— Вы могли бы так классно говорить по-ирландски, — с восхищением сказал Нед. — Один из самых сложных языков мира, на котором говорит около…

Айона строго посмотрела на него.

— Викторина начинается в восемь, так что не думай, что сможешь набрать очки, если начнешь умничать прямо сейчас.

Нед пожал плечами.

— А у меня есть предложение. Почему бы тебе не отвести Доктора Кита к нашему эксперту по редким заболеваниям, который сидит у стойки, и тогда мы узнаем, удалось ли ему подхватить что-то такое, с чем Сэм еще не сталкивался на собственном опыте? Или оставим это на вечер. Итак, на пути к победе тебе поможет наглядное пособие. При каком заболевании…

— Нед, ты доделал бы все-таки эти грибные тарталетки, а? — попросила его Айона. — Ну вот, Кит, давайте пройдем в кабинет! И я сейчас посмотрю, не найдется ли у нас каких-нибудь таблеток от кашля, что-нибудь с кодеином…

Ангус осторожно приоткрыл дверь в сарай и неуверенно туда заглянул. Ему почему-то казалось, что он поступает очень плохо. Было как-то неловко, и никак не удавалось выкинуть из головы параноидальную мысль: внутри его поджидает Айона, которая бросилась домой из паба, догадавшись, что он собирается сделать, и сейчас она уже встает с кресла и готовится заорать на него.

Но Айона была на Лэдброк-Гроув, наливала кружки пива и подключала их никуда не годную систему усиления для того, чтобы у них выступил сам Король Викторин, Доктор Кит. И она никак не могла приехать раньше него, — он же ехал на «интеграле». Его и на вертолете не обогнать. Ангус постарался взять себя в руки, распахнул дверь и вошел.

Внутри все сияло безупречной чистотой, что для него оказалось неожиданностью. Айону никак нельзя было назвать прирожденной чистюлей, да и сарай, до того как стал студией, был не особенно симпатичным. А теперь здесь даже и не пахло сараем. Пахло, как… Ангус пару секунд принюхивался. Чем же тут пахнет? Он вспомнил школу: кабинет изобразительного искусства, вот именно. Пахло бумагой, красками, немного скипидаром и кофе.

Здесь все в духе Айоны, — думал он, разглядывая окружающие его предметы. На раковине стояла вазочка с розовыми и фиолетовыми лютиками, большое зеркало у окна отражало свет, ярко освещая комнату: на деревянных стенах блестящими металлическими кнопками приколоты записи и наброски; нигде не было видно часов. Все так же испытывая чувство вины, Ангус почувствовал и некоторый восторг: вот он и открыл для себя новый уголок мира Айоны, куда его раньше не пускали; он немного робел. Наверно, он раньше по-настоящему и не понимал, насколько профессионально она занимается живописью. Ангус сделал еще шаг вперед, — его привлекли наброски, висевшие на стенах, и он не смог побороть любопытство и постыдное тщеславие. А не нарисован ли где-нибудь и он? Может, Айона увидела в нем то, чего он и сам не замечал?

Но едва Ангус протянул руку к карандашному рисунку, на котором изображался похожий на него человек, лежавший на диване, положив ноги на спинку как внимание его привлек мольберт у окна, на котором была приколота поразительная черная картина. Он шагнул назад и нахмурился.

Не может быть, чтобы это был тот самый подарок к свадьбе, о котором она рассказывала?

Ангус некоторое время глядел на картину, не отрываясь, и думал, не стоит ли ему уйти отсюда, пока он не увидел еще чего-нибудь, на что ему не следовало смотреть, но потом подошел поближе, осторожно, как к ядовитому растению.

Она была такая… мрачная. И злая. Он никогда не видел, чтобы Айона писала что-то подобное, даже когда она училась в художественной школе и рисовала всевозможную ерунду. Такое нельзя подарить на свадьбу, картина напоминала те полотна, которые пишут психующие рок-звезды, воображающие себя художниками, за несколько дней до того, как обратиться за помощью в реабилитационный центр и признать, что водились с самим Сатаной.

Что это вообще такое? Черный, фиолетовый и серый водоворотом переливались друг в друга, напоминая спиралеобразный расплывающийся синяк на коже. Картина казалась безумной, даже путающей. Ангус вдруг понял, что именно такое возникает у него в голове, когда он напивается и закрывает глаза. Как Айона могла такое нарисовать? Он бессознательно водил пальцами по потрескавшейся краске, лежавшей в несколько слоев; казалось, что ее размазывали, а не наносили мазками. Ангус никогда не изображал из себя знатока искусства, но и он ощутил те беспорядочные эмоции, которые выплеснулись на картину в этом сочетании оттенков. А еще там совсем не было света, и все как будто взрывалось у него на глазах. Непонятная картина, чувства, вышедшие из-под контроля.

Он отдернул руку. Пальцы пощипывало, как будто он обжегся. Заметит ли Айона, что он трогал картину? На кончиках пальцев остались следы краски, значит, она написала это совсем недавно.

Айона. В сердце его поднялась волна ужаса. Что же она чувствует, если пишет такие картины? Что с ней происходит? Почему она ничего не сказала ему?

— Я должен с ней поговорить, — произнес Ангус вслух, потрясенный тем, как его все это испугало.

Но как об этом заговорить, не признавшись, что заходил в сарай?

Он отправил этот вопрос в тот участок своего мозга, который отвечал за решение юридических проблем. Вернемся потом к этому. А пока он в этом не разберется, надо быть с ней особенно внимательным.

В груди Ангуса шевелилась тревога. Может быть, она переживает из-за теоретического экзамена, который скоро будет сдавать в автошколе? Она не захотела ему сказать, когда это будет. А может, она его даже уже и сдала. Может быть, ему нужно постараться дать ей больше выходных дней? Ей нужно много работать над этим заказом к свадьбе, да и вообще у нее так много дел, а наедине они в последнее время общаются не более десяти минут в сутки.

Наверное, на это и стоит им с Джимом потратить очередную кругленькую сумму, которую недавно выделил Мартин, — нанять работников в бар, на неполную занятость. И тогда у Айоны появятся свободные вечера. Ангусу слегка полегчало — он нашел решение проблемы. Дела налаживались, и если он и еще один человек проследят, чтобы не возникло никаких серьезных проблем, то…

Он снова посмотрел на черный вихрь и содрогнулся. Такое подошло бы для фильма «Доктор Кто». А что, если это и есть заказанная к свадьбе картина? Что скажут новобрачные, когда после очередной речи подружка невесты преподнесет вот это?

Лицо Ангуса окаменело. Что, если вот так Айона реагирует на мысли о браке?

Он почувствовал, как холодеет кровь в жилах, хотя сознание тут же усмехнулось над этим затасканным клише.

Не может быть. Наверно, дело в чем-то другом.

Но пришедшее ему в голову объяснение не собиралось сдавать позиции, — напротив, эта мысль разворачивалась все шире, запускала корни, которые пробивались все в новые уголки его сознания. Действительно, в последнее время она так раздражительна, а ведь он заставил ее пойти в автошколу, и до сих пор не сходил с ней в Музей Виктории и Альберта, как обещал, и…

— Прекрати! — сказал он вслух, силой заставив себя отвернуться от мольберта.

Звук собственного голоса в пустом сарае мгновенно вернул его к действительности. Так, разговариваю сам с собой. Очень хорошо. Еще чуть-чуть, и он превратится в Джима. Очень, очень хорошо.

Призвав все то, что много лет закладывалось в нем и в семье, и благодаря юридическому образованию, Ангус взял себя в руки. Невозможно разобраться с воображаемыми проблемами, — напомнил он себе слова профессора, читавшего курс по гражданским правонарушениям. Нужно работать с тем, что реально существует.

И тогда он пошел к полке, на которой Айона хранила свои вещи, — мольберт он обошел стороной, — и тут же нашел аэрозольный клей. У нее там было все, и все баночки расставлены по высоте, а на полках ни пылинки. Как странно. Тогда он вышел из сарая, запер его и поехал в паб, стараясь успеть как можно скорее, а по пути вышел у цветочного киоска возле метро, немного поторговавшись, купил на десять фунтов большой букет фрезий и твердо пообещал себе отправить Айону домой пораньше, сразу после викторины.