Он протянул левую руку, провел пальцами вдоль ее щеки, и ладонь остановилась у нее за ухом. Лайам легким усилием притянул Мэри к себе, запустил другую руку ей в волосы, чтобы она не могла уклониться, и поцеловал ее.

Перед тем как их губы соприкоснулись, Мэри вдохнула запах его кожи и тут же почувствовала слабость. Вовсе не из-за того, что его пальцы были у нее в волосах, не могла она оторваться от него, — не хотела и не стала бы, даже если бы ее тело не оказалось таким беспомощным, как сейчас.

За все двенадцать лет с первого свидания ее никто никогда так не целовал. Лайам делал это поистине сказочно. Рот его был одновременно и теплым, и прохладным, губы плотно прижались к ее губам, а язык сладострастно изучал ее губы, ее рот, — он прикасался к ней так легко, и одна ладонь так и оставалась у нее в волосах, а другая скользнула ей на копчик. Мэри ощущала себя совершенно невесомой.

Лайам на мгновение остановился и оторвался от нее, и Мэри ощутила то истеричное чувство страха и обиды, которое чувствует младенец, когда мать забирает бутылочку. Но он остановился лишь ненадолго, — быстрым, решительным движением обвил рукой ее талию и пошел, увлекая ее с собой, к дверям винного погреба; он прижал ее к двери и ласкал губами ее теплую и мягкую шею, а руки его путешествовали по всему ее телу.

Мэри закрыла глаза и постаралась не думать о том, почему между ними оказалась будто бы бутылка вина, которая сейчас нежно, но ощутимо уткнулась ей в пах. И о том, как она смогла так расставить ноги. И в какой момент она встала на цыпочки, не ощущая при этом ни малейшего напряжения в икрах, чтобы это изумительное давление оказалось направлено под самым удачным углом. И когда его рука соскользнула с копчика вниз, опустилась ей на ягодицы и притянула ее ближе, а сейчас эта рука непреклонно, уверенно нащупывала путь под трусики.

— Лайам, не надо, — прошептала она, подумав скорее про свои ужасные трусы телесного цвета, которые надела под эту белую юбку, а не про то, какой ужасный поступок она совершает. Ей показалось невероятным, что она смогла даже произнести эти слова, — ведь ей совсем не хотелось говорить «нет». Наверно, вмешалась совесть.

— Почему же не надо? — Шеей она ощущала его горячее дыхание и осознала, что сейчас уже и ее собственные руки гладили его по спине, ловили жесткие кудри, медленно чертили круги по коже под волосами; она трепетала от того, что наконец прикоснулась к нему. Мэри поняла, что двигает бедрами в том же ритме, что и он, навстречу ему, и ничего не может с собой поделать. И если он будет продолжать в таком духе, то минуты через полторы она кончит.

Она накрутила на пальцы несколько прядей его волос и притянула его голову к себе, к своим раскрытым губам. Так она выиграет время, чтобы придумать убедительную причину тут же все прекратить.

Или будет уже поздно.

Лайам поцеловал ее еще более настойчиво, перенес вес тела, и Мэри снова поразилась легкости его прикосновений. С каждым поцелуем ей хотелось засмеяться. Как же получается, что это все так прекрасно? Как же так получилось, что она так долго не целовала никого, кто делал бы это так страстно?

«Может, это просто потому, что я замужем?»

По двери в подвал внезапно постучали.

— Эй! — раздался крик Ангуса. — Сколько времени ты будешь там разбираться с вином, Мэри? Я не жду от тебя целого сочинения, просто запиши, какие вина закончились. Да, ты не видела Лайама? Этот нахальный лодырь куда-то пропал.

Мэри вырвалась из крепких объятий Лайама, — ей придавало сил чувство вины. Ангус не смог бы увидеть, как они стоят у винного погреба, даже если бы спустился по лестнице и заглянул, но ее все равно кидало то в жар, то в холод, и сердце, казалось, выскочит из груди.

Лайам прислонился к холодильнику для льда и одарил ее неспешной, долгой, чувственной улыбкой. Он поднял брови, удивляясь тому, что она отреагировала на происшедшее как подросток.

«О Боже, — подумала Мэри. — Сколько, интересно, разных пошлостей он может придумать с этим льдом?»

— Да, сейчас кончу и приду, Ангус! — прокричала она, поправляя одежду.

Лайам поднял брови еще выше, с еще более изумленным видом, и провел рукой по головокружительным изгибам ее фигуры.

— Да, сейчас кончишь, — прошептал он.

Мэри, которая все так же смотрела Лайаму в глаза, не обращая внимания на эту реплику, постаралась оттолкнуть от себя его руку, но сделала это не особенно убедительно, и рука снова легла ей на грудь, начала ласкать ее, подолгу задерживаясь на недвусмысленно твердых сосках.

— Ох, — прошептал Лайам. — Тебе нельзя в таком виде подниматься наверх.

— Мэри? — прокричал Ангус. — Ты только скажи, что упала и сломала ногу, или еще что-нибудь, и мы тут же отложим уборку и придем за тобой.

— Да-да! — прокричала она в ответ, стараясь пристегнуть лямку лифчика, которую отстегнул Лайам, и, пока Мэри отвлеклась, он внезапно снова притянул ее к себе, скользнул рукой по пуговицам ее рубашки, в одно мгновение расстегнул их, наклонил голову, вытащил и потом пососал набухший сосок. Точно почувствовав момент, он заглушил ее стон еще одним долгим поцелуем, прижал ее к себе как можно крепче, и тогда она, выгнув спину, кончила.

Мэри старалась как можно дольше не открывать глаза, пока сладостное ощущение взрывной волной прокатывается по телу, ослабевает, но все еще чувствуется, — она хотела лелеять его как можно дольше, оторвав себя от окружающего мира. Как только она откроет глаза, — думала Мэри, — все это закончится, и больше никогда не произойдет снова, — возможно, не произойдет снова, — и останется только воспоминание, а живые ощущения навсегда уйдут и будут недосягаемы, и она не сможет наслаждаться тем, что уже произошло, и будет лишь захлебываться болью от того, что только прокручивает в памяти тоненькую пленку, но уже не ощущает пульсирующей эротической реальности. И все же, когда она наконец открыла глаза, Лайам все еще смотрел на нее, все еще обнимал ее, и зрачки его все еще были расширены от вожделения. Он казался таким же ошеломленным и возбужденным, как она.

— Не знаю, что сказать, — прошептала она губами в его губы, не в силах отвести взгляд. В его дыхании она чувствовала легкий запах вина, которое он выпил, — запах смешивался с запахом его тела. — Ты слишком прекрасный. Слишком хороший. Нереальный.

Он все так же смотрел на нее, отодвигал с ее лица пряди волос.

— О, это плохо, — иронично сказал он.

— Нет, это хорошо, — машинально ответила Мэри, цитируя песенку 1988 года.

На лице Лайама выразилось недоумение. Она улыбнулась, увидев это.

— О, ты прекрасный мальчик. — Рука Мэри бессознательно коснулась его подбородка и погладила по едва пробивавшейся на нежной коже щетине. — Ты прекрасный…

— Мэри! — проревел Ангус, встав у входа в подвал. — Ну мать-перемать! Если ты сейчас же не поднимешься и не начнешь записывать количество проданных бутылок, я спущусь и сам приведу тебя наверх!

Она прикусила губу и неохотно убрала пальцы с подбородка Лайама. Но они так до сих пор и не могли оторвать взгляды друг от друга.

— Ах, мне так стыдно, — прошептала она. — А может, мне недостаточно стыдно? Я уже сама не понимаю.

Лайам скользнул пальцем ей под подбородок и погладил вокруг горла. Мэри просто не верилось, что ему удается заставить ее всем телом ощутить такое безобидное прикосновение. Так быть не должно.

— Не знаю, зачем ты пытаешься себя стыдить, — сказал он, слишком легко, как ей показалось. — Это же просто опыт, переживание. Не для того ли твой муж уехал в Косово, да? Хотел пережить нечто новое?

Мэри кивнула, — она была не в силах сдвинуться с места, потому что не отрываясь смотрела на безупречную нежную кожу под его ключицей, — расстегнутая рубашка была распахнута. Может, это и есть то, что она открыла для себя?

— А просил ли он у тебя разрешения уехать и оставить тебя одну? — продолжал он. — Ты пробовала его остановить?

Мэри покачала головой. Он был прав.