Он проводил ее домой и договорился встретиться с ней вечером в кино.
В туркменских кишлаках, прежде чем затеять той, устраивают за день-два генеш — совет старейшин и самых уважаемых людей. Сюда приглашаются также те, кто будет обслуживать гостей на тое. Комнаты в доме Най-мираба, празднично убранные, были сейчас в распоряжении собравшихся на генеш.
Хозяин тоя Най-мираб часто выглядывал из окна — он ожидал прихода Хаиткулы и его товарищей. Они вошли в калитку в точно назначенное время. Не увидев среди них Ачилова, мираб обиженно спросил:
— Мы с Палтой Ачиловичем как будто не ссорились, или он нездоров?
Когда Хаиткулы ответил, что он уехал в Керки к семье, хозяин добродушно закивал:
— А, это дело хорошее. Перво-наперво семья, а все остальное потом.
Усадив пришедших на почетные места, Най-мираб представил их собравшимся:
— Пиримкулы-милисе свой человек. А этот молодой человек — ашхабадский следователь Хаиткулы Мовлямбердыевич, который раскрыл уголовное дело десятилетней давности. Может, слышали?
Конечно, о том, что ведется следствие и что Худайберды вот уже несколько дней находится под стражей, было известно всем. Но кто именно руководит расследованием, знал не каждый. Так как люди относились к этому факту неодинаково, множество глаз смотрело на Хаиткулы с разным выражением: дружески, холодно, отчужденно.
Инспектор почувствовал себя неловко, но, не показывая вида, принялся пить чай. «Вот сейчас посыплются вопросы». И действительно, грузный старик в красном шелковом халате подал голос:
— Послушай, сынок, мы люди сельские, в законах не смыслим. Но я слышал, власти прощают того, кто десять лет скрывался и не попал в руки правосудия. — Аксакал вопросительно посмотрел на инспектора.
— Нет, яшулы, это неверно. Закон не может оставлять безнаказанным преступника только потому, что он доказал свою ловкость, скрываясь десять лет.
Старик одобрительно кивнул.
Другой аксакал, медленно оглядев всех собравшихся, снял шапку и положил ее себе на колени.
— А теперь поговорим о завтрашнем деле.
Обсуждение затянулось дотемна: выяснили, кто сможет прийти, кто будет копать очаги для котлов, кто займется дровами, кто будет готовить. После угощения народ стал расходиться с пожеланиями мира и благополучия семейству Най-мираба.
Среди прочих должны были прийти на помощь Пиримкулы Абдуллаев, Салаетдин, а также комсомольцы, которых парторганизация колхоза отрядила в помощь следствию.
Едва Хаиткулы переступил порог номера, как затрезвонил телефон. Сняв трубку, инспектор услышал голос Палты Ачиловича:
— Коллега, вы еще не собираетесь отходить ко сну?
— Пока нет. — Хаиткулы взглянул на часы. — Еще не так поздно.
— Я тоже так думаю. Надо обсудить кое-какие вопросы… Звоню вам из прокуратуры — полдня просидел у себя в кабинете, все ломал голову над этим Ялкабовым. Ходил в тюрьму, говорил с ним… Короче, я теперь разделяю ваше мнение о его невиновности. И вот почему…
— Кстати, Палта Ачилович, — прервал его инспектор, — как он себя чувствует в заключении? Вы хоть объяснили ему, что больше не подозреваете его?
— Не только объяснил, — усмехнулся Ачилов. — Я освободил его из-под стражи и велел ехать домой…
— Что?! — вскричал Хаиткулы. — Когда это было?!
— Не очень давно, но, думаю, он мог уже добраться в Сурху, — растерянно отвечал следователь.
— Палта Ачилович, Худайберды не должен попасть в поселок! Задержите его всеми возможными средствами! Я сию минуту тоже лечу ему на перехват. Все объясню потом. — И, бросив трубку, Хаиткулы выбежал из гостиницы.
Он ворвался к Пиримкулы Абдуллаеву, который было прилег на кошму с газетой в руках:
— Где мотоцикл?! Срочно еду в Керки.
— Зачем одному на ночь глядя? Вдвоем сподручней. — С этими словами старый милиционер встал и, надев френч и сапоги, отправился во двор к мотоциклу.
Худайберды сильно оброс, пока сидел в КПЗ. Он не решился приехать домой в таком виде и, прежде чем идти на автостанцию, завернул в парикмахерскую.
Очередь была небольшая, но каждый клиент сидел у единственного мастера, пока не обсудит с ним все новости. Так что Худайберды потерял на ожидание своей очереди больше часа. Когда наконец он уселся в кресло, старик парикмахер шутливо посетовал:
— Э, братец, если все наши клиенты будут отращивать такую щетину, нам придется помирать с голоду…
— В наше время никто с голоду не умер, — в тон ему ответил Худайберды. — А если у тебя слишком хороший аппетит, то придется менять профессию.
— Легко тебе говорить, земляк, — с улыбкой вздохнул мастер. — В моем возрасте менять профессию все равно что беззубому кость обгрызать.
Худайберды весело смотрел в зеркало, радуясь неожиданной свободе, покою, установившемуся на душе. Вдруг лицо его побледнело, весь он обмяк: в зеркале отразились сурхинский участковый и молодой инспектор. Хаиткулы жестами показал Ялкабову, что он может добриться, и уселся на один из стульев.
Когда они втроем вышли из парикмахерской, первое, что увидел Худайберды, была милицейская машина. Он безропотно влез в открытую дверь и тяжко вздохнул на заднем сиденье.
Хаиткулы, усевшись рядом, взял его за плечо:
— Не хмурься. Ничего страшного не случилось. Никто не собирается тебя судить… Но, прошу тебя, в интересах следствия… не езди домой еще три дня. Надо, чтобы настоящий преступник ни о чем не подозревал.
Ялкабов доверчиво взглянул на инспектора:
— Я согласен… Мне тоже хочется, чтобы убийцу нашли. Я поеду к дяде в Джиликуль.
— Куда угодно. Но никто не должен знать, что тебя освободили.
Велев Салаетдину отвезти Ялкабова на автостанцию, следователи отправились ужинать к Палте Ачиловичу.
Когда немного подкрепились и жена Ачилова подала чай, Хаиткулы откинулся на подушку и начал:
— Итак, в последнее время мы вели следствие как бы раздельно, по двум направлениям — вы занимались Ялкабовым, а я… Но теперь, кажется, осталась только одна версия.
— Так, земляк, — кивнул Ачилов.
— Одна дорога привела нас к глухой стене, о которую мы стукнулись лбами, а другая — свободна для нас. Теперь я кое-что сообщу вам… Но для полноты картины недостает еще самой малости, и поэтому я сегодня же вылечу в Ашхабад, а завтра-послезавтра вернусь.
— Тогда вам надо поторопиться, — сказал Палта Ачилович. — Последний самолет в десять.
— У нас еще полчаса, — взглянув на часы, ответил Хаиткулы.
И все оставшееся время он выкладывал коллеге результаты своих поисков за последние дни. Проводив его до двери, Ачилов положил ему на плечо руку и сказал:
— Это прекрасная операция, Хаиткулы Мовлямбердыевич, вы настоящий Мегрэ. Без кавычек.
Наутро, когда Хаиткулы пришел в министерство, Ходжа Назаров был в мрачном настроении. Ему вспомнился вчерашний неприятный разговор с женой, и он никак не мог сосредоточиться на текущих делах.
Хаиткулы же был в самом радостном расположении духа: и близкое завершение дела, и предстоящий решительный разговор с Марал вселяли в него радужные мечты о славе и счастье.
Аннамамед встретил друга с распростертыми объятиями. Они уселись на диван и, перебивая друг друга, рассказывали все накопившиеся новости. Наконец Хаиткулы вспомнил о цели своего приезда и спросил:
— А зачем ты меня вызвал?
Аннамамед хлопнул себя ладонью по лбу. Подбежав к своему столу, взял из папки какое-то письмо и торжественно вручил его другу. Хаиткулы взглянул на адрес и достал из конверта сложенный вчетверо лист бумаги. По мере того как он читал, лицо его все более светлело, и, когда он прочел последнюю строчку письма, Аннамамед шутливо заметил:
— Глядя на тебя, можно подумать, что ты читал любовное послание.
— Да это, может быть, почище всякого любовного письма… Ну спасибо, дружище. Это последнее звено той цепи доказательств, которой мы скрутим преступника… Подожди минуту, я зайду к Назарову.
