— Каждый день, вместе со всеми. Ну, вроде того, как вы, фрейлейн, — ведь вы же будете туда приходить?
— О, это уж точно, обязательно буду. Ни за что не упущу такую возможность, — заявила Вирджиния. — А тот специальный костюм, который вы упомянули, что он из себя представляет?
— Ну, это такое старинное национальное платье, которое издревле носили в наших краях. — Ханнхен сделала небольшую паузу, а затем продолжила: — У меня самой, конечно, есть такое платье, но, если…
— Никакого «если»! — решительно перебила ее Вирджиния. — У вас есть платье, вы постоянно играли эту роль, вас все знают. Так кого же, кроме вас, мне подыскивать в этом году на место Виноградной принцессы?
— Как вам будет угодно, фрейлейн, — кивнула Ханнхен, хотя было заметно, что у нее еще есть что-то, чем она хотела бы поделиться с хозяйкой. — Но вы же понимаете, что у меня, как у Виноградной принцессы, должны быть и особые права?
— Это естественно. И в чем же они заключаются?
— Ну, например, хотя я целыми днями и нахожусь на плантации, от меня никто не требует, чтобы я наравне со всеми собирала виноград.
— Нет, конечно. А еще?
— А еще мне предоставляется право прикрепить к последнему грузовику с собранным урожаем венок из виноградных листьев. А когда состоится Винный фестиваль, вы, фрейлейн, как хозяйка «Вайнберг Рауса», должны будете представить меня для награды самому императору Карлу Великому.
Вирджиния заморгала (Бог мой, да в каком веке мы живем-то?), и в ответ на ее едва слышное эхо: «Император Карл Великий»? — Ханнхен даже рассмеялась, что с ней случалось крайне редко.
— Да, когда он будет ехать по «Золотому мосту», чтобы благословить нынешний урожай и как бы поприветствовать будущий. На самом-то деле, конечно, это просто один из участников фестиваля, наряженный под императора, не более того! Но старые традиции, говорят, подолгу не умирают, а потому на кенигсгратском Винном фестивале всегда присутствует Карл Великий!
— И мне предстоит представить вас ему, — понимающе проговорила Вирджиния.
— Так, значит, так тому и быть? Я и на этот раз стану Виноградной принцессой?
— Ну конечно.
— Спасибо вам, фрейлейн, — проговорила Ханнхен, и Вирджинии даже показалось, что вытянутые в струнку губы служанки на мгновение дрогнули от радости.
Позвонив Лизель, она надолго заняла телефонную линию. Поддразнивающая фраза «Итак, фрейлейн Мей, чем я могу помочь вам?» вызвала с противоположного конца провода такой бурный поток счастливой болтовни, что если бы Вирджиния не была уже, благодаря Крису, отчасти в курсе последних новостей, то она, скорее всего, мало бы что поняла из почти бессвязной речи Лизель.
Не успела она еще повесить трубку, как пришел Ингрэм. Прикрыв микрофон рукой, она произнесла:
— Лизель. — Однако когда в одну из ближайших пауз, потребовавшихся Лизель на то, чтобы перевести дыхание, она протянула трубку Ингрэму, тот лишь отмахнулся. Наконец даже у Лизель, казалось, иссяк запас восторженных фраз и реплик, а потому они распрощались.
Вирджиния повернулась к Ингрэму и сказала:
— Судя по всему, в «Драхенхофе» вам удалось сотворить что-то вроде маленького чуда.
Он лишь пожал плечами.
— Ничего особенного. Как я уже говорил вам, Меи в общем-то отнюдь не глухи к доводам разума. Единственное, что я сделал, — это воздал хвалу их чувству здравого смысла, да еще разве что подмазал кое-какие другие колеса… — Неожиданно он осекся. — А что это за история с внезапным отъездом Белла-старшего? Вы слышали об этом?
— О том, что он возвращается в Англию? Да, конечно. Как, впрочем, и вы — о том, что они с Крисом с самого начала намеревались пробыть здесь лишь одно лето.
— Да, но чтобы вот так прямо сейчас? Ну, я имею в виду, даже до отъезда его парня.
— Сама я узнала об этом лишь сегодня, — спокойно произнесла Вирджиния. — Я пришла в их лагерь в тот самый момент, когда он собирался в дорогу. Отъезд намечен на пятницу, но мы с ним больше не увидимся.
— И?..
— И — что?
— Вы прекрасно знаете, что! — с оттенком раздражения бросил Ингрэм. — Мужчина увлекается вами, вы проводите с ним чуть ли не все лето. Когда же вас спрашивают о том, что между вами есть, вы вдруг начинаете темнить, а потом он ни с того ни с сего срывается с места и уезжает. Почему же в подобной ситуации ваш друг не может задать вопрос «И?..», имея в виду, естественно, «Что случилось?». А точнее — «Что за всем этим последует?».
— Ну, поскольку вы считаете себя вправе задавать подобные вопросы, я отвечу — ничего за этим не последует.
— Ничего? А разве он не собирался жениться на вас? Или все же собирался, но вы ответили ему отказом? Так что же все-таки? И, главное, почему?
— Потому что я его не любила.
— Вы все еще считаете себя помолвленной с Эрнстом? Но вы ведь и его не любили.
— Мы не были помолвлены!
Ингрэм снова пожал плечами.
— Ну хорошо, вы не были помолвлены, а сам Эрнст умер слишком рано, чтобы уговорить вас пойти на этот шаг. Но этот-то парень Белл — он что, вот так прямо взял и смирился со своей отставкой, толком даже не поборовшись за вас и не предложив вам какой-то запаской вариант?
— Он не приставал ко мне со своими домогательствами, если вы именно это имеете в виду, а просто согласился с теми доводами, которые я ему изложила.
— Доводами? У вас их что, целый список был?
Не успела еще Вирджиния ответить на произнесенную им дерзость, как зазвонил стоявший рядом с ней телефон. Она сияла трубку, послушала, после чего передала ее Ингрэму.
— Ирма Мей. Вас.
Уходя, она все же услышала, как Ингрэм произнес:
— Да, виноват. Да, все объясню. Сегодня вечером? Хорошо, в восемь. Я заеду за тобой.
Со свидания он вернулся настолько поздно, что Вирджиния, внимательно прислушивавшаяся к каждому шороху — не раздастся ли звук подъезжающей машины, — так и не дождавшись его, уснула.
Весь следующий день и большую часть вечера продолжали прибывать «армии» временных работников.
Чуть позже к служебным обязанностям приступила и Ханнхен, ослепительная в своем торжественном наряде, водрузившая на голову широкополую соломенную шляпу и прихватившая на случай дождя зонтик. Альбрехт к тому времени уже ушел помогать местным поварам, занятым на приготовлении огромного количества еды, которой должны были потчевать сборщиков винограда на протяжении всей их работы на плантациях.
Это был тот самый образ жизни, которому Вирджиния не переставала удивляться, но и который она должна была постепенно усвоить, чтобы со временем самой стать его неотъемлемой частью.
К тому моменту, когда вся работа наконец была завершена, солнце уже клонилось к закату и все собрались, чтобы проводить к местному сборному пункту последний грузовик с продукцией — машина уже стояла у обочины, негромко урча двигателем. И здесь наступил момент, когда на первый план вышла сама Ханнхен. Кто-то принес ей специально сплетенный венок из виноградных листьев, который она прикрепила к заднему борту грузовика. Затем, когда он медленно, чуть ли не с черепашьей скоростью, тронулся в путь, она лично возглавила процессию работников, вооруженных ведрами, лопатами, корзинами и секаторами, вытянувшихся за машиной и торжественным маршем двинувшихся в сторону шоссе.
Ингрэм — тот самый Ингрэм, который на протяжении последних десяти дней, или около того, постоянно был то тут, то там, то на пути куда-то еще, но при этом нигде подолгу не задерживался; Ингрэм, который постоянно был всем нужен и фактически являлся ведущей фигурой всего предприятия, — наконец-то этот человек смог позволить себе немного расслабиться, чтобы непринужденным жестом взять Вирджинию под руку и вместе с ней чинно следовать за Ханнхен.
В какой-то момент самой Вирджинии невольно припомнилась совсем другая процессия, в которой оба они также принимали участие, — тогда они шли друг рядом с другом за гробом Эрнста. И еще она вспомнила тот сморщенный, высохший за зиму листок, который прицепился к лацкану ее пальто и который Ингрэм нетерпеливым жестом смахнул с него, сопроводив свое движение загадочными словами насчет легенды о Зигфриде. «Листок липы над сердцем». Что ж, получается, что и эта примета подвела ее… Чувствуя, что Ингрэм смотрит прямо перед собой, она искоса глянула на него, вспоминая, какими же чужими друг другу людьми они были тогда. Впрочем, если отрешиться от ее собственных мыслей об этом человеке, то намного ли более близкими людьми они стали с тех пор?
