— Конечно, почему бы мне тогда не снять свой топ? — Я оглядываюсь, замечая нескольких людей, гуляющих дальше по пляжу. — Как ты думаешь, я смогу заработать денег, показав своих девочек?

Зейн смеется.

— Милая, я отдам тебе штуку баксов, которая лежит у меня в кармане, если ты покажешь мне своих девочек.

— Ох, так вот, что у тебя в кармане? — спрашиваю я невинно. — Значит, вот какая штука баксов на ощупь.

— Нет, это чувствуется восьмидюй…

Я прикрываю ему рот, затем пихаю в живот.

— Так что, — я откашливаюсь. — Сколько тебе было лет, когда ты впервые занялся этим?

Зейн берет меня за руку и целует ладонь.

— Хорошо, только не осуждай меня. Мне было двенадцать.

Мои глаза расширяются в неверии.

— Что?! Это было… ты…?

— Она была старше меня, ей было тридцать. — Он прелестно щурится, когда делает паузу. — Я был не по годам развитым. После того, как мама покончила с собой, я слетел с катушек. Много пил, спал с каждой попавшейся девчонкой, которая была настолько глупа, что не могла отказать мне… не знаю, что я пытался этим доказать.

Я слезаю с него и ложусь рядом на песок.

— Да ладно, ты был ребенком, пытающимся справиться с ужасной ситуацией любым доступным для тебя способом.

— Да. — Зейн легонько выдыхает и смотрит вверх на пасмурное небо. — Хочешь узнать, что-то действительно ужасное? Я не грустил из-за того, что она умерла. Я был зол. Потому что она снова испортила мне жизнь своей сумасшедшей фигней. Знаешь, я даже не скучал по ней, ее смерть не сильно заботила меня. Думаешь, это делает меня сволочью?

Я старательно пытаюсь смотреть в небо.

— Нет. Ты говорил, что едва знал ее, и все твои воспоминания о ней были травматичными. Тот факт, что она твоя мама, вовсе не означает, что ты должен любить ее. Она была бедной сумасшедшей женщиной, которая родила тебя. Возможно, ты был рад, что она больше не страдает.

С мгновение он молчит, затем поворачивает голову, чтобы взглянуть на меня.

— Где ты была, когда мне было двенадцать?

— Ну, мне было девять лет. — Я направляю свой взгляд на него. — И, должно быть, я была заперта в кузове грузовика со своими пирожными, проедая себе путь к свободе. Да, такое действительно было.

Зейн переворачивается на живот, смеясь.

— Готов поспорить, ты была классной.

— Ну, да, конечно, — говорю я скромно.

Он тянется ко мне и легонько проводит пальцем по моей щеке. Его глаза, кажется, темнеют от какой-то серьезной эмоции.

— Ты бы мне нравилась даже тогда.

Его взгляд слишком напряжен, и я не могу этого вынести. Это заставляет меня чувствовать себя беспомощной, незащищенной. Я разрываю зрительный контакт, отворачиваясь.

— Тебе нравятся толстые девахи, да? — говорю я, отбрасывая волосы назад.

Он берет меня за подбородок, заставляя встретиться с ним взглядом. Его глаза смотрят прямо на меня.

— Мне нравятся девушки с глазами цвета меда и корицы, с губами, которые я не могу перестать целовать, и с потрясающим телом, созданным для моего.

Если бы я была в состоянии говорить, я бы точно разрушила такой момент, сказав что-то тупое, типа «и кто же это» или «пенис».

Слава Богу, я потеряла дар речи.

Зейн наклоняется. Его губы накрывают мои, сметая все рациональные мысли.

Я лечу в сладком, золотом потоке света. Его прикосновения и вкус! Мягкость и твердыня, свет и тьма, удовольствие и боль… Прекрасная боль, необходимость которой я не могу объяснить. Я обнимаю Зейна за шею и притягиваю ближе. Он… все для меня.

Мы целуемся бесконечно долго. Первым отодвигается Зейн, не отрывая от меня взгляда.

Ото всех эмоций, переполняющих меня, кружится голова. Как один поцелуй может быть… более интимным, чем все те вещи, которыми мы занимались на кухонной столешнице?

— Нам лучше остановиться, — говорит он, целуя кончик моего носа. Он улыбается мне сверху вниз. — Хочешь поплавать? Я бы не отказался отвлечься.

Я нервно смеюсь.

— Я тоже.

Зейн легко встает на ноги, затем помогает мне. Мы не заботимся о том, чтобы закатать джинсы, мы просто заходим в воду и наблюдаем за плеском волн.

— Я тоже на нее сильно сердилась, — вдруг выпаливаю я. — На маму. Она знала… знала, что с ней что-то не так. Она ощущала комок в груди, но она отрицала это. Я просто продолжаю думать, что если бы она лучше заботилась о своем здоровье, они бы обнаружили его раньше и сумели предотвратить. Рак… был для меня неожиданностью, понимаешь? Я думала, что у нее грипп.

Я подавляю смешок. Зейн берет меня за руку. Его тепло придает мне сил.

— Я продолжаю думать, что болезнь вернется тогда, когда я меньше всего буду ожидать этого. В один из моих самых счастливых моментов. Так что, я всегда боюсь быть счастливой.

Зейн смотрит на горизонт.

— Знаешь, в мире столько вещей, которые могут пойти наперекосяк, что ты можешь провести всю свою жизнь, переживая из-за них, и забыть о том, что нужно ценить каждый момент с близкими тебе людьми. А потом ты будешь думать: «Боже, почему я не был благодарен тогда, когда имел это?» — Он оглядывается на меня. — Знаешь, в чем секрет счастливой жизни?

Я качаю головой, молчаливые слезы бегут по моим щекам.

Он сжимает мою руку.

— Никаких сожалений. Живи только мгновением.

Так мы и стоим по колено в воде, держась за руки. Тишина наполнена нашими словами, которые мы не произносим. Я чувствую его присутствие рядом с собой, как будто он часть меня, только выше и сильнее и намного красивее. Но я не могу смотреть на него. Прямо сейчас это делать слишком больно.

Все в школе разговаривают о танцах на Хэллоуин. Нас с Лорен пригласили несколько парней, но мы им отказали. Мы не посещаем внеклассные мероприятия, думаю, что все уже привыкли к этому.

Такие вещи не для нас. Как и воодушевленное подбадривание на собраниях. Мы вдвоем просто сидим на таких собраниях среди других ботанов, делая домашнюю работу, пока подростки вокруг нас прихлопывают и радуются.

Я не могу объяснить свое отчуждение от жизни старшей школы. Я имею в виду, что уже пыталась попробовать быть менее отрешенной с Мэттом, так как он любил все эту чепуху, но мое сердце никогда не лежало к этому. Со мной что-то не так?

Хотя Зейну повезло. Я не заставляю его посещать глупые школьные танцы со мной и не пытаюсь затащить его на дружескую вечеринку. Я рассказала ему, что не люблю все это, и он, казалось, был этому даже рад.

Однако, скоро в «Сансет Паркс» будут проводить «милые сердцу танцы», куда бы я хотела сходить. Я яростно спорила сама с собой по поводу того, должна ли я пригласить Зейна. Посчитает ли он меня неудачницей из-за этого приглашения?

Я пишу ему после школы, чтобы не струсить.

Я: Привет. Какие планы на Хэллоуин?

Он присылает мне ответ минутой позже.

Зейн: Не знаю. Наверное, буду работать. А что такое?

Я: Ничего. Просто интересуюсь, хотел бы ты пойти со мной на танцы, которые будут проходить у меня на работе.

Я откладываю телефон, ужасно переживая. Делаю вид, что занята поисками чего-то на кухне, не знаю, почему меня это так заботит, ведь поблизости никого нет. Мгновение спустя звонит мой телефон, и я подпрыгиваю как… не знаю как. Нервничая, я читаю его ответ.

Зейн: Ты приглашаешь меня на выпускной бал?

Я: Ха-ха.

Зейн: Во сколько?

Я: В шесть?

Я жду две минуты и 37 секунд. Затем мой телефон пищит.

Зейн: Я буду там.