Эш встретил ее враждебность, что называется, не моргнув глазом.
— Я действительно допускал подобную возможность. В конце концов, основываясь на ваших же собственных словах о том, что вы не испытывали к Эрнсту каких-то особо теплых чувств, я рискнул прийти именно к такому заключению.
— А что, по-вашему, я должна была испытывать, прежде чем принять его приглашение приехать сюда? Мы были знакомы каких-то полмесяца, от силы — три недели! Я уже не девочка и не схожу с ума по первому встречному мужчине, который вздумал оказать мне знаки внимания. Эрнст Раус был добр ко мне, да и сам он мне тоже нравился. Но если вы считаете, будто я хотя бы малейшим образом догадывалась о том, что он считал нас уже помолвленными или что он намеревался сделать меня своей наследницей, то уверяю вас, что никогда не поощряла его на такие мысли — никогда! — с горячностью бросила ему в лицо Вирджиния.
— Даже с учетом того, что он оценивал вашу симпатию, уже будучи больным человеком, которому и жить-то оставалось год, от силы пять? — спокойно спросил Эш. — Ведь, предлагая вам стать его женой, не мог же он не сказать вам об этом?
Вирджиния застыла на месте, одна ее ладонь взметнулась к горлу.
— Это не так! Он ничего мне не сказал! Я и понятия не имела. Если бы я согласилась выйти за него замуж, то рассчитывала бы… — По мере того, как до Вирджинии стало доходить осознание реальности, глаза ее все более расширялись от ужаса. — Но вы — вы сами, Франки, весь Кенигсграт — решили, что я знала об этом, и именно поэтому… я в ваших глазах превратилась в охотницу за сокровищами! Ну да, конечно, незамужняя девица немедленно ухватывается за сделанное Эрнстом предложение, явно рассчитывая на то, что долго все это не протянется, правильно? Таким образом, меня отвергают не только как его наследницу — нет, с учетом того, во что вы все верите, меня отвергают как таковую, целиком и полностью. Ну что? Это так? Попытайтесь, если сможете, опровергнуть мои слова.
На сей раз Ингрэм Эш долго хранил молчание, а затем проговорил:
— Вы убедили меня в своей неосведомленности, я приношу вам извинения. Весь город знал об этом, и когда Эрнст позвонил мне и сообщил, что везет домой свою невесту, я, естественно, пришел к выводу о том, что он рассказал вам о себе всю правду.
— Вы «пришли к выводу» — и, как следствие этого, осудили меня?
— Будучи всего лишь сотрудником Эрнста, управляющим делами имения «Вайнберг Раус», я не обладал правом вмешиваться в его личную жизнь. Но, признаюсь, меня это удивило. Он неизменно заявлял, что был и остается убежденным холостяком. Однако если, как вы говорите, на самом деле вы не давали ему согласия на брак, а также ничего не знали о его больном сердце, то в таком случае я приношу вам свои самые искренние извинения и обещаю, что впредь вы не услышите подобных упреков.
— В данный момент вы говорите также и за Ханнхен Франк, и за всех тех людей, которые присутствовали на похоронах и осуждали меня, — за каждого из них? — со своей стороны уколола его Вирджиния.
Ингрэм Эш медленно покачал головой.
— О, в данном случае вы правы, а потому, боюсь, вам предстоит быть готовой к подобным вещам — хотя и по причинам, отличным от тех, которыми руководствовался лично я. Увы, вас эти люди так просто не примут, и вам придется изрядно потрудиться, чтобы это произошло. Во всяком случае я лично, — добавил он сухо, — едва ли смогу как-то повлиять на их мнение.
— А вам и не придется этого делать, заявила Вирджиния, вздернув подбородок. — Равно как и они пускай остаются при своем мнении. Я имею право отказаться от наследства и именно так и поступлю. Я не нуждаюсь ни в малейшей частице его богатств. Я…
— А вот сейчас вы говорите сущую чепуху, — промолвил он таким тоном, словно разговаривал с непослушным ребенком.
— Ничего подобного. Никто не может заставить меня принять наследство, а кроме того, должны же существовать какие-то более близкие Эрнсту люди, к которым может перейти все его имущество?
— Насколько мне известно, таких людей не существует. Разумеется, никто не в силах вас «заставить», однако разве вас не будет угнетать мысль о том, что, сделав вас своей наследницей, он действительно хотел, чтобы вы ею стали?
Вирджиния опустила взгляд на свои ладони.
— Вы снова судите за меня?
— Да.
— Причем на сей раз, как вам кажется, вполне обоснованно?
— На сей раз, — в тон ей ответил он, — я в этом полностью уверен. Вы просто не имеете права отказаться от того доверия, которое вам оказал Эрнст, даже невзирая на то, сколь умеренные чувства вы к нему питали.
Она подняла на него изумленный взгляд.
— Но я не в силах пойти на это! Разве я смогу жить здесь, пусть даже сам он, согласно завещанию, считал, что это так? Да и языковой барьер тоже… я ведь почти не говорю по-немецки. Я понятия не имею о виноградарстве, не умею управлять хозяйством, и все такое. Нет-нет, об этом не может быть и речи, и я завтра же скажу об этом герру Брундту.
Опершись обеими руками о подлокотники, Ингрэм Эш поднялся из кресла.
— На вашем месте я бы прежде хорошенько обдумал подобное решение.
— Не надо мне ничего обдумывать.
— И все же придется. Сегодня вы пребываете в некотором шоке; вас оскорбила тупая надменность Ханнхен, равно как и излишняя прямолинейность моих речей, а потому вы просто не готовы к тому, чтобы трезво решать свою судьбу, равно как и судьбу многих других людей. — Он замолчал и глянул на часы. — А сейчас мне пора…
Вирджиния также встала.
— Я же вернусь к себе в комнату и пораньше лягу в постель, — перебила она его. — Так что, поскольку сама Ханнхен не склонна общаться со мной, вы окажете мне большую любезность, если попросите ее не беспокоить меня, а также скажете, что я не хочу даже ее супа.
— Как вам будет угодно, хотя мне лично кажется, что таким образом вы уступите ей победу в первом раунде, а это едва ли разумно.
— Мне это совершенно безразлично, поскольку не далее как послезавтра окончательно отпадет потребность в каких-то дополнительных раундах.
— И все же я бы не спешил с выводами о том, чем завершится завтрашний день, В конце концов, вы могли бы согласиться хотя бы попробовать и посмотреть, как все это пойдет.
По пути к двери, чтобы открыть ее для Вирджинии, он остановился и, опустив взгляд, проговорил:
— Могу я попросить вас об одной услуге?
— Разумеется. О чем именно?
— О том, чтобы вы пригласили меня на свою беседу с Карлом Брундтом.
— Пожалуйста, если вам этого так хочется. Но зачем вам это надо?
— Просто у меня возникла мысль о том, что в лучшем случае я смог бы как-то повлиять на исход дела, а в худшем — выступил бы в роли вашего переводчика.
Вирджиния твердо посмотрела ему в глаза и произнесла:
— Мне доставит радость… ваше присутствие там… в качестве переводчика.
Как и в предыдущие дни пребывания Вирджинии на вилле, утренние кофе и булочки ей в комнату принес Альбрехт, а не Ханнхен. Позавтракав в постели, она оделась и лишь тогда почувствовала пагубный эффект нескольких проведенных без сна часов — часов беспрестанных метаний, лихорадочной работы мозга и все нарастающего — вплоть до глубокой полуночи — чувства самого примитивного, острого голода.
Накануне слегка перекусив перед тем, как Ингрэм Эш отвез ее на похороны, а затем выпив чашку чаю, она с тех пор не прикасалась к еде. Гордость не позволила ей отведать супа Ханнхен, однако, как показали последующие часы, чувство это оказалось весьма слабым заменителем питательных калорий. Немного позже, когда она окончательно поняла, что ей так и не удастся уснуть на голодный желудок, до нее донеслось едва слышимое поскребывание в дверь, сменившееся почти неуловимым позвякиванием посуды о металл — и ничего более.
Несколько минут она пыталась подавить в себе желание разобраться в происходящем, но затем все же сдалась. Снаружи у двери стоял жестяной кухонный поднос, не накрытый даже самой простенькой салфеткой, на котором расположились кувшинчик с молоком, кухонный нож и яблоко на тарелке. К яблоку была приколота записка, нацарапанная на маленьком кусочке бумаги:
