Чай Гуй домогается звания и гибнет в поединке. Юэ Фэй убивает соперника и бежит с ристалища.

Чжан Бан-чан догадался, что Цзун Цзэ намекает на его алчность, но, как говорится, мог лишь гневаться, а возражать не смел, потому что боялся разоблачения.

— Хорошо, Юэ Фэй, не будем пока касаться твоего сочинения, — сказал он. — Я хочу спросить, решишься ли ты состязаться с лянским ваном в стрельбе из лука?

— Я готов, если вы приказываете, господин! — ответил Юэ Фэй.

«Ну, раз речь зашла о состязаниях, то злодей попался в ловушку!» — подумал Цзун Цзэ и распорядился:

— Поставьте мишень в ста шагах!

Лянскому вану такое расстояние показалось слишком большим.

— Простите, господин, но у меня лук слабоват! Пусть сперва стреляет Юэ Фэй, — попросил он Чжан Бан-чана.

Тот велел Юэ Фэю стрелять первым, а сам тайно приказал служителям отнести мишень на двести шагов. Он думал, что юноша откажется стрелять, и таким образом найдется предлог выгнать его с экзаменов.

Но Юэ Фэй перед лицом героев всей Поднебесной спокойно приготовился к стрельбе. Лук изогнулся, словно молодой месяц, стрела взвилась, словно метеор. Юноша выпустил подряд девять стрел — неумолчно гремели барабаны, возвещая о том, что все они попали в цель. Чиновник, который наблюдал за стрельбой, принес утыканную стрелами мишень и положил перед близоруким Чжан Бан-чаном. Тот не разобрал, что перед ним такое, но чиновник доложил:

— Экзаменующийся стрелял отлично — все девять стрел попали в одну точку!

— Ерунда! — раздраженно крикнул Чжан Бан-чан. — Убери прочь эту дрянь!

А лянский ван подумал: «В стрельбе из лука мне с ним не сравниться — лучше взять какое-нибудь другое оружие и во время поединка уговорить этого парня, чтобы он добровольно уступил мне звание. Не согласится — изловчусь и зарублю его, все равно мне не отвечать».

И он доложил экзаменаторам:

— Все стрелы Юэ Фэя попали в цель. Если я тоже не промахнусь, то невозможно будет определить, кто стреляет лучше. Разрешите нам помериться силами в рукопашном бою!

Чжан Бан-чан тотчас же выразил согласие.

Лянский ван вышел из зала, поправил седло и вскочил на коня. Выехав на середину ристалища, он крикнул:

— Ну, Юэ Фэй, отведай моего меча!

Хотя Юэ Фэй прекрасно владел копьем, но он понимал, что перед ним знатный ван и надо держаться осторожно. Экзаменующиеся неотступно следили за Юэ Фэем и, заметив его нерешительность, переговаривались:

— Какой же он соперник лянскому вану? Непременно проиграет!

Даже у Цзун Цзэ мелькнула мысль: «Он, должно быть, и в самом деле трус! Напрасно я о нем заботился!»

Когда Юэ Фэй подъехал поближе, лянский ван тихо сказал:

— Слушай, Юэ Фэй: если ты притворишься побежденным и уступишь звание мне, я тебя щедро награжу! Не послушаешь — пеняй на себя!

— Повиноваться вашей светлости — мой долг, — возразил Юэ Фэй. — Но сегодня мы с вами на экзаменах, где собрались лучшие люди Поднебесной, каждый из которых горит желанием прославиться. Вы сами понимаете, что звания вам не добиться! Да и зачем оно вам при вашем высоком положении? Ведь вы из-за прихоти хотите обидеть героев, готовых, не щадя сил, служить государству! Я не могу с вами драться. Давайте уедем с поля, и пусть экзаменуются другие!

— Паршивый пес! — рассердился лянский ван. — Тебе предлагают богатство, а ты нос воротишь?! Ну, берегись!

Он занес меч над головой Юэ Фэя. Юноша ловким движением копья отвел его в сторону. Лянский ван хотел ударить противника по пояснице, но Юэ Фэй отразил удар древком копья, использовав прием «большой поворот ястреба». Кровь ударила в голову лянскому вану, он сделал еще пять или шесть беспорядочных выпадов, но все они легко были парированы Юэ Фэем. Тогда лянский ван круто повернулся и поскакал обратно. Юэ Фэй последовал за ним, недоумевая, что он затеял.

Лянский ван поднялся в зал и доложил Чжан Бан-чану:

— Юэ Фэй совсем не умеет обращаться с копьем — я не буду с ним драться.

— Я давно это знал! — воскликнул Чжан Бан-чан.

Цзун Цзэ посмотрел на Юэ Фэя, который опустился на колени позади лянского вана, и подозвал юношу к себе:

— Неужели у тебя не хватает ловкости, чтобы прославиться?

— Ловкости у меня хватает, но я не посмел драться с ваном в полную силу, потому что он человек знатный, а я — простолюдин, — возразил Юэ Фэй.

— В таком случае тебе вовсе не следовало приезжать на экзамен!

— Экзамены бывают раз в три года, и я не хотел их пропустить! Раньше экзамены ограничивались смотром искусства владения луком и копьем да еще скачками. А тут получился поединок — с копьем против меча! Если он убьет меня — ему придется отвечать. Если я убью его — мне придется поплатиться жизнью. Если вы разрешите, мы с лянским ваном дадим друг другу письменное обещание, что никто не будет мстить, если я убью его или он меня. Только тогда я согласен драться!

— Вот это верно! — согласился Цзун Цзэ. — Недаром говорят: «Когда богатырь вступает в бой, он будет либо ранен, либо убит!» Чай Гуй, ты согласен?

Пока лянский ван раздумывал, Чжан Бан-чан воскликнул:

— Ловко работает язык у Юэ Фэя! Что ж, посмотрим на его способности! Пишите бумагу, ваша светлость! А потом хоть убейте его, никто вас не осудит!

Когда лянский ван и Юэ Фэй кончили писать, экзаменаторы скрепили их подписи печатью. Бумагу лянского вана вручили Юэ Фэю, бумагу Юэ Фэя — лянскому вану.

Тот передал ее Чжан Бан-чану. Юэ Фэй, следуя примеру лянского вана, протянул свою бумагу Цзун Цзэ.

— От этой бумаги зависит твоя жизнь, так что храни ее сам, — сказал Цзун Цзэ. — Я тут ни при чем!

— Слушаюсь, слушаюсь! — почтительно поддакнул Юэ Фэй и взял свою бумагу обратно.

Когда соперники бок о бок вышли из зала, Юэ Фэй сказал:

— Ваша светлость, вы отдали свою бумагу наставнику Чжану, а мою господин Цзун принять не захотел. Подождите минутку, я передам ее своему другу. — Он подъехал к братьям и сказал: — Брат Тан Хуай, если увидишь, что лянский ван проигрывает, возьми брата Ню Гао и сторожи с ним выход из его шатра. Будь внимателен, потому что народу собралось много! Ты, брат Чжан, наблюдай за шатром лянского вана сзади, и если телохранители попытаются ему помочь, прегради им путь. А ты, брат Ван, будь наготове и жди у ворот ристалища. Если лянский ван убьет меня, забери мой труп и уезжай. Если же я убью его, сразу открывай ворота, и — бежим. Храни эту бумагу как зеницу ока, — без нее мне конец!