После полдника Найджел в одиночестве побрел обратно в Мэнор. За поворотом дороги его взгляду предстал дом и весьма любопытное зрелище.

Джон и Присцилла катили огромный снежный шар, который все увеличивался, оставляя позади себя полосу обнажавшейся зеленой травы. Эндрю Ресторик подбадривал их, а мисс Эйнсли с весьма заискивающим видом стояла в сторонке, словно хотела принять участие в забаве, но сомневалась, нужна ли она там. Сказочное, как у принцессы, голубое с капюшоном пальто Присциллы, алые шерстяные перчатки мисс Эйнсли, бежевый овечий жилет Эндрю и розовые щеки Джона – все вместе радовало глаз веселой игрой красок на фоне покрытого снегом Истерхем-Мэнор. Дети пронзительно и возбужденно смеялись – трагедия будто совсем истаяла.

Эндрю скрылся в доме и через минуту появился снова – уже с кухонным стулом. Довольно бесцеремонно усадив на него мисс Эйнсли, он сказал:

– Мы должны изваять статую нашей славной королевы Виктории. Ты будешь позировать.

– О, только не я, – смеялась она защищаясь, – я же просто умру от холода, вот и все.

– Без паники. Мы не собираемся тебя туда замуровывать. Просто сиди здесь и хлопай в ладоши, чтобы согреться, как королева Виктория.

– Но она же не ходила на хоккей! Или ходила?

На реплику мисс Эйнсли никто не обратил внимания, и она повернулась к Найджелу:

– Вот и мистер Холмс. Может, вы следы ищете? А то их тут сколько хочешь!

– А почему вы зовете его «мистер Холмс»? – спросила Присцилла.

– Да потому что он – детектив, идиотка! – любезно подсказал Джон.

– Так-так, шантрапа, – съехидничала мисс Эйнсли. – Быстро к доске!

Джон хмуро отвернулся к своему снежному шару. Эндрю уже приладил его – как постамент для статуи. Сунув в рот сигарету, мисс Эйнсли нервно закурила. Потом сказала:

– Видно, брат Хивард такие забавы не совсем одобряет.

– Это почему же?

– Ну, он же такой зануда со своим этикетом! А книги об этикете не разрешают господам лепить снеговиков, когда их сестер только что…

– Заткнись, Эвнис! – Голос Эндрю прозвучал ровно, но со стальными нотками.

– Ты вспотел и стал довольно красивый, – внезапно снова возникла та. – От этого профиль Ресториков почти похож на человеческий – правда, мистер Стрэнджвейс?

Найджел что-то невнятно пробормотал в ответ. Эвнис с вызовом поглядела на Эндрю:

– С таким лицом, как у тебя сейчас, тебя никто не узнает. Какой бы чудесный домушник получился из Эндрю! Хотя, может, уже получился.

– Ну и болтовня у тебя, Эвнис, – сказал Эндрю, деловито вылепливая что-то из снега.

– Думаю, что мне позволительно и поговорить, раз уж приходится сидеть тут на холоде. Потрогай мои руки – они ледяные.

– Дома полно каминов.

Мисс Эйнсли от неожиданности вспыхнула, затем повернулась к Найджелу и сказала:

– У Эндрю такой тяжелый характер, как вы считаете? Это все из-за его эгоцентризма. Вполне безобидные слова он воспринимает в штыки. Бетти была совсем не такая. Она бы никогда и никому ни в чем не отказала.

В ее последних словах прозвучала боль, словно от обиды. Эндрю, нежно улыбаясь ей, подошел, поднял ее со стула, набрал снега и залепил ей рот. Дети завизжали от восторга и стали беспорядочно забрасывать друг друга снежками. Эвнис, отплевываясь и стряхивая с лица снег, тоже засмеялась.

– Скотина! – воскликнула она. – Ну, погоди! – Она с нарочитой ленцой бросилась снежком в Эндрю. Что-то в ее жестах, в голосе, в двусмысленном выражении глаз заставило детей прекратить возню.

Эндрю рассудительно заметил:

– Ну что, теперь согрелась, а, Эвнис? Тебе надо больше двигаться. – От этой вкрадчивой заботливости Найджел испытал неприятное чувство. – По-моему, надо приспособить этот стул для королевы Виктории, – продолжал Эндрю. – Ей нужен трон.

Он взял стул и начал облеплять его снегом, стараясь не замечать мрачных взглядов, которые бросала на него Эвнис.

Снеговик постепенно рос. У Эндрю оказались умелые руки, и скоро у всех на глазах начала получаться вполне узнаваемая скульптура. Мисс Эйнсли снова сумела выделиться, заметив, что у королевы Виктории от сидения на мокром холодном стуле может быть геморрой. Когда Эндрю заканчивал лепить снеговика, она пошла в дом и вернулась с дамской шляпкой с вуалью, которую откопала в театральном сундуке.

Она водрузила шляпку на голову изваянию, и тогда все отступили, чтобы полюбоваться на дело рук своих. Перед ними сидела обрюзглая, более крупная, чем в жизни, снежная фигура королевы, покровительственно взирая на фасад Истерхем-Мэнор, восточный ветер трепал креповую вуаль дамской шляпки. Эндрю дал Джону и Присцилле по полпенни каждому, чтобы те вставили их в пустые глазницы. В этот момент внезапно появился Хивард Ресторик, быстро направлявшийся к ним:

– Привет, ребятки. Я вижу, лепите снеговика?

– Да, папочка! Он просто классный, правда? Спорим, не угадаешь, кто это?

– Ох, дайте подумать. Повар?

– Нет-нет! – закричала Присцилла. – Это королева Виктория.

– Королева Виктория? Хм, вот как? – В голосе Хиварда довольно ощутимо послышался холод.

– О, дорогой, – пропела Эвнис, – мы произвели на свет lese-majeste [25].

Хивард подергал себя за ус.

– Простите, – отрывисто произнес он, – но мне не по душе эта шляпка. Джон, будь хорошим мальчиком, отнеси ее туда, где взял.

– Бедная я бедная, маленькая! Опять виновата! Это я, сэр, украсила королеву. Ну посмотри, разве не прелесть? По-моему, ей идет. Так кокетливо.

Эндрю с насмешкой глядел на них.

– Я не имел в виду кокетство, Эвнис, – заметил Хивард.

– Ну, не будь старым скупердяем! – резко бросила мисс Эйнсли – она не умела шутить легко.

Хивард нахмурился:

– Если надо выразиться яснее: мне не кажется, что при данных обстоятельствах эта шляпка здесь уместна.

– Ладно, может, она немного и demodee [26],– сказала Эвнис, вскипая гневом.

Хивард снял со снеговика предмет спора и сунул его сыну:

– Отнеси это назад, старина. Сбегай с ним, Присцилла, ты хорошая девочка. – Когда дети отбежали на порядочное расстояние, он сказал Эвнис: – По-моему, ты меня намеренно не понимаешь. Пусть я и старомоден, но считаю чертовски дурным тоном выставлять напоказ эту шляпку, когда Бетти только что отошла в мир иной. Теперь я ясно выразился?

– Да, конечно, Хивард. – Эвнис трясущимися пальцами зажигала сигарету, но в ее голосе зазвучала неожиданная твердость. – Твои чувства позволяют тебе быть правым. Ты же сейчас в большом выигрыше, не так ли? Эвнис настырна, но ты забыл, что Бетти была моей подругой. А я не стыдилась ее, когда она была жива. И не пыталась затыкать ей рот. А сам ты – разве забыл, как она умерла?

– Слушай, Эвнис, я не понимаю…

– Бетти убили. Знаю, со стороны кого-то это чертовски дурной тон – убивать ее в Истерхем-Мэнор. Но так оно и есть.

– Должен тебе напомнить, что ты здесь у меня в гостях.

Мисс Эйнсли сняла с языка крошку табаку.

– Да, – сказала она, – как и Бетти тогда.

Последовало долгое молчание. Хивард отвел от нее свои голубые глаза:

– Не понимаю, куда ты клонишь.

– Вот как? – любезно осведомилась она. – Значит, нам надо поболтать об этом еще разочек. Наедине.

Странной, нелепо триумфальной походкой направилась она к дому; меховые сапоги оставляли небольшие аккуратные следочки на снегу.

«Во всем чувствуется что-то зловещее, – размышлял Найджел, меряя шагами усыпанную снегом террасу, – похоже, снова пожаловал червь». Ситуация уже смахивала на ночной кошмар. Не то чтобы Найджел верил в возвращение червя. Видел ли кто-нибудь, чтобы червь становился на дыбы и кусал своих преследователей? Найджел сомневался. Разумеется, если только «червь» не означает «змея» – как в нашем контексте. В Эвнис Эйнсли есть чуточку змеиного, это точно. На ее маленькую стычку с Эндрю еще можно не обращать внимания. Он ее привлекает, хотя на эти неуклюжие маленькие вылазки скорее не обращают внимания, а она, откровенно говоря, желает сложить с себя бремя всеобщего посмешища и бьет по его самому слабому месту – Бетти. Она намекает Эндрю, что его любимая сестра была взбалмошной сукой, и вполне заслуженно получает ком снега в рот. Все правильно. В этом нет ничего особенного. Даже при том, что Эндрю не совсем еще избавился от самодовольного пуританского идеализма – называйте как хотите ту полосу отчуждения, которой он отгородился от Бетти после скандала в Америке.