Она стояла у изножья его постели, высоко держа светильник. Широко раскрытые глаза ее блестели. Заметив, что он пробудился, она сказала:

— Я дурно спала, и пришла мне мысль посмотреть, спал ли ты в эту ночь. Я не хотела будить тебя.

Дыхание ее сбивалось, пока она произносила это.

Стирбьёрн рывком поднялся на локтях. Его глаза широко распахнулись, а взгляд остановился на ней. И весь он был подобен тугой тетиве натянутого лука. Его лицо, и без того раскрасневшееся со сна, сейчас еще более запылало румянцем.

— Хотелось бы мне знать, — молвил он, запинаясь, внезапно охрипшим голосом, — с позволения ли короля ты вот так блуждаешь ночами?

Губы Сигрид сжались. Она бросила на него странный взгляд из-под полуопущенных ресниц, а затем легко, будто садящаяся на волну чайка, присела на дальний край постели. Стирбьёрн был недвижен, как бывает недвижна грозовая туча перед самой вспышкой молнии. Спустя несколько мгновений он проговорил:

— Сядь ближе.

Его тон и вид не остались незамеченными Сигрид, и стало ей от того приятно, словно она была искусным рулевым, при сильном ветре с моря правящим корабль меж рифами вблизи скалистого берега.

— О нет, — отвечала она, — мне и так хорошо тебя слышно.

Стирбьёрн чуть пошевелился.

— Зачем тебе нужно было пробуждать меня ото сна, Сигрид? Сказать ли тебе, — молвил он, и голос его был подобен слабому ветерку, колышущему листья в преддверии сильного шквала, — о чем был мой сон?

С этими словами он попытался заключить ее в объятия, но она, как ловкий рулевой, была начеку и оказалась проворнее, несмотря на быстроту его движения, мгновенно выскочив за дверь, где он не мог ее достать. Стирбьёрн, не обуваясь, ведомый вспыхивающим на сквозняке светом ее светильника, нагнал королеву в дверях ее покоя и стал так, что она не смогла захлопнуть дверь. И через миг они оказались в ее спальне, словно в ловушке.

Королева повернулась к нему лицом, встав между изголовьем и стеной. Она поставила светильник на полку на высоте плеча слева от себя и стояла теперь, натянутая как струна, закутавшись до глаз в свой багряный плащ, с яростно пылающим взглядом прекрасного дикого зверя, загнанного к обрыву, и дыхание ее со стоном рвалось из груди. Она безмолвствовала. Стирбьёрн отступил на пару шагов к закрытой двери, протянул назад руку и, дотянувшись до засова, мягким движением задвинул его. Он хранил молчание, и рука его все еще сжимала засов, но, казалось, его тянуло к королеве — так льнет к морской глади уходящий на покой месяц. Так стояли они, Стирбьёрн и королева, одни в сполохах светильника, в пляшущих тенях. Бархатная чернота, наполнявшая окно над постелью королевы ночной тишиной, где во тьме там и сям слабенько вспыхивали звезды, была глубока и, казалось, им слышны были удары сердца друг друга. Ночь полнилась темно-серыми железнопалыми тенями Судеб, что налагают на человека свои неумолимые руки; и летняя ночь сияла от света ее и его глаз, вспыхивающих в лучах настороженно горящего светильника.

Стирбьёрн сделал шаг, подходя к ней ближе, взгляд его остановился, словно у сомнамбулы.

— Сигрид, — проговорил он и будто задохнулся.

Она не отвечала ему и не двигалась, но была словно завороженная. Как медленно ползущая тень луны, как те самые серые тени Судеб или как те, кто слепо идет за ними, Стирбьёрн приблизился к ней. Он опустился перед нею на колени, и руки его обняли ее бедра. Королева оставалась недвижима, он лишь чувствовал под дорогой тканью плаща дрожь ее тела, к которому прижался он щекой. Стирбьёрн поднял глаза, взглянул в ее лицо — и время словно остановило для него свой бег и перестало его заботить. Теперь его не заботило ничто, кроме нее — аромат ее, полуразомкнутые губы, широко раскрытые темные глаза, взгляд которых был устремлен на него. Руки его скользнули вверх и, словно боясь потревожить замерший воздух, коснулись ее рук. Сигрид, все еще не отводя взгляда темных, темнее ночи, глаз от Стирбьёрна, вдруг с грацией богини дала пурпурному плащу соскользнуть со своих плеч и предстала перед ним в своей белоснежной наготе.

Ночь пошла на убыль, и звезды ушли с небосклона, и все те незримые силы, что ткали паутину судеб, кинули прочь челнок своего ткацкого станка. Стирбьёрн, к которому вернулся рассудок, словно впервые узрел возле себя в лучах светильника королеву Сигрид, и перед его внутренним взором промелькнуло все случившееся в эту ночь. Он вскочил с постели.

Королева, очнувшись от сладких и приятных снов, села — сперва в изумлении, а после, встретившись с диким и враждебным взглядом своего любовника, лицом потемнела от гнева. Она тоже вскочила и заставила Стирбьёрна повернуться и посмотреть в ее лицо. Он рванулся было прочь, но она оказалась проворнее и, накинув быстро свой пурпурный плащ, встала между ним и дверью покоя. Он отвернулся от нее к стене и тяжело оперся о стену, спрятав лицо в ладонях.

Некоторое время Королева в молчании взирала на него.

— Ты, должно быть, сын какого-то мужлана, — сказала, наконец, она, — или же тролльский подменыш. Ни один муж королевской крови не повел бы себя столь дерзко после чести, подобной той, что была тебе мной оказана. Что ж, тем хуже.

Стирбьёрн, словно наослеп, двинулся к двери, но, наткнувшись на стоящую королеву, отступил. Затем он произнес, отводя глаза, чужим сдавленным голосом:

— Выпусти меня, Сигрид.

— Я выпущу тебя, — ответила она, — когда ты станешь говорить со мной, как мой благородный сродник, а не как низкорожденный трелл.

Он застыл на миг, словно раздумывая, что предпринять далее, затем поднял голову и сделал движение, словно собирался оттолкнуть ее силой. Но на расстоянии вытянутой руки он остановился. Ужас, написанный на его лице, когда он стоял и смотрел будто сквозь нее, на мгновение лишил королеву способности рассуждать или двигаться. Стирбьёрн разомкнул уста и проговорил:

— Что сделать мне с тобой, неверная сука?

С этими словами он отвернулся от нее, схватился обеими руками за столбики у ложа и рванул их. И под его силой дубовые прочные столбики подались и треснули. Он снова дернул их, словно борясь со своим кошмаром, и остановился, внезапно успокоившись — один оторванный столбик был зажат в его руке. Стирбьёрн взглянул на королеву, словно пес, всего лишь просящий выпустить его на улицу и более не требующий ничего.

Но королева по-прежнему взирала на него, стоя спиной к двери. Его слова задели ее, но даже ресницы ее не дрогнули. Однако постепенно в лице ее разливалась словно бы каменная тяжесть, лицо и даже губы побелели, а потом кровь снова прихлынула к ее щекам. Тихим голосом и медленно, роняя слова, будто тяжелые водяные капли, она промолвила:

— Раз так, будет это твоей погибелью.

И вслед за тем так громко вскрикнула королева Сигрид, что задребезжали чаши на полках и гуси отозвались в королевском дворе.

Теперь она его пропустила, но он оказался не быстрее, чем служанки и все остальные, услышавшие ее крик. Стирбьёрн прорвался сквозь них, словно обезумев; в трех шагах от дверей спальни королевы наткнулся он на старого Торгнира, миновал старика и тут его настиг Хельги, которого он так ударил по уху, что Хельги полетел на пол и растянулся, лишившись чувств. Стирбьёрн достиг своей комнаты, однако и Торгнир, и Хельги, и еще четыре-пять служанок видели, как он выбегал из спальни королевы.

Тут в проходе, ведущем к покоям королевы, появился король Эрик, разбуженный громкими криками, в плаще и с обнаженным мечом в одной руке и светильником в другой. Все расступились перед ним, однако никто, даже Торгнир, не решался заговорить, и все лишь молча давали королю дорогу. Он вошел, взглянул на королеву и закрыл затем за собою дверь. Сигрид упала перед ним ниц и обхватила руками его ноги, заливаясь горючими слезами. Король замер, силясь понять, что же произошло. И наконец, всхлипывая и задыхаясь, она мало-помалу поведала, что всему причиной его дорогой племянник, который, будучи распален пивом и похотью, силой овладел ею. Король выслушал все это молча, недвижный и внешне бесстрастный. Он устремил взор на ее склоненную голову, содрогающуюся от рыданий, на белую обнажившуюся шею с вьющимися коротенькими волосками, затеняющими светлую кожу, на плащ, который сполз и обнажил ее горло, на ее груди, которые виднелись под плащом, сжатые меж ее локтями словно пара голубей, что сидят на краю крыши. Когда королева окончила свой рассказ, она взглянула снизу в его лицо и вскричала: