– Я бы не сказал, что Эндрю Ресторик – тепличное существо.

– О, он не так уж плох! Но он всегда бежит, стоит только случиться чему-нибудь плохому. Нет, они не прошагали по жизни и сотни миль. Взгляните на всю эту дрянь. – Дайке поддал ногой снег. – Там, откуда я родом, дети катают снежные шары – с камнями внутри; там твоей одежде не хватает тепла, а огонь плохо греет; там случаются забастовки и совсем немного денег в конверте по пятницам. Об этой жизни не складывают песен. Но что из всего перечисленного знают эти бездельники? Может, вот проклятое неудобство – горят трубы! И они все подымают такую суматоху, будто наступил Всемирный потоп, и тогда-то они посылают за одним из нас, чтобы им все починили. Или, не дай бог, поезда немного опаздывают, а эта кривляка Эйнсли опаздывает в город, на встречу с прекрасным специалистом, и вот она…

– А на вас это разве не распространяется? – предположил Найджел.

– На меня? А какое она имеет ко мне отношение?

– Вы же оба постоянно оказываетесь в дураках, судя по вашему поведению за ночь до случившегося.

– Мне не нравится ее манера делать намеки! Я тогда не знал, на что она намекала. Я думал, это была самая заурядная ревность.

Найджел сдержался, чтобы не улыбнуться. Сама мысль о том, что этот квадратный человек со своей намасленной челкой, грубой кожей и еще более грубыми манерами стал яблоком раздора для двух элегантных женщин, вызывала в нем смех. Оно бы и могло быть так, да только Вилл Дайке слишком уж себя превозносил.

– Забавно, правда? Вам смешно. Ну да, в обычных условиях мисс Эйнсли и не взглянула бы на меня второй раз. Такой вот тепличный маленький заскок, дорогуша. – Он передразнил ее манеру растягивать слова. – Но ее начала преследовать идея, что Бетти интересуется мной. И что же Бетти во мне нашла? Она начинает ерзать. Я точно знаю, она причислила меня к великим любовникам, этаким замаскированным Валентино [22]!. И тогда она захотела меня сама. Женское любопытство – опасная вещь. Вот почему она меня ревновала.

– Угу, понятно. А мисс Эйнсли была старой подругой Элизабет?

– Думаю, что да. Это тоже – один из ее «успехов». Беда с Бетти так сильно их всех притягивала – у таких, как эта Эйнсли, нет ни следа благородства. Солнце освещает самые разные вещи.

Славная эпитафия для Элизабет Ресторик, подумал Найджел. Ладно, придется работать и с ним.

Они вошли в дом, и Найджел проводил Дайкса до приемной. Он надеялся дозвониться в Лондон, но Блаунт сказал, что линия повреждена из-за снегопада. Это значило, что Найджелу предстояла тягучая поездка по железной дороге до Лондона. Сейчас это было необходимо. Он приехал в Истерхем ради какого-то кота, а теперь собирался довести до конца все это дело.

Уже к полудню того же дня поезд Найджела с изматывающей медлительностью прокладывал себе путь к Лондону сквозь снежные заносы и обмерзшие полустанки, и тут Джорджия случайно прикоснулась к одному из кусочков разбросанной мозаики той загадки. С согласия своей кузины она пригласила детей Ресториков побыть денек в Дауэр-Хаус. Когда ребята пришли, то смотрелись немного подавленно, поскольку этим утром им рассказали о смерти тети Бетти, но, наигравшись до изнеможения в снежки с Джорджией в саду – при этом Джон сумел установить, что женщины никогда не бросают прямо, – они быстро воспряли духом.

Когда игра закончилась, все ушли в дом. Джорджия оказалась в затруднении. Как развлекать детей в доме, три четверти которого были такие же голые, как буфет матушки Хаббард, а последняя четверть – начинена бесценным и хрупким bric-a-brac? [23]Проблема решилась, когда с чердака притащили кучу старых чемоданов, свалили в одной из пустых комнат и стали строить из них пиратский корабль. Джон был тут же произведен в капитаны, а Джорджия, совмещая роли жертвы и лоцмана, на время забыла трагедию, затопившую Истерхем-Мэнор. Присцилла же выполняла приказы своего брата-корсара с большой охотой.

Когда наступил перерыв в игре, Джорджия прикурила сигарету и шутки ради протянула ее Джону:

– Затяжку, капитан? Или вы больше любите жевать табак?

Их отклик на столь невинное предложение был совершенно ей непонятен. Дети украдкой поглядели друг на друга, то ли виновато, то ли просто в замешательстве – Джорджия не могла разобрать. Может, им доводилось втихаря курить дома?

Джон Ресторик резко отодвинулся от протянутой ему сигареты.

– Нет, спасибо. Мы никогда не будем курить, – немного ханжески заметила Присцилла.

– Тетя Бетти дымила как паровоз, – сказал Джон, – просто наркоманка!

– Это несправедливо. Почему взрослым можно?.. Помнишь, как она развеселилась, когда мы…

– О, замолчи, Присцилла! Она же умерла. Скажите, миссис Стрэнджвейс, почему в доме полицейские?

Этого вопроса Джорджия и боялась.

– Разве ваша мать не сказала вам?

– Я не знаю. Она сказала, что тетя Бетти хотела умереть и ушла на небо, вот. Разве полиция приходит в дом каждый раз, когда кто-нибудь так делает?

– Да. Есть такой закон.

– По-моему, это глупо, – сказала Присцилла. – Человеку уж и спокойно умереть нельзя!

Теперь Джорджия оказалась в тупике, чувствуя, что обычный трюк с переменой разговора в данном случае не пройдет. Но дети сами, к ее облегчению, сменили тему. Сидя на чемоданном борту корабля и болтая ногами, Джон важно заявил:

– А вы верите в привидения, миссис Стрэнджвейс?

– Не знаю, ни одного не встречала, – отвечала она. – А ты?

В глазах мальчика зажегся лукавый, таинственный огонек.

– О, наш дом просто переполнен ими, – похвастался он.

Джорджии показалось, что он нарочно перешел именно на эту тему разговора, что последует продолжение.

Перестань нести чушь, Крыса, – сказала Присцилла. – Ты их тоже не видел. А то ты бы и ойкнуть не успел.

– Это ты так думаешь, Мышь.

– Вы что – говорите о комнате Епископа? – вмешалась Джорджия.

Гримаса слабого замешательства показалась на лице Джона, тут же снова сменившись выражением упрямства и насмешливой невинности, словно убеждавшей добрых взрослых теть больше не злоупотреблять детской доверчивостью. Джорджия молча согласилась с этим, и они снова стали играть.

Еще не пробило и десяти, как Найджел вернулся из Лондона. Он окоченел от холода, но разыгрывал легкомысленную легкость цивилизованного человека, вынесшего небольшую взбучку от непредвиденной суровости матери-природы.

– Пришлось откапывать паровоз из сугроба, – с важностью объявил он, немного глотнув виски мисс Кэвендиш – «стакана духов», как он его окрестил.

– Ну а ты-то, откопал что-нибудь в Лондоне? – поинтересовалась Джорджия.

– Нет, нам все мало. И представить себе боимся, как лазить на Анды посреди зимы…

– Теперь уже не «посреди зимы», – уперлась Джорджия.

– …зато среди нас есть человек, сложивший песню о том, как просидел час-другой в сугробе. Да, я знаю. Но вряд ли ученые опередили меня с гипотезой, что снег в Англии так же холоден, как и в Южной Америке. Замечательное виски, Кларисса.

– Я так рада, что вам нравится. Умоляю – еще стаканчик.

– Спасибо, с радостью.

– Значит, ты все же что-то разузнал в Лондоне. У Найджела досадная склонность к драматизации своих маленьких убогих открытий, – пояснила Джорджия мисс Кэвендиш. – Вечно он возникает на пороге, как недовольный лежебока с утра.

– Какое театральное сравнение! – заметила мисс Кэвендиш. – И очень даже подходящее. По-моему, лучше не скажешь.

– Ну ладно, если вы твердо решили сделать из меня недовольного лежебоку, мне ничего не остается, как замолчать. Но дело вот в чем. Дядя Джон свел меня с одним из своих экспертов по ядам, который сразу распознал, откуда взялось бешенство Царапки. Коту дали гашиш.