Иногда кандидаты на инфернальные пиршества увеличивали чудодейственную силу мази с помощью тайных свойств некоего «электуария», который они глотали в форме довольно большой пилюли. Все эти крайне интересные подробности нуждаются в отдельном и самом серьезном рассмотрении; здесь же мы лишь указываем на них.

Ввиду того, что в главе VI «Храма Сатаны» читатель получит сведения о проблеме колдуна в его самых новейших воплощениях, мы не будем ее здесь касаться и приведем в завершение рассказ об одном странном приключении, услышанный от самого лотарингского крестьянина, с которым оно произошло.

Мы приведем его, насколько это будет возможно, в тех самых выражениях, в которых он был нам рассказан. Мужчине около тридцати пяти лет.

«Это случилось со мной еще в детстве, сударь: тогда мне было лет пять-шесть. Это было в Куттинге (деревня в аннексированной Лотарингии) осенью 1859 года. Однажды вечером, когда небо было черное, как смола, мы гуторили по-семейному у очага на кухне, как вдруг снаружи послышалась очень чудная музыка[295]. Как будто бы полтора-два десятка человек запели тонюсенькими голосками[296]. Песенка состояла всего из двух-трех нот, но в ней была своя прелесть; само ее однообразие производило глубокое впечатление[297].

Я выбежал на улицу, но никого не увидел. Голоса доносились с очень большой высоты; они становились всё отчетливее, как будто бы хор приближался к нам.

Я сильно испужался, и даже слова моей матушки не смогли меня успокоить: «Будь начеку, сынок, это Высокая Охота (так у нас называют поездку по воздуху колдунов и ведьм, отправляющихся на Шабаш)».

Переборов страх, я принялся глумиться[298] над этими чудищами и браниться на них; и вдруг пение затихло. Когда я уже собирался вернуться домой, мне на фуражку упала человечья кость и чуть меня не пришибла; но я так и не решился взять ее в руки, так жутко от нее смердело.

Моя матушка была такая же перепуганная, как и я: в наш дымоход насыпалась целая куча падали и вывалилась из очага ей под ноги.

Меня больше никогда не брали глумиться над Высокой Охотой!..»

К этой истории мы не прибавим ни слова комментария. Мы приводим ее такой, какова она есть, полагая, по крайней мере, что рассказчик — человек искренний и убежденный в своей правоте.

Как мы уже говорили, колдун тоже искренен: большую часть времени твердо веруя в своего демона — своего владыку — он прорицает, сулит, угрожает и проклинает именем Ада… И несмотря на то, что его могущество основано на вере в ложь, оно вовсе не тщетно[299].

«Вера двигает горы», — говорил Христос… Скверная же вера у этих людей! — подумаете вы. Согласен; но, скверна она или нет, слепа или просвещена, пассивна или активна, это всё же Вера.

Идет ли речь о маге или колдуне, не ищите тайну Оккультной силы где-нибудь в другом месте.

Она здесь.

Но мы обсуждаем не Мага: речь идет о Колдуне. Теперь, когда нам известен работник, пора перейти к его работам. Они и станут темой этой главы.

Мы приступаем к колдовству, которое можно назвать использованием во зло оккультных сил природы.

Недавно, набрасывая силуэт Дьявола и портрет колдуна, мы уже вплотную затронули тему нынешнего рассуждения. Это понадобилось для того, чтобы сделать первые страницы нашей книги более увлекательными. В частности, в картине Шабаша мы обобщили и конкретизировали церемониал некоторых колдовских чар, совершаемых в традиционном порядке их следования.

Но за синтезом, задача которого — соединить детали в гармоническую, целостную картину, должен следовать анализ, который, вновь выдвигая эти различные объекты один за другим на передний план, возвращает их контурам четкость и характерность, а их поверхности— всё разнообразие нюансов и оттенков… Одним словом, мы должны были приберечь для этого времени детальное рассмотрение колдовских чар и скрупулезное описание привычных ритуалов черного мага.

Чтение требника — дело нелегкое, а наша нынешняя задача — вкратце изложить требник самого скверного из понтификов. Нам не хотелось бы, чтобы доброжелательное внимание публики слишком утомила безжалостная монотонность подобного перечня. По крайней мере, мы попытаемся развеять его дидактическую скуку с помощью нескольких забавных историй.

Нужно ли напоминать, что мы пока отказываемся от всякого пояснительного комментария? «Ключ к Черной магии»[300] раскроет для нас эти арканы; тогда мы начнем различать то, что может быть реального и ужасного в почти безграничной власти, которую единодушие народов постоянно приписывало зловещим практикам Гоэтии; нам раскроется смысл существования этой власти и одновременно механизм ее следствий.

Лишь тогда рассудительный читатель сочтет себя вправе выразить свое мнение и сможет сделать это без излишней самонадеянности, сопоставив документы, предоставленные для его лояльного рассмотрения, с объяснениями, вынесенными на его проницательный суд.

Похоже, что отныне ему предписывается полная сдержанность.

Чего нельзя сказать о писателе, первый долг которого — жертвовать самой логикой своего плана ради занимательности и, прежде всего, ясности.

И если в этом первом септенере, где должен был быть помещен лишь краткий обзор общепринятых мнений наряду с приводимыми фактами, автор порой позволяет догадываться о своем собственном суждении или случайно выдает свои доктринальные предпочтения, он, конечно же, извиняется в этом, как в нарушении формы. Но самое главное — правильность догматической основы. Так он, по крайней мере, считает, и цель, к которой он стремился, несомненно, будет достигнута, если его выводы, преждевременно угаданные или случайно почувствованные, найдут свое двойное оправдание в красноречивой защитительной речи самих фактов и в рациональной цепи объясняющих их гипотез.

Мы уже видели, что Дьявол — это «обезьяна» Бога, а колдун — «обезьяна» священника. Аналогию вполне можно продолжить, поскольку колдовство во все времена было извращенным подобием религий и как бы «духовенством наизнанку».

Что же такое, в действительности, религия? С одной стороны, это совокупность догматов и символов, выражающих великие истины небесной Мистики; а с другой стороны, это совокупность сакральных ритуалов, являющихся действенным выражением и живой адаптацией этих символов: и всё это предназначено, в некотором роде, для того, чтобы служить связующим звеном между божеством и людьми, между небом и землей.

Цель Религии — вновь связать (фр. relier, лат. religare) падшее человечество с его небесным первообразом, вечным Словом.

Если перевернуть это определение, то оно идеально подойдет к колдовству — разновидности религии, отраженной в инфернальном зеркале, которое переворачивает и искажает ее изображение. Представьте себе Бога наоборот, и вы получите Дьявола; это одна из хорошо известных аксиом Каббалы: Daemon est Deus inversus[301].

У колдовства есть свои негативные догматы, ложные символы и мерзостные обряды. У него есть свои таинства; в нем можно даже различить материю и форму по образцу тех, которыми обладает Церковь.

Материя колдовства состоит в осязаемом предмете, служащем символической основой для ложной веры колдуна и ясным выражением — для его дурного намерения, подобно тому, как его пагубной воле она служит еще и точкой опоры. Форма же колдовства — это знак, выражающий дьявольское влияние, оккультное проявление интенционального слова, которое освящает материю ради предустановленной цели и обращает ее в заранее требуемом направлении.