Ричард слушает меня внимательно, изредка кивая, и улыбается, когда я говорю, что всегда хотела жить в доме желтого цвета.

Когда я заканчиваю говорить, он молча смотрит на меня, забыв стереть улыбку с красивого лица, эта улыбка держится на его губах, словно приклеенная.

— А вообще плевать мне на этот диван, — говорю я, беру рулетку и швыряю ее Ричарду. Я сказала так не потому, что мне действительно не нужен диван, просто я больше не могу смотреть на Ричарда. За последние две недели, что я его не видела, он изменился, — впрочем, тот, кто никогда не жил с пьяницей, может ничего не заметить. Даже прекрасно сшитые рубашка и брюки не скрывают, как он похудел. От Ричарда исходит густой запах мяты, но в дыхании угадывается запах кофе и жидкости для полоскания рта, взгляд стал бегающим и встревоженным, какой бывает у человека, который с нетерпением ждет возможности выпить.

Больно и горько сознавать, что Ричард явно не желает делиться со мной своими бедами и переживаниями, однако еще больнее делается от мысли, что я грубо вторглась в его тщательно охраняемый внутренний мир, унизив его чувство собственного достоинства. В конце концов, он все еще работает и не совсем утратил связь с людьми. Ричард убирает рулетку в карман и делает пометки в папке, на которой наклеен ярлычок с надписью «Квартира Миры». Мои пожелания по части отделки он воспринимает очень серьезно, а его советы, несмотря на нервозную обстановку, в которой ему приходится работать, практичны и дельны.

— Мой тебе совет: привези сюда только свой обеденный стол «Хейвуд Уэйкфилд» и стулья. И картины. Все остальное подари той женщине, Хоуп, кажется.

При этих словах Ричард морщится от отвращения, то ли при воспоминании о Хоуп, то ли о моей разношерстной мебели.

Я киваю, стараясь не смотреть ему в глаза.

— Спасибо. Я распоряжусь, чтобы мне прислали стол и стулья.

Ричард вновь бросает на меня внимательный взгляд, словно хочет что-то сказать, затем достает мобильник и во второй раз за последние двадцать минут проверяет голосовую почту.

Выслушав с улыбкой сообщение, он захлопывает «раскладушку».

— Ты, случайно, не свободна вечером в четверг?

Ему давно следовало бы знать, что в последние полгода я свободна вообще всю неделю.

— Конечно, буду, — отвечаю я.

— Очень хорошо. Хочу тебя кое с кем познакомить.

— Мне понравился тот, где много имбиря. Что, ничего не осталось? — спрашивает отец, копаясь в холодильнике.

— Нет, его Хлоя съела за завтраком. Там есть другой, где «не хватает апельсиновой цедры», — отвечаю я.

Отец вытаскивает несколько банок с разными супами, водружает на нос очки и начинает читать этикетки:

— С арахисом? Правда? Никогда бы не подумал.

Три дня назад Энид дала мне первое задание: написать колонку под названием «Супы на ужин». Я выбрала два супа из меню «Граппы»: томатный «nanna аль помодоро» и чечевичный с колбасками и красным вином. Однако третий суп, вегетарианский морковный, доставил много хлопот. За два дня я легко сделала с десяток вариантов, но все супы так и остались в холодильнике — невостребованные.

Лидером оказался суп с морковью, кумином, кокосовым молоком и кориандром — рецепт, который вчера утром я отослала Энид вместе со статьей.

Решительно вычеркнув пространные рассуждения о том, как приготовить суп из ничего, она милостиво оставила простой рецепт багетов, куда входят мука, дрожжи и вода — и больше ничего.

— Будьте реалисткой, Мира, — сказала мне Энид. — Кто в наше время будет готовить дома куриные и овощные бульоны, да еще печь хлеб?

Моя колонка выйдет в завтрашнем номере. Перечитав ее много раз, я осталась довольна результатом, но сейчас очень волнуюсь. И не потому, что она будет подписана моим именем, а потому, что в конце колонки будет стоять: «Рецепты предоставлены Мирабеллой Ринальди, бывшим шеф-поваром и владелицей ресторана «Граппа», Нью-Йорк».

— Папа, убери супы до ланча, а если не хочешь, я их выброшу. Этот с арахисом не ешь. Он не получился. Не знаю, зачем я его оставила.

— Ладно, не буду, — говорит отец и, нахмурясь, разглядывает свои ладони. — Тебе не кажется, что руки у меня стали оранжевыми? — спрашивает он, показывая мне ладони.

И в самом деле, оранжевые.

— Переизбыток бета-каротина. Ничего страшного, проживешь дольше и будешь видеть лучше, — говорю я и чмокаю его в щеку.

Пока Хлоя доедает завтрак, я освобождаю холодильник от банок с супами, безжалостно выбрасывая их в мусорное ведро. Мне нужно освободить место, поскольку я получила второе задание, которое Энид дала мне, как только получила статью. На этот раз я должна написать колонку, посвященную детскому питанию. Она будет называться «Готовим с детьми и для детей».

Энид предложила несколько своих вариантов, и в трех из них неизменно присутствует плавленый сыр — значит, между нами возникнут некоторые разногласия по части теории. Моя философия заключается в том, что детей нельзя превращать в игрушку. С самого рождения к ним следует относиться серьезно, в частности вырабатывая у них умение разбираться в пище, и развивать хороший вкус. Именно так я воспитываю Хлою, в меню которой, помимо обычных овощей, входят артишоки, рапини и японская капуста мизуна. Моя проблема заключается в том, что я плохо знаю других детей. Я бы сказала, что вообще никого не знаю, кроме Карлоса и Эли, которые каким-то образом выживают на детском питании фирмы «Крафт», апельсинах, макаронах, сыре и овсяных колечках «Чириоз».

Из-за моей статьи Рут приходится сидеть с детьми в два раза чаще. Поэтому, когда она звонит в третий раз и просит, помимо яблочного сока и фруктов, купить еще и жидкость для снятия лака, я делаю над собой усилие, чтобы не раздражаться.

— «Вог» пишет, что сейчас в моде коричневые ногти, но мне кажется, это слишком вызывающе. Представляешь, чтобы стереть лак с двух пальцев, я извела половину флакона! И сейчас выгляжу просто по-дурацки. Купи большой флакон, ладно? Да, и у тебя не осталось морковного супа, того, что с арахисовым маслом?

— Осталось, — отвечаю я, выуживая банку с супом из мусора и споласкивая под краном. — Я привезу.

Когда я уже собираюсь уходить, снова звонит телефон. Наверное, опять Рут, поэтому я не беру трубку. Список покупок она вручит мне при встрече, когда я привезу ей Хлою.

— Что это такое? — спрашивает Бен, усаживаясь за стол.

Он зашел ко мне во время ланча, чтобы установить кран для пасты, но, поскольку в квартире практически нет мебели, стол нам пришлось соорудить из фанерного ящика, в котором еще нынче утром находилось кухонное оборудование фирмы «Гагенау». В качестве стула Бен использует свой ящик для инструментов.

— Это? Любимая запеканка Карлоса под названием «Три сыра».

Между встречей с доктором Д. П. и заходом в свою квартиру, где начали монтировать кухонное оборудование, я успела забежать домой, чтобы покопаться в отцовской кладовке с продуктами — мне не терпится опробовать новую плиту и приступить к заданию редакции. Я выбрала трехцветный вариант: смешала домашний сыр с сыром грюйер и куском твердого сыра, который нашла у себя в холодильнике, и вбила туда пару яиц. Запекла эту смесь в духовке и подала к столу с банкой томатного соуса с базиликом.

— Хмм. Вкусно. А кто такой Карлос?

— Я теперь журналистка и не раскрываю свои источники информации.

— Некая таинственная личность, да? — спрашивает Бен, с любопытством глядя на меня.

— Ну, в общем, это один ребенок.

— А.

— Этот рецепт предназначен для колонки о детском питании.

— Вы думаете, ребенку понравится ваша запеканка?

— А почему бы и нет?

— Ни один ребенок не станет ее есть.

— Почему?

— Во-первых, дети не любят швейцарский сыр.

— Это не швейцарский, а грюйер.

— Еще хуже.

— Ничего подобного. Это деликатесный сыр, богатый кальцием. Кроме того, у меня в холодильнике больше ничего не было.