Она никак не могла понять – где она, что с ней. Что это: явь или сон? В чем кроется секрет ее мучений? Ей неимоверными усилиями удалось вырваться из объятий змея искусителя, разбежаться и унестись в спасительную саклю. Она не помнила, как в сумерках добралась до сакли, как разделась и легла в постель. Она не помнила, как уснула, забылась нервным, беспокойным сном…

Зайнаб во сне вдруг вздрогнула, вскрикнула, вскочила в постели. Глаза ее были широко открыты, их испуганный взгляд был направлен в темный угол комнаты. Она вся дрожала, не понимая, что с ней происходит, порывалась высвободиться от того, кого не было с ней в постели. Она стонала, тянулась к шее, к груди, животу, порываясь высвободиться из объятий какого-то скользкого, мерзкого существа. Она содрала с себя ночную рубашку, разорвала ее в клочья и бросила к ногам.

Она в бредовом состоянии подсознанием понимала – это змея искусительница опять приползла к ней в постель, напала, стараясь зажать ее в свои тугие извивающиеся кольца, подмять под собой и задушить. У этой змеи почему-то была голова Али, которого она вчера встретила у реки. Когда она порывисто потянулась к нему, он виновато обернулся к ней спиной, стал отступать. Она вся задрожала, упала перед ним на колени, умоляя, чтобы он остался; встала, подобрала с пола шаль, накинула ее на плечи и пошла за ним. А он, краснея, пряча от нее полные слез глаза, все отступал. Наконец, рванул изо всех сил, пустился в темноту…

Зайнаб вскочила с постели и погналась за ним. Она легко вскочила на подоконник, выпрыгнула во двор и рванула за ускользающей тенью Али в спящую ночь.

Тихая весенняя ночь. Под лучами полной луны на травах и цветах дрожат радужным цветом миллиарды больших и малых росинок. Зайнаб, босая, в белоснежной шали на плечах, белой молнией носилась по ячменному полю, поднимая в небо миллионы радужных бусинок. Она, бледная, с широко открытыми глазами, зовя Али, просила, умоляла, чтобы он ее подождал, носилась за ним по зеленому морю ячменя, где, как в бреду, металась из стороны в сторону. Это море, сладко спящее под матовым светом луны, встревоженное громкими криками мольбы Зайнаб, вдруг зашевелилось. По его мягким зеленым волнам, еле касаясь их, прошелся ветер, поднявшийся с реки. Зеленое море зашуршало, зашевелилось, гоняя над собой огромные волны. Оно устремлялось к алеющему горизонту, плавно переходящему в сизый небосклон.

Раба страстей за зелеными волнами понеслась в его зияющую глубину. На ее груди висела, блестящая при лунном свете, огромная змея искусительница, душа ее в своих кольцах. Чтобы унять жажду неги, высвободиться из ее объятий, она бросилась в глубину зеленого моря. Там сама извивалась как змея, проскользнула, пронеслась вдоль и поперек зеленого моря. Истомно кричала, дрожащими руками царапала себе грудь, терзала свою плоть, кусалась, стонала, в агонии каталась в ячмене.

Объятия тугих колец змеи, затягивающиеся на ее ногах, пояснице, груди, шее становились все туже. Ей становилось трудно дышать, она задыхалась. Змея порциями впрыскивала яд в самые восприимчивые части ее тела. Яд, постепенно действуя, медленно усыплял ее разум, сводил ее с ума, закидывал в жернова вулкана. Грудь покрылась капельками блестящего пота; вдруг ее стало знобить и колотить; в животе усиливалась горечь отравления, глаза, спрятанные за паутиной тумана, перестали видеть, уши различать шумы и шорохи таинственной ночи. Сила невидимой страсти сводила ее с ума. Она истомно стонала, каталась по зеленому полю. Вдруг вскочила, вставая и падая, по полю сделала несколько небольших кругов. С мольбой к Али вскочила и побежала в глубь поля.

А хромой искуситель, возбуждая свою отмирающую плоть, истомно стоная и рыча, повторяя все телодвижения своей мученицы, за ней неотступно ходил следом. Он ждал того кульминационного момента, того пика, когда девушка упадет и будет биться в конвульсиях страсти. Она, охваченная жаждой страсти, все больше теряла самообладание. Зайнаб забыла, кто она, что она в лунную ночь потеряла в поле ячменя, чего ищет, от чего она высвобождается.

Настал желанный миг. Гамид, тяжело ступая на дрожащих кошачьих лапах, вышел из своего укрытия. Стал за спиной Зайнаб. Зайнаб за собой почувствовала гибкие телодвижения серой твари, отвратительный запах, исходящий из ее пасти. Она вздрогнула и вскрикнула. Но было поздно… Хромой старик, откуда нашлись силы, стремительно набросился на девушку, зажал ее в своих костлявых объятиях, гнилыми передними зубами впился в ее губы. Девушка, почувствовав прикосновение липких губ, гнилой запах, источаемый его ртом, острый запах мочи, исходящий от его козлиной бороды, вскрикнула, отдернулась назад. Закричала так, что горы задрожали, шапки дремучих холмов вздрогнули. Но не тут-то было! Старик зажал девушку между ног с удесятеренной силой, своей клешней зажал ей рот. И вой девушки, терзаемой скользким, змееподобным существом, разнесся по холмам и долинам…

Зайнаб, прикрываясь разорванной в клочья шалью, ничего не соображая, ничего не чувствуя, бродила по зеленному морю ячменя, освещенному лунным светом. Она спотыкалась, падала, вставала, вновь падала. Она долго бродила по безграничному полю. Наконец, напала на какую-то тропу, тянущуюся из ячменного поля в сторону горной вершины. Она вела ее на макушку горы, начинающую вырисовываться в свете утренней зари.

Зайнаб стояла на макушке горы. Луна с головы до ног освещала ее своим белесым светом. Она, высокая, стройная, с длинными, распущенными волосами, стекающими на плечи, стояла и смотрела в перину молочных туч, стелющихся под ногами. Она протянула тонкие детские руки вперед, сделала еще несколько шагов, поднялась на самую высокую точку и застыла. Внизу вся лощина спала под периной беломолочных туч, утопающих в матовом свете луны. Казалось, Зайнаб тоже обернулась белой тучей, готовой свеситься с горы в пропасть и прыгнуть.

Утренний ветерок нежно пронесся по ее волосам, вскидывая их, сбрасывая со спины на грудь. Она, покачиваясь на неустойчивых ногах, грациозным движением руки прошлась по волосам. Потом руки раскинула по сторонам крыльями лебедя, готовящегося к полету. Но одна рука упала плетью. Она в неравной борьбе с насильником была изувечена. Матово-бледное лицо, лишенное единой капли крови, подставила треплющему его ветерку. На мертвеющем лице девушки отразился и погас матовый блеск луны. Она, насколько могла, расправила руки, будто одним разом захотела обхватить целое море лунного света; по-детски улыбнулась, сделал шаг вперед… И белая лебедь, вместе того чтобы взлететь, сложив крылья, стрелой понеслась в туманную глубину…

Луна зашла за Малый Кавказский хребет, небосклон померк. Ее лучи по земле прощально проскользнули последний раз. Они садились на росинках, дрожащих на лепестках цветов, усиках трав. Росинки зажглись мириадами звезд и погасли. Луна уплыла за горизонт. Тьма проглотила мир.

1994 г.

Зарра историю своей жизни мне рассказала в поезде Баку – Москва. В годы Великой Отечественной войны волей судьбы она оказалась связной между партизанами и Центром. Вместе с шестимесячным ребенком она попала в кабалу шефа тайной немецкой жандармерии. Чтобы спасти жизнь ребенка, она пожертвовала своим именем, своей честью. За казнь шефа тайной немецкой жандармерии фашисты ее вместе с советскими пленными живьем закапали в землю. На ее глазах убили мужа-партизана, ребенка. Голову ребенка отрубили и зашили в животе мужа. А Зарру волей судьбы спас вожак волчьей стаи, которая напала на живые человеческие головы, кочанами растущие на земле.

Поезд Баку – Москва по расписанию в Дербенте остановился ровно на пять минут. Теперь он, издав гулкий, прощальный гудок, набирая скорость, мчался на север. По длинному узкому коридору вагона с поклажей в руках протискивался в свое купе. Дверь была приоткрыта, я вошел. В купе с правого бока два места были заняты молодым парнем и девушкой. Я поздоровался, оглядел свою лежанку на нижнем ярусе, слева. Поклажу уложил в комод, еще раз приветливым взглядом прошелся по лицам своих спутников, которые обиженно отвернулись от меня.