Она являлась темой бесконечного обсуждения для многих женщин. Ее песни радовали их сердца, вселяли в них силу, звали на трудовые подвиги. Была идеалом красоты, обаяния, изящества и предметом бесконечных сплетен.

Песни Зайнаб служили мощным идеологическим оружием советского народа в борьбе с внутренними и внешними врагами страны. В своих песнях она высмеивала фашистов, клеймила позором бандитов, дезертиров, трусов, восхваляла мужество, геройство красноармейцев. Юношей вдохновляла на самоотверженные дела, геройские подвиги. Припертые к стене силой духа ее песен, многие уклонисты, дезертиры вновь возвращались на фронт, и с именем Зайнаб на устах в рукопашную шли на врага.

Слепого музыканта с очаровательной дочерью стали приглашать на все мероприятия, которые проходили в районном центре. Вместе с агитбригадами района их отправляли по селам, на кутаны, туда, где решалась судьба урожая, ковали победу над лютым врагом.

Слепой музыкант с дочерью своей необычной музыкальной и песенной программой не на шутку напугали врагов советской власти. Зайнаб в своих песнях высмеивала уклонистов от колхозных работ, пособников врагов клеймила позором. За это враги ненавидели ее, вынашивали тайные планы расправы над ней. Против народной любимицы, популярной певицы, о которой заговорил весь район, мало кто из них мог пойти открыто. Как только наступали сумерки и над селом проносился мелодичный голос Зайнаб, у ее недругов по телу пробегала дрожь, пальцы рук сводило судорогой так, что кровь сочилась из-под ногтей.

Зайнаб каким-то внутренним чутьем различала, кто ей друг, кто враг. Она их мысленно распределяла по одну и по другую сторону баррикады. От врагов она держалась на расстоянии, от них уберегала и друзей. Недруги тоже настороженно относились к ней, старались не попасться ей на глаза.

Двери сакли ашуга Рустама были распахнуты для сельчан. Любой, кто переступал порог его сакли, там находил душевный прием. Рустам с дочерью своих посетителей часто угощали стаканом чая. Наиболее нуждающимся Зайнаб давала мерку муки, угощала, чем богаты. Когда гости после концерта уходили, отец с дочерью провожали их со всеми горскими почестями. Как говорят, у одаривающего человека рука никогда не скудеет. Поэтому в сакле слепого музыканта всегда был хлеб и душистый чай.

Песни Зайнаб являлись своего рода щитом, водоразделом, ограждающим ее от враждебного мира, ее отдушиной, выражением ее непреодолимой тоски по тому, к чему ее душа тянулась. Она часто тосковала по Муслиму. Горский этикет до замужества не позволял девушке встречаться с любимым. Огромным препятствием являлись соперницы, которые ей не давали свободно дышать, ребята, которые были влюблены в нее. Зайнаб могла видеть Муслима у себя в сакле только среди почитателей ее таланта, во время представления концертной программы в сельском клубе. Понимая, что за ней и Муслимом следят десятки глаз, она в сердце умело прятала свои тайны, девичьи тревоги. Будучи страстной и чувствительной натурой, в душе беспрестанно боролась со своими противоречивыми мыслями, бунтарским характером.

Когда Муслим из-за своей занятости долго не мог посещать саклю дяди Рустама, Зайнаб грустила, а по ночам, когда все засыпали, горько плакала. Ее сердце разъедала непреодолимая тоска, тревога подтачивала ее нервы. Она знала, многие девушки в селении сохли по Муслиму. И боялась, любая из них может его сбить с толку, окрутить.

Зайнаб старалась держать свои страхи, тревоги в глубине сердца, но разве от родного отца такую тайну утаишь? Отец по тембру голоса дочери, настроению, характеру исполняемых песен безошибочно определял, что случилось с дочкой, что ее радует, что тревожит, перед кем распахивает свою душу, перед кем замыкает. Отец чувствовал, как радуется дочка, когда к ним в саклю заглядывает сын покойного Рамазана и вдовы Сельминаз, как она злится, когда еще издалека слышит скрип хромовых сапог задиры Мурсала, переступающего порог их сакли.

При появлении Муслима слепой ашуг чувствовал, как начинала светиться его дочка. Голос ее менялся, начинал звенеть как серебряный колокольчик. Она беспрестанно вбегала и выбегала из своей комнаты, за вечер несколько раз меняла наряды. И пела так страстно, в песню вкладывала столько нежности, любви, что под гипнотизирующим ее голосом присутствующие на концерте замирали. Все понимали, ради кого Зайнаб так старается. Создавалось такое впечатление, что под воздействием ее чарующего голоса рассеиваются грозовые облака, небо очищается, за облаками выглядывает солнышко. Ее голос звучал так ласково, так страстно, порой он становился таким волнующим, душераздирающим, что слепой отец боялся, вдруг у дочери от нахлынувшего счастья не выдержит сердце. Он чувствовал, как быстро менялся климат в сакле, как она заполнялась теплом, любовью. Будто под воздействием песни Зайнаб стены сакли обогревались, границы села становились шире.

– Салам алейкум, дядя Рустам, – после концерта Муслим подошел к старику и протянул крепкую жилистую руку.

– Валейкум салам, сынок, – ашуг усадил рядом с собой Муслима. – Что-то ты в последнее время стал забывать о старике Рустаме. Живы ли твои домочадцы, тучнеет ли твой скот, хорошо ли подкован твой скакун? – слепой музыкант каждый раз, встречая сына покойного Рамазана, соблюдал этикет дагестанского гостеприимства.

От таких теплых слов дяди Рустама у Муслима на душе становилось тепло и уютно.

– Спасибо, дядя Рустам, – в тон отвечал Муслим. – Все домочадцы живы и здоровы, скот тучнеет, скакун крепко держится на ногах. Забывать Вас, нет! Я никогда не забуду Вашу заботу обо мне. Просто много дел накопилось…

– Я понимаю, тебе нелегко с больной матерью, плюс к тому еще колхозные дела, домашние заботы…

– Доченька, – он мягко кликнул дочь, находящуюся в соседней комнате, – соберика нам на скатерть что-нибудь на скорую руку. Слышишь, какой гость, какой дорогой гость к нам заглянул!

Дочка горела желанием заглянуть в гостиную. От волнения сердце чуть не выскочило из груди. Но ей не положено, она всеми силами удерживала себя от опрометчивых шагов.

– Хорошо, папочка, – серебряным колокольчиком зазвенел голос Зайнаб, и, что-то веселое тихо напевая под нос, она засуетилась у очага.

Муслим с дядей Рустамом сели на тавлинский тулуп. Зайнаб со скатертью забежала в гостиную, вся алая от смущения постелила перед ними белую скатерть, принесла чайник, стаканы и выбежала вон. Муслим разлил чай по стаканам. Они со стариком за приятным разговором опустошили ни один стакан душистого чая из мяты. Любознательный старик за чаем из уст Муслима получил все фронтовые сводки, узнал новости района.

Зайнаб каким-то чутьем угадывала, когда предположительно их собирается навестить Муслим. К его приходу она всегда держала почти готовым мясо в кастрюле, на столе лежало тесто, раскатанное и разрезанное на квадратики. Оставалось только тесто бросить в кипящий бульон. Так, за короткое время, она успевала приготовить хинкал с чесноком, как нравилось Муслиму, испечь чуду из кислого молока и горных трав. А отец из своих запасов доставал холодное пенистое виноградное вино в глиняном кувшине.

Зайнаб, смущенно отворачиваясь от прямого взгляда Муслима, быстро убрала чайник, стаканы, сахарницу, заменила скатерть, в глиняных чашках поставила хинкал, в подносе чуду, лаваш, отцу скороговоркой протараторив что-то смешное, выбежала из гостиной комнаты.

Она, стоя в дальней части хозяйской комнаты, из-под дуги густых ресниц украдкой посматривала на Муслима. Их взгляды встретились, Муслим улыбнулся ей. Она смущенно зарделась, сердце затрепетало, кровь ударила в виски…

Ашуг Рустам знал, что Муслим и его дочка давно горячо и нежно любят друг друга. Он был рад тому, что молодые тянутся друг к другу. Но Муслиму редко удавалось выкраивать драгоценное время на встречу с любимой. Ему в поте лица приходилось зарабатывать кусок хлеба для своей семьи. Мама давно и тяжело болеет. За ней нужен хороший уход, врачи ей назначили дорогостоящие лечение. Поэтому сын с раннего утра до позднего вечера работал на колхозном поле, отрабатывая трудодни: пахал землю, сеял, убирал хлеб. Он не меньше других сельских ребят желал слушать душераздирающие песни Зайнаб, виртуозную музыку ашуга Рустама. Но семейные обстоятельства не часто позволяли ему быть рядом с любимой, наслаждаться ее голосом.