Изменить себя и свой образ мышления ему было невероятно сложно. Гораздо проще казалось омолодить свое лицо, что он попытался сделать трижды, причем последняя косметическая операция оказалась неудачной и привела к совершенно обратному эффекту.
Эгоизм Гетти ярче всего проявился в период похищения его внука Пола, но замечался и раньше — в холодном презрении к гибнувшему от наркотиков Полу-младшему и в жестокой несправедливости по отношению к Рональду.
Небезразличными для него были лишь две вещи — умножение своего капитала и женщины. После семидесяти лет большинство мужчин забывают о сексе и думают лишь о спокойной старости в кругу родных и близких. Но Гетти был не таков и, уже будучи совсем дряхлым, неоднократно обращался к врачам с просьбой, чтобы ему сделали уколы, позволяющие сохранить его мужскую силу. Среди любовниц восьмидесятилетнего Гетти нередко находились и такие, которые были не прочь выйти за него замуж. Тем не менее некоторые из его возлюбленных предпочли с ним расстаться. Разочаровалась в нем и его старая приятельница — Мари Тессье. Гетти стал ее раздражать, и она увлеклась спиртным, а вскоре и вовсе покинула своего старого любовника и переехала в подаренный ей Гетти особняк на юге Франции. Однако ее место долго не пустовало.
Среди очередных пассий миллиардера были и представительницы аристократической знати, например, сестра герцога Ратлендского — леди Урсула д'Або, которая публично заявила о своей любви к Гетти на страницах «Нэшнл Энкуайрер». На это признание тут же прореагировала эмоциональная никарагуанка Розабелла Берч, которая в статье в «Санди Экспресс» призналась в том, что собирается выйти за Гетти замуж, назвав его «удивительно милым и нежным» старичком.
Гетти как всегда не упускал случая, чтобы не столкнуть своих любовниц между собой, и с удовольствием наблюдал за тем, как они сражаются за его благосклонность и право согревать его в постели. Однако теперь он был не столь горяч, как в былые годы, и вспоминал о сексе не так часто. Проводя вечера у телевизора и думая о чем-то своем, он порой игнорировал ночные забавы, а если все же на них решался, то подходил к выбору партнерши на ночь весьма серьезно, тщательно взвешивая все их «плюсы» и «минусы».
Не смог он избавиться и от своей поразительной скупости. С годами она стала еще более выраженной, и он с удовольствием коротал вечера, колдуя над своим завещанием и вычеркивая из него нули и имена, причем иногда даже тех, кому когда-то признавался в вечной любви. Его благосклонности лишились две его бывшие супруги — Тедди и Фини, а также та, которую он в свое время представлял как «почетную дочь» — Робина Лунд, поскольку не мог простить ей язвительности и сарказма в отношении его персоны. Однако иногда он погружался в сентиментальные воспоминания о юных годах и вписывал в завещание имена своих довоенных любовниц.
Эта сентиментальность по отношению к далекому прошлому еще раз подтверждала то, что часть его существа так и не повзрослела и финансовый гений был даже перед концом жизни все еще прочно связан невидимой нитью со своим детством и юностью.
Иногда это проявлялось и в его поведении, что особенно нравилось окружавшим его дамам. Его секретарша Барбара Уоллес вспоминает, что нередко, когда Гетти охватывал страх перед приближающейся смертью, она оставалась у его постели всю ночь и, держа его руку в своей, успокаивала как испуганного малыша. В своем завещании он упомянул и Джанетт Констэбл Максвелл, которая была привязана к Гетти с тех пор, как он устроил грандиозный прием в честь ее совершеннолетия. Не мог забыть Гетти и своей «дражайшей Пен» — Пенелопы Китсон, которая оказалась достаточно мудрой, чтобы не выйти за него замуж, и была одной из немногих, на чувства и поступки которой его огромные деньги никак не влияли.
Весной 1976 года Гетти узнал, что у него неоперабельный рак простаты. Развлекаться с женщинами в постели он уже не мог и поэтому вычеркнул их всех из своей жизни. Кроме одной — Пенелопы, которая нужна была ему в качестве чтицы приключенческих рассказов его любимого автора — Г. А. Хенти. Властная миссис Китсон относилась к старику как к ребенку и когда читала ему о похождениях его любимых юных героев, то не раз замечала, что самый богатый американец, сгорбившийся в кресле под огромным клетчатым пледом, мысленно следует за Дрейком на Запад или за Клайвом в Индию. Не менее трогательными казались Пенелопе почти детский страх Гетти перед небытием и наивная вера в реинкарнацию.
В июне 1976 года, уже зная, что дни его сочтены, Гетти ощущал внутреннее удовлетворение от того, что выполнил волю матери и умножил капитал фонда, созданного ею более сорока лет назад. Теперь он мог быть спокоен. Его наследники получат почти два миллиарда долларов, и его дети и внуки никаких финансовых затруднений испытывать не будут.
И действительно, за первый год, последовавший за его кончиной, Пол с Гордоном получили почти по 4 миллиона долларов. Такая же сумма досталась и трем дочерям Джорджа — Анне, Клер и Кэролайн. Прибыли «Гетти Ойл» продолжали расти и дальше, и дивиденды от каждой акции возросли с 1 доллара в 1978 г. до 1,9 доллара в 1980 г., а в 1982 году побили все рекорды и превысили два с половиной доллара с акции. В начале 80-х годов Пол и Гордон уже получали по 28 миллионов долларов в год, и такую же сумму делили между собой три дочери Джорджа.
Однако, кроме больших денег, Гетти не оставил своим потомкам почти ничего — ни земли, ни фамильных драгоценностей, ни дома, который можно было бы назвать родовым поместьем династии Гетти. А поскольку доллары были чем-то обезличенным, то будущие поколения династии вряд ли бы вообще вспомнили о ее основателе.
Не стал родовым замком Гетти и столь милый сердцу старика Саттон-Плейс. После смерти миллиардера выяснилось, что договор о покупке этого особняка был договором о найме, и Саттон-Плейс пришлось продать, поскольку никто из сыновей Гетти продлить договор не пожелал.
Все картины и старинная мебель, которые Гетти коллекционировал почти сорок лет, были отправлены в его музей в Малибу. Такое распоряжение Гетти явно свидетельствовало о том, что он не очень полагался на память своих потомков, и решил увековечить свое имя с помощью величественного мемориала. Кроме больших денег, он оставил своему семейству лишь клубок проблем и искалеченные судьбы.
В последние месяцы жизни все мысли Гетти были заняты его музеем в Малибу. Его совершенно не волновало то, что он ни разу в нем не побывал. Ведь не был же он в нейтральной зоне, которую, не выезжая из Парижа, сумел когда-то превратить в самое прибыльное нефтяное месторождение в мире. Деньги плюс талант предвидеть и предотвращать все нежелательные последствия сделали Гетти настоящим виртуозом в управлении делами издалека. Эта его виртуозность проявилась и при постройке своего мемориала, расположенного в шести тысячах миль от Саттон-Плейс.
Избегая поездки в Малибу, Гетти, возможно, поступал мудро, поскольку тем самым избегал столкновения с реальностью, которая могла его разочаровать. К тому же он был уверен в том, что сможет еще полюбоваться своим музеем в следующей жизни.
Не покидая Саттон-Плейс, он шаг за шагом следил за возведением музея: изучал отчеты архитекторов, оценивал соответствие затрат и сметы и тщательно контролировал все этапы строительства.
Стивен Гарретт вспоминает, что больше всего старик Гетти обрадовался после того, как просмотрел видеозапись работ по заливке фундамента. Реакция Гетти на завершение последующих этапов, в том числе и последнего, была уже более сдержанной, поскольку с приближением конца строительства необходимо было думать и об экспонатах музея, а это его очень тревожило.
В последние месяцы жизни Гетти уже радовало немногое, и больше всего остального — обсуждение с Джиллиан Уилсон того, какими сокровищами лучше заполнить музей. Молодую и очаровательную Джиллиан Гетти назначил хранительницей музея. Она обладала необычайно широкими познаниями в области истории искусства, и старик не скрывал своего восхищения ее эрудицией. Во время последней встречи с Джиллиан он прикрыл глаза и сказал: «Итак, я вхожу в свой музей. Расскажи мне, моя прелесть, что же я вижу».
