— У тебя еще можно, а вот если в «Светлановском» — тогда беда! Уж лучше я сразу к тебе прибегу. Сейчас поеду, скажу: сдаюсь, от слов своих отказываюсь, направьте к Орлову на исправление!

— Во-во! Я из тебя кислую-то шерсть повытру! А то ишь чего выдумал: на командира производства напал!

Орлов сидел, как сложенный охотничий нож, — ноги, торчавшие коленками выше щитка, были прижаты у него к животу. Руки он боялся трогать с места, чтобы не задеть водителя, и они были у него прижаты локтями к бокам. Тяжело с таким ростом в маленькой машине…

Негустой сосновый лесок в светлых подбоях березняков то набегал на дорогу, то отступал, открывая небольшие — гектаров по пяти-семи — поля, пока заснеженные.

продолжал напевать Дмитриев.

— Что это у тебя за настроение сегодня? Как у безнадежно влюбленного: поешь…

— Маму вспомнил. Надо бы привезти старушку, — вздохнул Дмитриев.

— К чему бы это?

— К смерти, конечно. Сегодня умру.

— От чего?

— От щекотки. Держись!

Машину тряхнуло на ухабе — Орлов вжал голову в плечи и все так же — не отводя локтя от бока, воровски, — попридержался за щиток машины.

— Где ты научился этим романсам? — всерьез спросил Орлов.

— A-а… Это я в армии, в своей милой стройроте. Был у нас там один парень, Аверин по фамилии, любил поэзию, сам пописывал и петь тоже любил. Погиб…

— В мирное-то время?

— В любое время человеку для этого немного надо.

— А ты как попал в стройроту?

— Давление у меня не то, для авиации, скажем. Мы — слабое племя.

— Ну уж и слабое! — выкатил грудь Орлов, любивший порой прихвастнуть силенкой.

— Хочешь проверки на прочность? Пожалуйста! — Дмитриев наддал газу.

— Ты что?

— Разгонюсь, а потом — в дерево!

— Стой! Стой же! Автоинспектор!

Дмитриев нажал на тормоза — машину занесло левым боком. Он резко вывернул руль налево, но скорость была уже солидной, и машина еще раз раскатилась, но теперь правым боком. Остановилась.

— И верно стоит! Красавец!

— А морда-то, а морда! Нос — горбом.

— Смо-отрит! Сейчас бы он нам врезал… Сиди, я прогоню!

Однако Орлову не захотелось оставаться в машине. Он обстоятельно, со строгой очередностью — одна нога, другая, руки, голова — выпростал себя наружу, пригнулся, чтобы не скребануть горбом, и тоже вышел.

— Посигналь — убежит! — посоветовал он Дмитриеву.

— Зачем поганить такое утро сигналом?

Приятели стояли у машины — каждый со своей стороны — и смотрели на крупного лося. Зверь стоял боком, поперек дороги, смотрел на машину и на людей, пожимая узкими ноздрями. Одна ветвь его правого рога запала далеко вперед, и лось, вскинув большую голову, обнажив седой киршень груди, смотрел из-под рога, как пастух из-под козыря. Орлов шагнул к обочине, цапнул горсть крупнозернистого снега и швырнул в лося.

— Пошел! Смотри, как пошел!

Лось с удивительной легкостью, будто танцуя, зацоркал копытами по неглубокому уже снегу. Добежал до опушки, посмотрел на людей, ушел за кустарник, но другим — деловитым шагом, потрескивая валежником.

— Чертова жизнь! Сто лет не был на охоте, а в лесу, называется, живу! — воскликнул Орлов.

— И еще сто лет живи и сто лет не ходи на охоту. Так вот лучше.

— Да. И так хорошо…

Они стоили, очарованные привычной для них тишиной утра, вслушивались в шорох и треск, в шаги большого бездомного зверя, которого еще можно встретить на лесной дороге, который еще дик и боится людей… А в мире посветлело. Туман постепенно поднимался и редел. Над лесом багрянилась назревшая заря — вот-вот уж выдавится из-за леса солнце, охватит землю и еще на один день приблизит лето. А в воздухе уже пахло талой водой, березовой почкой, прошлогодней хвоей.

— Надо ехать! — встрепенулся Дмитриев. — Садись, складывайся скорей, а то я опоздаю на поезд. А может, до города повезешь?

— Не повезу: работы много.

На развилке, где дорога от «Больших Полян» поворачивала влево, к перекрестку, Дмитриев на секунду притормозил, — не заехать ли в Бугры за Костиным? — но так же, как и вчера, когда он звонил из бухгалтерии, он не решился напоминать трактористу о его святой обязанности. «Пусть сам решает этот вопрос!» — твердо сказал себе Дмитриев. Он погнал машину на предельной для этой дороги скорости. Орлов раза два глянул на часы, не понимая, зачем так спешить, если есть еще время. Однако Дмитриев гнал машину. Он не снизил скорости даже тогда, когда проезжали мимо вожделенных для Орлова скирд соломы. Скирды покружились за деревьями, помелькали проталинами вокруг, поманили к себе, и Орлов, наверно, остановил бы машину, подошел бы и пощупал солому, но в канаве и за нею еще лежал снег, сырой и неверный, с хлюпкой подталостью в глубине. Идти по нему в ботинках не стоило…

На перекрестке Дмитриев не повернул к станции, то есть направо, а махнул напрямую, под арку совхозных ворот, и через минуту подкатил к дому.

— Я сейчас! — и бешено хлопнул дверцей.

Дома он по-прежнему никого не застал. В комнатах было пустынно. За какие-то сутки из квартиры повыветрился живой человеческий дух. Стены смотрели голо, равнодушно. Тоской повеяло от холодных, разворошенных постелей, от опустевшей вешалки. Старые Володькины ботинки прижались к стене, будто в страхе или обиде на него. Дмитриев вздохнул, нашел немного денег в шкафу, выбросил в ведро остатки засохшего батона и торопливо вышел.

У конторы стояли два грузовика с закинутыми на кабины брезентами.

— Минуту! — крикнул он Орлову, сидевшему в машине, а сам поспешил к грузовикам.

Машины шли в город за комбикормами. Он решил ехать в кабине с тем самым шофером, которого Бобриков снял два дня назад с «Волги».

Дмитриев вернулся к Орлову и подал руку через опушенное стекло.

— Держись там, раз начал, — сказал Орлов и поехал впереди.

Когда грузовик с Дмитриевым разворачивался на перекрестке, стало видно, что Орлов остановил машину за асфальтом и помахал ручищей.

Небольшое волнение нахлынуло на Дмитриева только у самого здания райкома. Он пытался отогнать это дрянное, обессиливающее и унижающее человека ощущение душевной невесомости, скрытой дрожи, сделал над собой усилие, но все же ничего не добился. Не прошло. Вспомнил свою службу, строительство этого здания, вспомнил даже сослуживцев и солдата Аверина, о котором сегодня говорил Орлову. Нет, не помогло. Уже около самого входа, когда он мельком окинул стайку машин у райкома и заметил бобриковскую «Волгу», что-то ворохнулось в нем, сердце ударило гулко, отбросило куда-то расслабляющую дрожь, и хотя рядом с «Волгой» стояла «Волга-пикап» начальника сельхозуправления, Дмитриеву уже не стало хуже. Он понял, что беспокойство его идет не от вздорного страха перед начальством, а от того понятного неудобства, возникающего при непорядках на своей работе, — все это он понял тотчас, как только из дверей неожиданно вышел Костин.

— Ты уже здесь? — спросил Дмитриев. — Надевай шапку-то.

— Здесь, — твердо и спокойно ответил Костин. Он надел шапку — и тотчас скрылся его закинутый к маковке лоб, но еще резче засветилась прядка волос из-под черной шапки.

— Когда назначили получать билет?

— Велели прибыть во вторник. Едемте вместе? Погуляю пока… Мясо куплю, да… так чего-нибудь.

Он хотел спросить о чем-то Дмитриева, но тот всеми думами был уже там, на втором этаже.

— Ладно, Костин. Возможно, еще вместе поедем…

Секретарша, как только увидела Дмитриева, сразу встрепенулась, отложила какую-то папку и скрылась за дверью кабинета первого секретаря. Скрылась и сравнительно долго оставалась там. Но Дмитриев теперь был спокоен. Он работал, как ему подсказывала партийная совесть, а в положении человека, исполняющего свой прямой долг, умеющего трудиться, ничего не следовало опасаться, хотя… Он оглядел приемную комнату, стол, вешалку для небольшого числа посетителей и стал прохаживаться, успокаивая себя. Появилась секретарша и вежливо попросила подождать. «Там люди», — с присущей всем секретарям таинственностью пояснила она.