Свободной от него. Как же это могло случиться так просто?

«Наверное, ритуал не совсем помог», — подумала Мэри, потому что к горлу у нее подступил комок, готовый вот-вот прорваться слезами.

— Садись здесь, — сказал Ангус и показал ей место рядом с собой, похлопав ладонью по дивану.

Она стояла неподвижно, внимание ее переключалось то с совершенно несущественного ощущения от стекающей по руке струйки воды, то на пугающее чувство в груди и обратно. Мысли жужжали и кружились, как шестерни работающего вхолостую двигателя.

— Мэри! — схватил ее за плечи Ангус. — Господи, Мэри, да ты же не дышишь!

Она мрачно посмотрела на него. Неужели он не замечает, что она пытается не дать себе громко, по-детски всхлипнуть?

Ангус решил действовать иначе.

— Ну что, нам нужно тебя снова согреть, да? Снимай все свои мокрые вещи и надень-ка вот это. — Он вытащил из-за кресла корзинку с постиранной, но еще не глаженой одеждой. — Пойду приготовлю тебе что-нибудь горячее попить.

«Он так здорово умеет решать проблемы», — подумала Мэри, все еще стоявшая на месте в мокрой одежде, но уже начинавшая осторожно и старательно дышать. Ноги у нее были словно ватные. Ей больше всего бы хотелось, чтобы Ангус встал перед ней, как ее мать, и со словами: «Руки вверх!» снял бы с нее джемпер, «Ноги на ширину плеч!» — и стянул бы с нее мокрые джинсы. Но что бы она сказала Айоне, если бы та вдруг вошла к ним в тот момент. Почти бессознательно Мэри сняла джинсы и надела штаны от спортивного костюма — незачем пытаться примерять одежду Айоны, двенадцатого размера, чтобы потом добавить ко всем переживаниям еще и стыд за свою жирную задницу, — и нашла подходящую теплую футболку для регби. Повинуясь еле слышным командам из какой-то особой зоны мозга, Мэри попыталась повесить свои мокрые вещи на батарею, но координация у нее была нарушена, и все упало на спящего кота.

Когда вернулся Ангус, она в оцепенении поворачивалась, стоя в середине комнаты, от одной стены к другой, переводя глаза с одной фотографии на другую, — везде изображались Ангус и Айона, прижимающиеся носами друг к другу, в разных частях света.

— Выпей это, — сказал он и дал ей в руки теплую кружку.

«Выпей меня. Алиса в Стране чудес».

«Если хочешь, можешь сейчас никого не учить».

«Не могу. Только тогда со мной никто не пререкается».

Ангус мягко толкнул ее на диван и накинул ей на колени одеяло.

— Я знаю, что никак не смогу заменить нашего великого психологического консультанта, но, хм, если хочешь, расскажи, что случилось, я буду только рад помочь тебе сбросить этот груз.

— Но у тебя же мигрень… — попыталась она отвлечь его внимание, отлично понимая, что делает.

Ангус взбил подушку и положил ей под голову.

— Я принял все таблетки, сколько только можно, — мне же завтра нужно быть в форме, чтобы встретиться с представителем пивоваренной компании. Ты знаешь, в погребе снова забарахлили насосы. Мне никак не настроить их так, чтобы было нужное давление, и… — Он увидел, что лицо Мэри потускнело. — Давай, выкладывай все, что накопилось в груди.

Мэри заметила, что он не стал повторять свою любимую присказку, что-то типа «и в какой груди!». Наверно, он старается изо всех сил. Или же она совсем уж плохо выглядит.

— М-м, — начала она. Как только она расскажет Ангусу, все станет совсем настоящим, и ей придется самой с этим разобраться. Она вцепилась пальцами в одеяло. Лучше рассказать ему, чем кому угодно другому из ее знакомых. Лучше, чем Айоне. От мысли о том, что нужно все рассказать Айоне, ей хотелось убежать куда-нибудь подальше. Это было бы признанием всех тонких намеков, которые бросала Айона насчет Криса, согласием со всеми осторожными вопросами о ее браке, — как же упорно она его отстаивала. Рассказать Айоне означало подтвердить, что все это время Мэри заблуждалась.

Ангус дал ей стакан воды и ничего не сказал.

Мэри набрала в легкие побольше воздуха.

— Сегодня утром я получила письмо от Криса. Я тебе говорила, что он в Косово. Ну вот, он хочет там остаться. — Она сглотнула. — Он, э-э… Он хочет оформить раздельное проживание.

Она посмотрела на Ангуса, чтобы увидеть его реакцию, но он нарочито устремил взгляд на стену, на огромную фотографию, которую Айона увеличила до размеров плаката, — там изображался закат над кружевным висячим мостом. Он подождал пару секунд на случай, если Мэри еще не договорила, а потом положил на ее руку свою и стал большим пальцем мягко гладить ее ладонь.

Его молчание немного смутило ее, потому что она привыкла встречать в таких случаях немедленную бурю женского сочувствия, соболезнований и осуждения. Но реакция Ангуса заставила ее почувствовать непривычное спокойствие, как будто он мог бы разобраться со всем тем, что ее мучило, расставить все на свои места. Мэри не могла бы даже представить, чтобы это мог сделать Джим, прославленный паникер; а потом у нее в голове как будто прочиталось: ведь за все годы с Крисом он не разу не дал ей почувствовать, что в состоянии контролировать ситуацию. Он, как мяч в игре, передавал ей все, по поводу чего нужно было принять решение, и она всегда брала это на себя, считая это своей обязанностью. И он до сих пор это делал, — он снова заставлял ее принимать решение.

— Мэри, как я тебе сочувствую, — наконец сказал Ангус, и она прикрыла глаза, ощутив явную печаль в его голосе. — Иди сюда. — Он протянул руки, и она упала в них, закрывая глаза, чтобы не полились слезы.

— Здесь это его письмо?

Мэри почувствовала, что он потянулся и взял ее сумочку, и кивнула, не желая смотреть в ту сторону.

— Может, мне самому прочитать? Тогда тебе не придется рассказывать.

Это было хорошо, потому что Ангус не стал бы вытягивать из нее подробности. Она прижалась головой к его подмышке и почувствовала, что все ее мышцы ослабли и размякли. Ноги у нее гудели от долгого хождения по паркам, в голове раздавались удары пульса. На него наверняка сильно давила тяжесть ее тела, привалившегося сбоку, но Ангус не жаловался и не пытался подвинуться, — он просто излучал тепло и спокойствие, как большой радиатор. От него исходил вполне различимый аромат дремлющего мужчины — очень мужественный запах, который еще не превратился в запах пота, — к нему добавлялась и нежная лимонная нота — гель для душа. Ангус не пользовался лосьоном после бритья, как бы не добивалась этого Айона, но мылся он часто.

Долгое время царила тишина — Ангус читал письмо Криса, а Мэри старалась не провалиться в забытье. Ей казалось, что он время от времени бормочет: «Гад!», хотя, возможно, это был звук ее собственной судорожной икоты. Наконец Ангус протяжно выдохнул, — она слышала, как воздух с шумом вылетал из его груди.

— Что он имел в виду под словами «католический опыт»? Он хотел сказать, что с ним многое происходит? Или что на него снисходят откровения, и он видит со всех сторон Богоматерь на ослике?

— Я думаю, он имел в виду катарсис.

Ангус фыркнул носом.

— Ну, как мне кажется, это слово тоже не совсем… Да, конечно, он наверняка испытал чувство вины.

Они еще несколько мгновений сидели молча, а снаружи доносился далекий шум проезжающих машин, грохот поездов. На кухне хлопнула маленькая дверца для кошек, и вошла Леди Кошка, как всегда шелковистая, если не считать торчавшей шерсти на ногах, — она явно гуляла по мокрой траве, и шерстка была похожа на бахрому на ковбойских брюках. Она крадучись прошла и села за радиатором.

— Что ты будешь теперь делать? — спросил он наконец.

Типично мужской вопрос. Губы Мэри улыбнулись, хотя она и не думала улыбаться, а в глазах все еще стояли слезы. Айона спросила бы, что она чувствует, Тамара — почему это произошло.

Она моргнула. Что она будет делать? А какой смысл теперь что-то делать? Конец. Конец игры.

Ну мать-перемать! Ты никогда не была такой бесхребетной.

Мэри сама удивилась словам, которые пришли ниоткуда и сорвались с ее губ.

— Думаю, он прав, нам нужно расстаться.