«Обещаю, папочка! Ясное дело!» – У нее, естественно, совсем не было намерения обуваться и за пределами завода, но что Марк мог с этим поделать?

Фредерик начал объяснять Марку что-то о технологическом процессе: как отсортированную и нарезанную пластмассу загружают в бомбу, как варят ее в щелочной среде, пропуская через смесь пар при таком-то и таком-то давлении, как затем нейтрализатором изменяют водородный показатель, рН, и так далее. Он даже попытался рисовать для Марка какие-то формулы, но Марк не слушал. Вместо этого, он исподволь наблюдал, как Саманта пересекла двор. Вот она остановилась и сказала что-то рабочим возле первого реактора. Вот она уверенно поставила босую ножку на ржавую трубу мостков и, задрав голову, завела разговор с молодым человеком в шлепанцах, который стоял вверху на мостках над распахнутым загрузочным люком бомбы со шнорхелем во рту…

Таки-так. У нас намечается еще одно сражение Домашней Гражданской Войны, подумал Марк.

Прежде всего надо для битвы придумать хорошее кодовое название, размышлял Марк. Назовем-ка мы ее так: «Мама, я Хочу Работать у Штольца». Сегодняшняя неудачная попытка обуть Саманту в резиновые сапоги была не более чем разведкой боем. Утренняя штыковая атака «Северян» после полудня была успешно отбита «Южанами[95]». Командирша «Южан» будет до самого вечера наслаждаться победой, как настоящая не-неженка разгуливая босиком по «тако-о-ой мягкой» грязи. А разведывательный батальон «Северян» под командованием Марка был разбит, и командир решил, что лучше отступить на исходные позиции для переформирования, а начальству отписать, что ничего не случилось. Основная битва была еще впереди.

Как Санта-Клаус с его двумя списками: «послушных» и «непослушных» ребятишек, у Мэри были в голове списки «как принято» и «как не принято». Если надо выйти из дому, надо одеваться «как принято»: одежда должна быть почти новой и совершенно чистой. Футболка, великолепно выстиранная и отглаженная, однако с небольшим неустранимым пятнышком или с крошечной дырочкой на видном месте, считалась пригодной для дома, но ее нельзя было надеть для выхода из дому. Причем куда угодно, даже в тренажерный зал. А уж если пятно или дырочка превышали некий критический размер, футболка попадала в категорию «как не принято», и с ней надо было как можно быстрее расстаться. До Обвала, около торговых центров стояли такие специальные контейнеры для пожертвований. «Одежда для Бедняков». А еще, можно было оставить ненужную одежду перед благотворительными магазинами «Трифт Стор» «Армии Спасения». Представители среднего класса чинили только по-настоящему дорогие вещи: меховые манто и тому подобное. Даже стандартные черные костюмы сотрудника ФБР рассматривались как расходный материал, и их не стоило чинить. После шести или семи циклов химчистки, надевать костюм становилось «не принято», и он заканчивал свою блестящую карьеру в контейнере для пожертвований. Ну и так далее. Прогуливаться босиком по пляжу было «принято». А делать то же самое в супермаркете было «не принято». Резиновые шлепанцы-«вьетнамки» идеально подходили для похода в супермаркет, но были категорически «не приняты», если семья собиралась поужинать в ресторане. Если детям хотелось погулять в парке или сходить на детскую площадку «как принято», необходимо было обуться в пару кроссовок «Найк». Даже для посещения аквапарков два раза в год, у них была специальная «обувь для аквапарка» и специальные «костюмы для аквапарка». Конечно, как и все остальное до Обвала, это было чрезмерно и расточительно.

Помимо списков «как принято» и «как не принято», была еще и непреодолимая проблема выбора. До Обвала, у Марка в действующем гардеробе было почти пятьдесят рубашек, сорок или около того галстуков и десять поясных ремней. А еще запонки, подтяжки и десять пар мужских туфель! Он никогда не мог сам одеться «как принято»! Наденешь сорочку и галстук, а Мэри говорит: «Дорогой, разве ты не видишь, этот галстук к этой сорочке не идет?» Тогда он заменял галстук, только чтобы обнаружить, что именно этот галстук «не идет» к сегодняшнему вечернему платью Мэри. А еще у Мэри было пятьдесят пар вечерних туфель. Некоторые из них были предназначены под конкретное вечернее платье, и поэтому она доставала их из коробки раз в два года.

После Обвала, граница между «как принято» и «как не принято» начала исчезать. Некоторые из соседей Марка и Мэри вдруг вспомнили, что у них где-то в доме есть швейная машинка. Вечерние платья стали перешивать в повседневные. А затем начали шить и из всего остального, что попадалось под руку: все шторы, скатерти, салфетки и тому подобное, пошли на изготовление одежды. Со временем местные леди повышали квалификацию, и всего через десять лет после кризиса, одежда, произведенная в гаражах, а не на фабриках, была по качеству ничуть не хуже, чем импорт из Китая и Бангладеш был до Обвала. Во время самых тяжелых лет сразу после начала кризиса, Мэри носила свои вечерние туфли на барахолку, одну пару за другой. Тогда пару дизайнерских туфелек на шпильках можно было обменять на подержанную армейскую футболку или на несколько фунтов свинины. Все лучше, чем ничего… Но, несмотря на все эти перемены, списки «как принято» и «как не принято» оставались в силе! Чтобы выйти из дому, дети Марка и Мэри обязаны были снять эту вот, приобретенную на барахолке камуфляжную футболку с бóльшими дырками, и надеть вместо нее вон ту, приобретенную на той же барахолке камуфляжную футболку с меньшими дырками и двумя заплатками. Марк до сих пор безуспешно пытался выяснить для себя логику Мэри, по которой дырки в футболках переводили вещь из разряда «как принято» в разряд «как не принято». Вроде бы, размер отверстия играл какое-то значение, но надо было учесть и много других факторов: положение отверстия относительно пупка, было ли отверстие круглым или продолговатым, и так далее.

С одной стороны, Мэри прекрасно понимала, что из-за последствий Обвала, детишки в трущобах не могли одеваться «как принято» и должны были ходить в лохмотьях и зачастую – без обуви. Возможно, их бедные родители не могли позволить себе купить даже подержанную военную униформу. Или все-таки могли, но один комплект одежды и обуви должен был переходить от одного ребенка к другому, служа в течение пяти или шести полных лет. С другой стороны, каждый год Мэри приходила в школу на собрание Ассоциации Родителей и голосовала там за то, чтобы дети ходили в школу «как принято». По мнению партии Мэри, школьная форма не должна была иметь никаких лишних отверстий и должна была включать пару обязательных к носке сандалий. В прошлом году, эта ее «Партия за Как Принято» проиграла в родительском голосовании с разгромным счетом 7:89.

Пока дети Марка и Мэри не подросли, ситуация была достаточно проста. Дети слушались родителей и делали так, как им указывали мама с папой. Но затем, около четырех лет назад, откуда ни возьмись, у них в семье началось то, что Марк в шутку называл «Домашняя Гражданская Война».

Первые выстрелы «Домашней Гражданской Войны» прозвучали прекрасным весенним вечером. Марк вернулся домой со службы, со своим пистолетом «Глок» в потайной кобуре и с сорока четырьмя тысячами долларов месячной зарплаты в кармане. В отличие от докризисных времен, зарплаты больше не переводили на банковские счета. Таких банков просто не существовало. Немногие оставшиеся банковские учреждения в Хьюстоне, с мерами безопасности круче чем в Форт-Ноксе[96], занимались какими-то секретными финансовыми махинациями, и никакого отношения к обычной публике не имели. Инфляция неслась бешеным галопом, делая любые накопления бессмысленными. Получив деньги, все их немедленно тратили. Марк был счастлив. Его тесть, Дэйвид – старший, наконец-то избавился от своей инфекции мочевого пузыря, и не нужно было опять искать дорогие антибиотики. Все долги были выплачены, и все необходимые закупки сделаны. На этот раз, Марк мог выполнить свое обещание и купить Саманте новую бейсболку и новую пару школьных сандалий. Ее старые украли в школе около двух с половиной месяцев ранее, поэтому она пока ходила в школу без сандалий (тогда, четыре года назад, Марк и Мэри почему-то наивно полагали, что ходить в школу босиком – это такое жестокое наказание!)