Но она не умерла и вскоре вернулась в Лос-Анджелес, где ее ждали Александр и Калеб. Кристофер завел разговор о разводе, но это ее уже не волновало. Самым страшным для нее было обнаружить СПИД у Эндрю. Однако анализы крови малыша показали, что вирус в его крови не обнаружен. Эйлин возблагодарила Господа за спасение сына, а сама вновь села на иглу. Кристофер и его мать помочь ей теперь ничем уже не могли и лишь надеялись на чудо — на то, что она сама откажется от смертельного для нее кокаина.
Эйлин предприняла несколько попыток вылечиться, но безуспешно. Матери, сестре и братьям Эйлин о СПИДе не сказала и умоляла не делать этого Кристофера и Элизабет. Однако после того, как мать в очередной раз начала прорабатывать ее за наркотики, она не выдержала и открыла родным свою ужасную тайну.
Эйлин была очень расстроена весьма сдержанной реакций семьи и приняла это за проявление безразличия к ее судьбе. Но она ошибалась. Гейл, как и Ариадна, были ужасно расстроены, но после трагедий, случившихся с Полом, слез у Гейл и Ариадны уже осталось слишком мало для того, чтобы биться в рыданиях в очередной раз. Кроме того, в те годы СПИД был окружен завесой таинственности, и большинство людей считало, что он опасен для окружающих.
Пугало это и Гейл. Она вовсе не хотела, чтобы Ариадна и ее братья стали жертвами порочных увлечений Эйлин в юности. Но после того, как Гейл проконсультировалась со специалистами по СПИДу, она примирилась со случившимся и стала относиться к дочери с прежней заботой и лаской.
От Пола-младшего случившееся скрывали довольно долго, но наконец обо всем узнал и он. Это повергло его в отчаяние. Трагедии семейства Гетти не прекращались, и у него появился комплекс вины за судьбу Эйлин. Зачем он расстался с Гейл? Неужели несчастья будут преследовать его детей всю жизнь?
Самое ужасное заключалось в том, что помочь дочери он не мог. Оставалось только ждать. Сына он спас с помощью денег, но для спасения Эйлин его миллионы были совершенно бесполезны.
Единственное, что мог предпринять Пол, — это повидать свою дочь, пока она жива. Он позвонил Биллу Ньюсому и попросил привезти Эйлин в Уормсли. Через несколько дней Пол уже обнимал дочь. Он чуть сдерживался, чтобы не зарыдать, и проклинал себя за то, что отцовские чувства проснулись в нем слишком поздно.
В 1986 году Кристофер развелся с Эйлин. По решению суда Эндрю и Калеб остались с ним. Элизабет продолжала заботиться о бывшей невестке, однако, когда Кристофер запретил Эйлин видеть детей, вмешиваться не стала. Вскоре он женился еще раз, и Элизабет поняла, что с ролью утешительницы Эйлин ей пора расстаться.
Разлука с сыновьями сделала жизнь Эйлин еще ужаснее. Она еще больше увеличила дозы кокаина, и теперь уже было совершенно неясно, от чего она умрет — от СПИДа или от передозировки наркотиков. Вскоре ее состояние стало столь ужасным, что ее поместили в клинику для наркоманов. В конце 1988 года она сообщила родным о том, что влюбилась и собирается выйти замуж. Ее избранником стал молодой симпатичный врач клиники. Эйлин уверяла всех, что полностью излечилась от пристрастия к героину и что выйдет замуж во что бы то ни стало. Гейл попыталась убедить дочь не спешить, но не смогла.
Свадьба Эйлин состоялась на ранчо Монте-Чедро, недалеко от дома Гейл в Санта-Барбаре. На торжество вместе с Гейл явились Ариадна и Мартина, а также несколько пациентов жениха. Сразу же после бракосочетания молодые отправились в трехнедельное свадебное путешествие.
На следующий день после их возвращения одна из подруг зашла к Эйлин и обнаружила ее лежащей на кровати без сознания. Эйлин отвезли в клинику, где обнаружили, что она приняла огромную дозу снотворного. Ей прочистили желудок, и она пришла в себя. Однако вскоре после этого ее брак распался.
В отличие от семьи Пола-младшего, у Гордона с Энн проблем с детьми не было. Их сын Питер только что закончил колледж, где был награжден призом за написанную им небольшую пьесу. Он мечтал стать драматургом. Его брат Билл уже год учился в университете во Флоренции.
Гордон был с сыновьями всегда ласков и внимателен, и они выросли настоящими калифорнийцами — живыми, остроумными и уверенными в себе. Жизнь в Сан-Франциско их вполне устраивала, и уезжать оттуда они не собирались. Это устраивало и их отца. Несколько раз он попытался заняться бизнесом, но, увы, безуспешно. Похоже, что сделка с продажей отцовской компании была его единственным и последним крупным успехом в области бизнеса. Его творческие усилия в области музыки оказались более плодотворными. Его опера по мотивам шекспировского «Фальстафа» под названием «Толстяк Джек» была поставлена в лондонском «Глобусе», и ее премьера состоялась в 1989 году. Одни критики ее ругали, другие — хвалили, и такое было со всеми произведениями Гордона — как поэтическими, так и музыкальными, и его это совершенно не беспокоило. Главное, что он наконец-то услыхал свою музыку в профессиональном исполнении, а это было для него намного ценнее, чем даже успех при продаже «Гетти Ойл». Придет время, думал он, и имя Гетти будут вспоминать лишь благодаря его музыке, а не миллиардам его отца.
В перерывах между сочинениями поэм и музыки Гордон погружался в свои экономические теории, многие из которых были весьма оригинальными, а порой и эксцентричными. Это зависело от точки зрения и уровня знаний тех, кто с ними знакомился. В одной из своих теорий он применил в экономике методы биологии, которой увлекался еще в юности, и высказал гипотезу о том, что рынок подчиняется законам естественного отбора. Свои теоретические соображения он опубликовал в 1988 году в небольшой брошюре под названием «Охота за рентабельностью».
В другой своей работе он пытался разрешить проблему инфляции, предлагая найти с этой целью замену деньгам. Математически эту идею он оформить не успел, но это не помогло. Его рассуждения все равно были столь запутанными и противоречивыми, что разобраться в них не смог бы даже самый мудрый философ. Эту свою работу он опубликовал через четыре года после первой, однако экономисты ее не оценили, и инфляция осталась непобежденной.
Что касается его супруги Энн, то ее издательская деятельность завершилась полным крахом. Не помогли ни ее приятель Вайденфельд, издательство которого вскоре тоже оказалось в состоянии кризиса, ни многочисленные приемы и конференции с участием выдающихся личностей и литераторов. Мечты об издании бестселлеров, выпуске иллюстрированного журнала и создании телесериала так и остались мечтами. Поняв, что королевой Нью-Йорка ей никогда не стать, она отправилась зализывать раны в родной Сан-Франциско, где вскоре, неожиданно для всех, начала посещать лекции по химии в местном университете. Похоже, Вайденфельд был прав, когда однажды назвал Энн «вечной студенткой».
Затем Энн увлеклась антропологией и отправилась с научной экспедицией в Эфиопию. Экспедицию возглавлял известный антрополог профессор Тим Уайт. В 1974 году Уайт вместе со своим коллегой доктором Дональдом Йогансоном нашел в ста милях от Аддис-Абебы окаменелые останки гуманоида женского пола. Эту дамочку, жившую три с половиной миллиона лет назад, археологи прозвали «Люси». Впоследствии Йогансон, получив от Гордона грант в 15 миллионов, создал институт антропологии и этнографии в Беркли. Теперь Тим Уайт, похоже, надеялся подыскать для «Люси» дружка или подругу на миллион лет постарше. Об этом же мечтала и Энн.
Жизнь Энн была полна удивительных контрастов. С одной стороны, шикарный особняк на Пасифик-Хейтс и полеты на «боинге» в Париж за покупками, с другой — поиски в африканской пустыне останков гуманоидов, живших несколько миллионов лет назад. Жизнь в Эфиопии оказалась не такой, как в Нью-Йорке, — суровой, без всяких удобств и в ужасной жаре, и Энн предпочла вернуться в Нью-Йорк раньше срока.
Все эти годы три дочери Джорджа старались держаться в тени. Они отказывались давать интервью или позировать фоторепортерам. Всячески избегали всего, что могло бы породить сплетни или скандалы. «Если вы желаете услышать что-либо интересное, то обращайтесь к дядюшке Гордону. Он обожает быть в центре внимания. Мы же этого не переносим», — ответила однажды Клер назойливому репортеру, звонившему ей по телефону. И даже тогда, когда у нее в 1979 году родился сын — Бо Маурицио Гетти-Мацуота, то репортерам удалось узнать только то, что отцом ребенка был какой-то итальянец, с которым Клер познакомилась в университете. Все остальное осталось для прессы тайной.
