андреева, скверным бульварным изданием. И тем не менее о первой публикации автор известил всех своих корреспондентов. «Ну, голубушка, — сообщал бедный студент своему „спонсору“ — Любочке Дмитриевой, — кажется, в моей жизни наступает поворот к лучшему». Первый литературный опыт кажется Андрееву весьма удачным: «Теперь я с уверенностью последую своей склонности и уверен, что меня ожидает успех». Надо отдать должное зрелому литературному вкусу писателя: этот хиленький, с ходульными персонажами, годный лишь для того, что нынче называется «гламурными» изданиями, рассказик он никогда не включал в список своих произведений, а в автобиографии и вовсе соврал относительно судьбы этого детища: «Я был на первом курсе в петербургском университете, очень серьезно голодал и с отчаянием написал прескверный рассказ „О голодном студенте“. Из редакции „Недели“, куда я самолично отнес рассказ, мне его вернули с улыбкой. Не помню, куда он девался».

Для биографа некоторый интерес представляет первая часть этого литературного опуса — молодой автор явно со знанием дела описывает мысли и чувства героев, пребывающих «в холоде»: «Ужинать нельзя, и без ужина обойдемся. Уж меньше, чем за пятнадцать копеек ничего не купишь. Ну, вчера не ужинал — пятнадцать копеек, сегодня не буду — тридцать, да еще на чем-нибудь сэкономлю, и можно будет купить книгу» — ясно, что гордый, но бедный Лавров испытывает те же муки, что и автор — Л. П. — под такими инициалами (Леонид Пацковский) будущий писатель впервые выступил в печати. А вот зарисовки персонажей, живущих «в золоте», сделаны явно «по представлению» — без пристального знакомства с «предметом», а потому эта часть рассказа — общее место. Короче говоря, андреевское письмо еще не только не обрело силу — в этом текстике вообще не проглядывается будущий автор «Иуды…» и «Тьмы».

Однако весной 1892 года, получив за публикацию гонорар в 20 рублей, Андреев, вероятно, уже призадумался над выгодами подобного способа «добычи» средств к существованию. Но, увы, за первым литературным опытом не скоро последует второй: вся жизнь Леонида в Петербурге состояла из судорожных «бросков» от одного занятия к другому, от полного отчаяния — к горячей надежде.

Университет не то чтобы разочаровал Андреева, но — не будучи в состоянии занять достойное его «герцогства» место среди «надевших студенческую форму и обросших бородами гимназистов», он и вовсе потерял интерес к лекциям. «Ведь я великий человек — иначе чем объяснить то, что меня никто не понимает? Ведь это удел всех великих»[56], — звучащие почти пародийно дневниковые самоутешения передают горькие мысли «бывшего герцога», так и не сумевшего «покорить» столицу империи. Но, кроме того, здесь — тоже в несколько пародийном ключе — звучат отголоски нового «умственного увлечения» Леонида — ницшеанства. «Если жизнь не удается тебе, если ядовитый червь пожирает твое сердце, знай, что удастся смерть» — самоубийца Сергей Петрович — герой будущего рассказа Андреева с помощью знающего немецкий язык товарища постигает «Так говорит Заратустра» Ницше. В 1892 году, как справедливо уточнял впоследствии Андреев, «…в России о Ницше знали только немногие, ни газеты, ни журналы ни слова не говорили о нем». Среди «серьезных людей», посещавших Веру Гедройц, был Виктор Александрович Вейншток, впоследствии как политзаключенный прошедший и тюрьмы, и ссылки, и сумасшедший дом, а в 1891 году — первый переводчик «Генеалогии морали» Фридриха Ницше на русский язык. Возможно, от него Андреев впервые услышал о Ницше? Так или иначе, стремительно восходящая звезда этого философа не оставила равнодушным и Андреева — Ницше оказался одним из немногих проштудированных им в петербургский период авторов. «Он не знал и не думал, кто такой Ницше… Он видел перед собою только мысли, облеченные в строгую мистическую форму готических букв…» Идеи философа о трагическом одиночестве и «бесчеловечности сверхчеловека», безусловно, импонировали Андрееву.

Но — в отличие от студента-ницшеанца Сергея Петровича, ставшего «пламенно верующим юным жрецом» у алтаря «нового божества» — у бедного студента Андреева на основательное погружение в серьезные книги и длительные размышления над ними оставалось не так-то много времени: его раздирали реальные противоречия жизни. Очевидно, желая вырваться из цепких лапок непокорной Зинаиды, Андреев бросается в другие романы: вернувшись на Рождество в Орел, он влюбляется в гимназистку Женечку Хлуденеву — приемную дочь начальника Орловско-Витебской железной дороги. «Как она хороша! Как бы желал я хоть на минутку прильнуть губами к ее не ведавшему ничьих поцелуев личику, к ее маленькой ручке!»[57] — записывает он в дневнике, но буквально на следующей странице клянется, что эта любовь ничуть не уничтожает его любовь к Зиночке… Мучительные отношения с этой женщиной во многом определяли жизнь Андреева в эту зиму и весну. Надо заметить, что к безденежью, неприятностям в личной жизни, отсутствию осознанной цели, философскому пессимизму, душевному и духовному одиночеству присовокуплялось и безобразное пьянство, приступы которого становились все чаще, а последствия — все мрачнее.