Чаще всего она прощала Ангусу такие вещи, потому что он так много работал, а она могла одна поспать на диване, но сегодня ночью его поведение показалось ей невероятно неприятным и эгоистичным. Айона повернулась на бок и фыркнула как можно громче, надеясь его этим разбудить.

Не вышло.

Голова ее находилась практически на матрасе, такой плоской была эта подушка, и Айона чувствовала, что от затылка уже начинает подползать головная боль. Может быть, не стоило пить ту последнюю чашку кофе, когда они прибирались перед закрытием.

«Господи, — раздраженно думала Айона, — раньше кофе никогда не мешал мне уснуть. Я, наверное, старею».

Неужели уже пора потратиться на специальный ночной крем?

Ангус лежал рядом и уже начинал издавать зловещие скрежещущие звуки. Минуты через четыре он захрапит в полную силу.

Как же, скажите на милость, вести полноценную, активную сексуальную жизнь, если с точностью до минуты можешь угадать, когда твой партнер захрапит?

Айона попробовала взбить подушку, но с таким же успехом можно было бы пытаться взбить лаваш. Отдельные части ее тела отчаянно хотели поспать, а другие были как будто на взводе. Внутренний голос беспристрастно отметил, что проворочаться всю ночь было бы особенно нежелательно — завтра она работает в пабе целый день, и вечером предстоит первый раунд викторины, а еще через пару дней ей нужно будет сдавать экзамен по вождению… И чем настойчивее сознание приказывало уснуть, тем меньше оставалось шансов, что это удастся.

Она повернула голову к светящимся стрелкам будильника на полочке у кровати. Полвторого. Да, много же у нее осталось времени на сон. Стараясь не слишком злиться на Ангуса, Айона накрыла голову подушкой и решила последовать единственному полезному совету из всех, что давала ей Тамара: чтобы уснуть, надо поочередно напрягать каждую группу мышц. То есть довести собственное тело до такой скучищи, чтобы оно уснуло.

Через час Айоне удалось довести тело до того, что мышцы готовы просто завопить, а мозг разогнался до состояния пугающей гиперактивности, и у нее не осталось ни малейшей надежды уснуть. Поэтому в три тридцать, совершив набег на холодильник, она сидела в гостиной, ела шоколадные батончики и смотрела ночные телепередачи, на самой маленькой громкости. По всей квартире, как в оперном зале, раздавался непрерывный, похожий на шум бензопилы, завывающий храп Ангуса, и Айона с недоумением размышляла, зачем она так старалась сделать телевизор потише.

Время было потрачено не напрасно: с двух тридцати она посмотрела две образовательные программы о жизни в Дорсете в девятнадцатом веке (почему продолжительность школьных передач до сих пор составляет семнадцать минут?) и выдержала три минуты американского пляжного волейбола, — больше она за едой вынести не могла. Хотя все это было весьма интересно, ее так и подмывало позвонить на ток-шоу телекомпании «Карлтон» и спросить, почему никто не додумался воспользоваться тем, что в это время зритель лишен всякого выбора, и начать показывать повторы программы «Мистер и Миссис», классического шедевра Джерри Спрингера на тему «как прикончить мужа». «Джерри, я заткнула ему нос своими берушами, и он больше не храпел!»

Кот и кошка спали у Айоны на колене, согревая ее своим теплом, и обычно от этого она засыпала (во время телесериала «Обитатели Ист-Энда») за несколько минут, но мозг ее все так же не желал снизить обороты, несмотря на нарастающую головную боль, которая стучала в виски так, как будто некая сущность намеревалась выбраться из ее черепушки через глазницы. Единственной частью тела, которая у Айоны хоть сколько-нибудь приблизилась ко сну, была левая ступня, — она подложила ее под себя еще до того, как на нее прыгнули кошки, и сейчас ступню неприятно покалывало.

Телеведущий, по голосу которого можно было предположить, что ему так же скучно, как и ей, объявил о том, что прямо сейчас начнется программа о градостроительном проектировании, и Айона со вздохом выглянула в окно, в темноту сада. Настроение у нее начинало совсем портиться. Может, порисовать, вдруг это поможет.

Осторожно она сняла с колена Крейтона и положила его на кресло. Леди Кошка держалась так цепко, что Айоне пришлось коготок за коготком отцеплять ее от штанов своей пижамы и только потом опустить в коробку у радиатора. Ни один зверь даже не проснулся в течение всей этой операции. Вот гады.

Она решила не ходить в спальню и не беспокоить невероятно храпящего мужчину, — вместо этого Айона стала подбирать в корзине неглаженого белья (которая была постоянно переполнена) какие-нибудь теплые вещи.

Натягивая старые тренировочные штаны, Айона внезапно поняла: что-то не так. В чем же дело? Она внимательно прислушалась. Храпа больше не было слышно.

Внутри у нее все похолодело. Ангус! Он наконец задушил себя своей дурацкой подушкой! Она бросила джемпер, который держала в руках, и побежала в спальню, стараясь вспомнить, сколько раз нужно надавить на грудную клетку за один выдох, когда делаешь искусственное дыхание (не забыть сначала зажать ему нос), но, когда оказалась в прихожей, знакомый скрежет начался снова, на этот раз на полтона ниже и с необычным потрескиванием на выдохе.

Айона в ярости остановилась. Вот так, черт возьми, всегда. Она развернулась на каблуках и пошагала в сарай — на этот раз уже громко хлопая дверьми.

Когда она зажгла свет в сарае, показалось, что была вовсе не ночь. Вот в этом и заключалась для Айоны главная прелесть ее студии: это было единственное место в доме, куда Ангус не заходил без стука и где она могла всегда быть просто самой собой. Она не сомневалась, что, не будь у нее этого сарайчика, они с Ангусом давно бы уже царапались и клевали друг друга, как Крис и Мэри.

Заказанная ей к свадьбе картина стояла на мольберте, занимала центральное место и всем своим видом выражала упрек, — жениха и невесты на листе так и не появилось.

Айона прикусила губу, глядя на свою работу, и поставила чайник. Ей пришлось выдержать долгий разговор по телефону по поводу сроков сдачи картины, — звонила Мелисса, сестра Линн и главная подружка на свадьбе, — единственный человек, в разговоре с которым Ангус почему-то стал покладистым и гибким. Какое-то время Айона размышляла: а что, если на самом деле Мелисса — командир части, где служит Мэтт, и он действительно женится на талисмане своего взвода.

Они пришли к соглашению, — или, точнее говоря, Мелисса сообщила ей, и Айоне осталось только согласиться, — что заказ будет сдан в конце месяца, то есть примерно через три недели. К этому времени у Айоны уже будут водительские права и она сможет сама отвезти работу в Фулем. Или не сможет.

От одного вида обширного пустого пятна посередине листа сердце у Айоны ухнуло куда-то вниз и остановилось под ложечкой, — ощущение напоминало хроническое несварение. В этом-то вся и беда, когда начинаешь беспокоиться о таких вещах: тревога тебя никогда не оставляет. Эти мысли скапливаются где — то в глубине твоего сознания, как камни в желчном пузыре. Нельзя сказать, что она не работала над картиной: рамка из роз была прорисована просто-таки фотографически тщательно. Только бы оттянуть тот неприятный момент, когда придется начать рисовать гостей со стороны невесты.

Айона рассеянно включила чайник и залила кипятком пакетик чая. Дело было не в том, что она не могла нарисовать Мэтта и Линн, — она не сомневалась, что вполне может это сделать. Проблема заключалась только в том, — и Айона уже жалела, что ночные бдения заставили ее мыслить так рационально, — что в последние несколько недель она не могла думать о браке, не ощущая при этом всеохватывающего ужаса, и опасалась, что это будет заметно на картине.

«Вот оно что», — сказала себе она. Чем больше она думала о браке, тем больше ей становилось не по себе, потому что, думая о том, чего всегда хотела, она уже не была уверена, что ей это хоть сколько-нибудь нужно.

Она стояла посреди ярко освещенного сарая, — там было совершенно тихо, — держала в руках кружку чая и ощущала острое одиночество. Айоне не нравилось, когда она начинала перебирать привычные эмоции и понимала, что они ей больше не помогают и не подходят.