К Шахрузат сватались самые богатые люди округа. Одних она презрительно осмеивала, другим в грубой форме отказывала, третьих не впускала даже в свой двор. Когда она изъявила желание выйти замуж за слепого музыканта, все потенциальные женихи были удивлены принятым ею решением. Они затаили на нее и на ее мужа обиду. Она обожала своего мужа и через каждые два года рожала ему по ребенку. Даже тогда, когда Шахрузат родила восьмого ребенка, она не потеряла былую красоту. Многие мужчины до сих пор сохли по ней. Казалось, страсти по ней давно улеглись, время исцелило сердечные раны отвергнутых женихов, старое обросло мхом. Но каково было удивление сельчан, когда в один из дней на заре ее нашли у родника задушенной. Кто совершил это страшное преступление, осталось нераскрытой тайной.

По обычаям гор Рустам похоронил жену. На пятьдесят второй день у него в сакле собрались родные и близкие. Он зарезал бычка, раздал милостыню, пригласил сельского муллу и с чтением молитвы на ее могиле установили могильную плиту.

Семья Рустама с потерей хозяйки, матери полностью осиротела. Рустама горе раздавило так, что ему не хотелось жить. Он заболел, слег в постель. Все заботы о больном и разбитом горем отце, семье легли на хрупкие плечи Зайнаб. Зайнаб перед трудностями не поникла головой, бессильно не опустила руки. Она своим характером, настырностью пошла в мать. Она была вынуждена взять в свои руки бразды правления семьей, иначе в суровых условиях войны младшие братья бы померли с голоду. Зайнаб долго выхаживала отца, как ребенка кормила с ложки. Приложив неимоверные усилия, подняла его на ноги.

Дочь преподала отцу суровый урок стойкости перед трудностями жизни. Он понял, что только ежедневная борьба за жизнь сохранит его семью от нищеты и голода. И по настоянию дочери они взялись за свое ремесло.

Они стали бродячей музыкальной труппой. Ходили из селения в селение; по вечерам у приютивших их кунаков, в сельском клубе устраивали импровизированные музыкальные представления. Их известность, авторитет рос изо дня в день. Во всех селах принимали их как желанных гостей. За предоставленную музыкальную программу кто благодарил их деньгами, кто меркой муки, кто куском вяленого мяса. В округе почти не было поющих и играющих на музыкальных инструментах людей. Поэтому в любом селении появление бродячей труппы становилось событием.

Но слепому ашугу с дочерью больше всего нравилось собирать зрителей у себя в сакле. Сельчане тоже любили коротать у очага ашуга Рустама зимние вечера, слушая душераздирающие песни Зайнаб, виртуозную музыку слепого музыканта, стоны страждущего чунгура. В тяжелые годы войны чунгур слепого ашуга, песни Зайнаб растапливали застывшие сердца сельчан, их музыка объединяла, придавала им силы бороться и трудиться.

Чунгур в руках слепого музыканта, животрепещущие песни Зайнаб творили перед сельчанами чудеса.

«Я хочу быть Солнцем, согревающим тебя в стужу», – пел чунгур.

«А я хочу быть Луной, открывающей тебе просторы ночи», – вторила ему Зайнаб.

«Я хочу быть Млечным путем, прокладывающим тебе дорогу к суженому», – звенел чунгур.

«А я хочу быть живительной каплей воды, утоляющей твою жажду в степи», – упоительным голосом пела Зайнаб.

«Я хочу быть ветром, гоняющим от тебя грозовые тучи», – раздирал душу чунгур.

«А я хочу быть слезой, умирающей на твоих губах», – с придыханием вторила Зайнаб.

В своих песнях слепой ашуг и его дочка клеймили позором тайных врагов, сеющих раздор, панику среди части населения, неподготовленной к тому, чтобы жить и работать в суровых условиях войны. Они бичевали дезертиров, уклонистов, бандитов, которые в облике оборотней темными ночами бродили по глухим лесам, прятались в пещерах, грабили колхозные амбары с хлебом, нападали на активистов села, убивали их, вели антисоветскую пропаганду.

Мужчины в саклю слепого ашуга приходили не столько слушать его виртуозную игру на чунгуре, сколько слушать чарующие песни его дочери, любоваться ее неземной красотой. Саклю слепого музыканта облюбовали и многие женщины и девушки села. Только они приходили в эту саклю не столько слушать песни Зайнаб, сколько ревниво следить за очарованными Зайнаб их мужьями и сужеными. Они боялись, как бы эта искусительница не совратила их мужчин! Соперницы не могли не признать красоту Зайнаб, ее чарующий голос, ее явное превосходство над ними. За это они Зайнаб боялись и ненавидели. Все соперницы Зайнаб не могли не признать, что она своей дьявольской красотой не только похожа на мать, но и во многом ее превосходит. В ее характере видели неповторимость покойной матери, в ее сердце – своенравность, непокорность, слышали тот же голос, в ней видели ту же гордячку и задиру. Прямо вылитая мать!

В селах округа Зайнаб была у всех на слуху: на годекане у мужчин, на роднике у женщин. Она не оставляла их в покое даже по ночам во сне: она снилась многим джигитам, с ней боролись ее соперницы. К ней безразличными оставались только самые бесстрастные мужчины и слепые женщины.

Зайнаб была девушкой, похожей на молодую, гладкую, белоствольную березу. Она многих мужчин своим светлым, чуть продолговатым красивым лицом, огромными манящими глазами сводила с ума. Все в ней было необычно: величественная осанка, вызывающая зависть соперниц, степенная походка, выводящая их из себя. У нее была небольшая, чуть удлиненная головка, гордо восседающая на лебединой шее. Прямой, высокий, выточенный, как из белоснежного мрамора, лоб придавал ей силу загадочности и величественности. Разлет ровных лучистых бровей, огромные бездонные с магическим свечением глаза, спрятанные под длинными густыми ресницами; гладкие, кровь с молоком, щеки, выструганные рукой скульптура – все в ней говорило о породе и неповторимом великолепии. Самыми приметными были миндалевидные глаза: манящие, светящиеся умом, пронзительные, ищущие, зовущие, колючие. В них одновременно сочетались власть, страсть, нежность, недоверие, отчуждение. Они были жгучими и в то же время холодными. Эти глаза были замечательны тем, что в них всегда горела живая мысль; они, как звезды, неожиданно затухали и зажигались под вихрями мыслей и необузданных страстей. В них жизнь била ключом. В них отражались влажные вихри горных вершин, дикая жгучесть прикаспийских степей, глубина морей, грохот водопадов.

О, эти миндалевидные глаза! Они мужчин сшибали с ног всей силой своего разума, всей глубиной внутренней страсти, делали их послушными, податливыми. Мужчина, оказавшийся в глубоком омуте этих глаз, навсегда становился их пленником. Чтобы не стать рабами этих чарующих глаз, чтобы не потонуть в глубине их омута, многие неженатые мужчины покидали родные места, уходили на фронт, уезжали в другие края. Куда бы они ни убегали от манящего взгляда этих глаз, он настигал их, разил своим внутренним огнем, лишал разума. Они, не выдержав разлуки, душевных мук, бросали вновь обжитые места, сломя голову торопились домой, чтобы еще раз окунуться в омут этих глаз и навсегда погибнуть.

О, какие были эти миндалевидные глаза! Ее глаза, в зависимости от света, места, настроения, состояния души, удивительно меняли свой цвет. Они становились ласковыми, колючими, грустными, манящими, горделивыми, чарующими, уничижительными.

А как Зайнаб поет, как она изливает душу! Так, как поет Зайнаб, не могла петь ни одна девушка на свете! Ее завораживающий голос, ее песни, своей силой, мощью, тембром, могли поднять человека высоко к звездам, мерцающим на небосклоне. Они самого слабосильного мужчину могли делать смелым, самого сильного гордеца лишить воли. Они могли мужчину заставить одновременно смеяться и плакать. Небольшая упругая грудь, плоский живот, мощные длинные ноги с великолепными линиями, уходящими к низу живота, плавные движения тонкого изящного стана при ходьбе, тугие, как стальные жгуты, икры ног, великолепная поступь – все в ней поражало мужчин.

Зайнаб, ее песни стали неотъемлемой частью духовной пищи, визитной карточкой ее родного села. Своей красотой она радовала глаза мужчин, убивала женщин, ее песни возвращали к жизни людей, измученных войной.