Самое ужасное, что я почти не представляла, как можно предотвратить грядущую трагедию. Но одно я знала наверняка: моё место там, рядом с людьми.

Бросив извиняющийся взгляд на ошарашенную Авлену, я начала пробираться вперед, к середине зала, туда, где уже начинал раскручиваться тугой водоворот надвигающейся катастрофы. Эльфы, мимо которых я проходила, оборачивались ко мне с неподдельным изумлением — похоже, в пылу негодования они начисто позабыли о моем присутствии. Некоторые растерянно отшатывались, другие, напротив, смотрели сочувственно. Последнее придало мне мужества и вселило робкую надежду: может быть, то, что я собиралась сделать, не обречено заранее на провал? Как бы то ни было, мне предстояло проверить, настолько далеко распространяется благодарность эльфов…

Я вынырнула из-за спины главного мастера оружейника в тот самый момент, когда Правитель Эрвиэль уже поднял сжатую в кулак руку, готовясь дать сигнал страже.

— Пресветлый, — в ужасе выдохнула я, — Пресветлый Эрвиэль, пожалуйста, погодите! Выслушайте меня, умоляю!

За моей спиной взметнулась ещё одна волна ропота. Грозный кулак, помедлив, разжался, рука опустилась, и стражи не двинулись с места.

— Веслава, — обернувшись ко мне, процедил Правитель, — ну что тебе надо?!! Священный Клен, да если б я знал, чем обернется прием этого посольства, я бы лично запретил тебе даже кончик носа из дому высовывать!

— Однако вместо этого вы лично приказали мне сюда явиться, — усилием воли я овладела собой и не позволила голосу предательски задрожать. — Поэтому теперь прошу вас меня выслушать!

Эрвиэль заколебался.

— Правитель, и вы собираетесь терпеть подобную наглость?! — прошипел разгневанный Лансариэль. — Подумать только — презренная человеческая девица смеет прерывать самого Правителя эльфов!

Напрасно он так сказал. Даже я успела заметить, что Пресветлый Эрвиэль всегда внимательно слушает своего соправителя, а затем поступает наоборот.

— Ну, говори, — обреченно вздохнул Правитель. Спасибо, Лансариэль, душечка, я твоя вечная должница!

И я пошла вперед, к людям.

Князь Гордята и сгрудившиеся вокруг него ратники следили за мной удивленно и настороженно; конопатое лицо Радоша, напротив, вспыхнуло от радости. А Дар… Дар смотрел на меня так, словно слепой, впервые увидавший свет! Я почувствовала, как, несмотря на все обиды, обеты и зароки, живой горячий комок затрепетал в моей груди и рванулся к любимому чародею. Но сейчас мне предстояло сделать совсем другое.

Не дойдя до столпившихся вокруг Гордяты Добромира людей нескольких шагов, я остановилась и обернулась к приумолкшим эльфам.

— Благодарю вас, Пресветлый Эрвиэль, что согласились выслушать меня. Даю слово, что не отниму много времени.

— Мы слушаем тебя, Веслава, — поморщился Правитель. Лицо у него было кислое-прекислое, словно ему в рот насильно затолкали горсть неспелой смородины. Лансариэль, нацепив на себя маску надменного равнодушия, даже не смотрел в мою сторону. В толпе мелькнули и исчезли несчастные глаза Аллардиэля.

— Позвольте мне обратиться к вам с просьбой.

— Веслава, ни о каких просьбах не может быть и речи! — вспыхнул Эрвиэль. — Я, конечно, всё понимаю, но твои соотечественники позволили себе настолько оскор…

— Разве я уже сказала, о чем прошу? — совершенно невежливо перебила его я.

— Ну, так проси, но прежде подумай, куда тебя может привести необдуманная просьба, — черноволосый эльф начал злиться.

— Правитель, — я старалась говорить сдержанно, в пику раздраженному Эрвиэлю, — я хочу разделить участь приехавших в Священный Лес людей, каковой бы она ни была. Прошу вас оказать мне эту честь.

Не сводившие с меня глаз эльфы на миг застыли, а затем разом зашептали, загомонили. Щеки Эрвиэля приобрели потрясающе изысканный пепельный оттенок.

— Ты соображаешь, о чем говоришь? — негромко рявкнул он. — Как смеешь ты вмешиваться в правосудие Перворожденных?! Ты?!!

Глаза Лансариэля радостно вспыхнули. Ну не чудесно ли? Похоже, одним махом будут уничтожены не только эти так называемые "послы", но и до смерти доставшая его человеческая девка!

Но я не собиралась так просто сдаваться.

— Кажется, вы лично назвали меня одной из вас, — холодно напомнила я Правителю, — и остальные Перворожденные вас поддержали. И, по-моему, не далее, чем сегодня утром вы напомнили мне об этом. Так почему же я не могу…

— Замолчи немедленно! — прошипел эльф. — По нашим законам все эти люди — преступники! Ты что же, желаешь, чтобы тебя казнили вместе с ними?! Да, мы признали тебя своей! Так почему ты хочешь, чтобы к тебе отнеслись, как к человеку?!!

Эльфы, уже не сдерживаясь, гомонили в полный голос. На обращенных ко мне лицах я видела замешательство, недоумение, сочувствие, тревогу, раздражение… ненависти либо отвращения к себе я не ощущала! А, собственно, за что им меня ненавидеть?

С того самого дня, как Перворожденные даровали мне право считаться одной из них, они постарались относиться к моей скромной персоне без привычного предубеждения. Всё-таки, большинство эльфов родилось уже после войны, так что ненавидели людей скорее по традиции, нежели вследствие лично пережитой трагедии. Конечно, нашлись среди них и те, кто не сумел или не пожелал преодолеть многолетние предрассудки — тот же Лансариэль, к примеру. Но таких было немного. Остальные были насторожены и очень внимательны: куда бы я ни направилась, чем бы ни занялась — эльфы наблюдали за мною с любопытством и интересом, сперва прохладным, потом всё более искренним. Они не могли не замечать моего уважения к их порядкам и традициям, ненавязчивого, но упорного и искреннего стремления стать частью жизни Священного Леса.

Моя обожаемая бабушка Полеля всегда учила меня: люди не делятся на чародеев и не-чародеев, на пастухов и сельских старост, на воевод и дровосеков, мудрецов и простаков. Человек может быть только добрым или злым, честным или подлым. Вот и оценивай его, исходя их этого нехитрого правила. Я так и старалась делать. А по мере того, как мои знания о мире расширялись и углублялись, я вносила в это самое правило свои дополнения. Какая, в конце-то концов разница, с кем ты общаешься, с жителем Синедолии или Морании, или вовсе Подгорья, с человеком, гномом или эльфом? Веди себя с достоинством и уважай других — вот и всё. А, кроме того, ещё мой самый первый наставник, кроткий отец Яромир, священник храма Молодого Бога в Запутье, любил повторять: негоже со своими богами да в чужое капище соваться! Тебе что-то нужно — создай своё, да так, чтобы никому не мешать! Подобная неназойливость, как я потом узнала, отличала практически всех служителей этой веры — недаром они так легко уживались с последователями наших старых богов.

А ещё трудолюбивые ушастики, ценившие превыше всего Мастерство, одобряли моё прилежание и усердие в занятиях с главным целителем Динвиэлем.

Но быстрее всех со мною освоилась эльфячья детвора. Как и любая сельская девчонка, я умела мастерить игрушки из любого подручного материала. В дело шло всё: лоскутки, щепки, шишки, камешки, сушеный горох. Немногочисленная и, видимо, поэтому порядком избалованная малышня была в полном восторге от моих кукол, тележек, зайцев и ежей — делать-то их просто, ломать не жалко, а играть интересно (игрушки эльфийского изготовления отличались, как и всё остальное, изысканностью, роскошью и хрупкостью; с ними полагалось обходиться бережно!)

А с того момента, как эльфята выяснили, что я знаю уйму сказок, они и вовсе повадились ходить за мной хвостом. Несомненно, легенды и сказания, которыми усиленно потчевали своих отпрысков Перворожденные, были познавательны и остроумны. Но незамысловатые истории о трех ленивых зайцах, или о хитрой девочке Марыське и глупом медведе, или о еже и болтливом прянике, или о том, как кот учил воробья кашу варить, ребятня слушала с горящими глазами и открытыми ртами. А с некоторых пор я стала замечать, что кое-кто из взрослых эльфов был не прочь посидеть в нашей теплой компании, послушать сказку.