— Но вы только что сказали, — напомнил Франт, — что там нет ничего, чем можно было бы подкрепить обвинительный приговор.

— Возможно, нет. Но когда знаешь, где искать, не так сложно найти то, что тебе нужно. По крайней мере, я на это надеюсь. Конечно, случается и так, что тебе уже точно известно, кто убийца, а ты не в состоянии его уличить.

Франт встал, чтобы уйти.

— Пока вы этим занимаетесь, — произнес он, — вы не будете против, если я немного поработаю самостоятельно?

— Конечно нет. А что вы задумали?

— Я по-прежнему считаю, что Илз — наиболее вероятный фигурант в нашем списке. Хотя о нем нам известно меньше всего. Я хотел бы запросить ордер на его арест.

— Ордер?

— Да, за двоеженство.

Маллет уставился на сержанта.

— Но вы не можете, — сказал он. — Не можете, опираясь только на историю, которую рассказала мне миссис Илз…

— А я и не собираюсь опираться на нее. Если Баллантайн пронюхал о его первом браке, то в его бумагах должны быть какие-то записи об этом. Все документы находятся у Реншоу. Попрошу, чтобы он дал мне их просмотреть.

Маллет не замедлил показать, что оценил идею своего подчиненного.

— Это действительно хорошее предложение, — признал он. — Сделайте это. Выясните, можем ли мы доказать правдивость истории миссис Илз, и дайте мне знать.

— А потом я смогу запросить ордер?

Инспектор улыбнулся, отчасти как родитель, уступающий ребенку, который жаждет удовольствия.

— Посмотрим, — улыбнулся он. — Возможно, когда я это обдумаю, нам понадобится ордер на арест за что-то более серьезное, чем двоеженство.

— Значит, вы считаете, что в конечном счете я прав насчет Илза?

— Нет, не считаю! — неожиданно взревел инспектор, выведенный из себя. Ничего я пока не считаю. Я только прошу вас уйти и дать мне подумать!

И Франт обнаружил, что его буквально выгнали из комнаты.

«Похоже, у некоторых людей размышления съедают все рабочее время, таков был невысказанный комментарий сержанта, когда он уходил. — Но я готов побиться об заклад: первое, что он сделает, — это пойдет и наестся до отвала за обедом».

Франт не возвращался несколько часов. Когда наконец он снова зашагал по коридору, ведущему в кабинет Маллета, это были размашистые, нетерпеливые шаги человека, несущего хорошую весть. Он постучал в дверь и, не дождавшись ответа, тут же вошел. Слова, которые он заготовил произнести, сменились возгласом изумления и отвращения. Его начальник с закрытыми глазами развалился в кресле. Его ноги каким-то чудом балансировали на перевернутой корзине для мусора, которая, казалось, вот-вот сомнется под его весом. Огромное тело Маллета плавно и ритмично колыхалось в такт глубокому сонному дыханию.

Когда именно инспектор проснулся, Франт не смог бы сказать. Глядя на Маллета, он только постепенно стал осознавать, что тот рассматривает его из-под полуприкрытых век. Потом уголки рта начальника слегка дрогнули, растягиваясь в дружелюбную, почти озорную усмешку. Эта стадия длилась всего несколько секунд, а затем, совершенно внезапно, весь человек разом ожил. Судорожно дернувшись, инспектор резко выпрямился в кресле, поставил ноги на пол, широко раскрыл глаза. Корзина для мусора покатилась по комнате от его движения и оказалась у противоположной стены. Там и осталась — единственная свидетельница досадного промаха в карьере образцового офицера.

Это был затруднительный момент для сержанта, чье искреннее уважение к Маллету взяло верх над требованиями дисциплины, вынуждая его изо всех сил делать вид, как будто не произошло ничего необычного. Но Маллет сохранял благодушную невозмутимость.

— Знаете, — проговорил он с видом человека, который решил поделиться чем-то глубоко сокровенным, — я почти спал, когда вы вошли. Устал, — добавил он без особой необходимости.

Милая, приветливая улыбка не сходила с его губ, и это придало Франту храбрости спросить не без ехидства:

— Вы хорошо пообедали?

— Я вообще не обедал, — последовал удивительный ответ, — а что, времени уже много?

— Почти три часа.

— Боже мой! Ну что же, ничего не поделаешь. А теперь расскажите мне, чем вы занимались.

Франта настолько поразило нехарактерное безразличие инспектора к своему распорядку приема пищи, которое, как он чувствовал, должно было знаменовать собой какое-то событие величайшей важности, что новость, которую он со всех ног примчался рассказать, показалась ему в сравнении с этим пустячным делом. Но пока он рассказывал свою историю, к нему отчасти вернулся его прежний энтузиазм, а явный интерес, с которым ему внимал Маллет, стал для него дополнительным поощрением.

— Оставив вас, я отправился прямиком к Реншоу, — начал сержант, — и он предоставил мне свободу действий в отношении всех бумаг Баллантайна. Среди личных документов не нашлось вообще ничего такого, что хоть как-то мне помогло бы. Собственно говоря, личных документов любого рода там очень мало.

Ничего удивительного, — прокомментировал Маллет. — По тем или иным причинам Баллантайн позаботился о том, чтобы оставить после себя очень мало личных бумаг.

— Потом мне пришло в голову, — продолжил Франт, — взглянуть на его банковские расчетные книжки. Я подумал, что если он копался в прошлом Илза, то, вероятно, нанял кого-то выполнять за него неблагодарную работу.

— Вы имеете в виду сыскное агентство?

— Именно так. Сыскных агентств в Лондоне не так уж много. Большинство их названий я держу в голове. Я начал с расчетных книжек трехлетней давности и довольно скоро наткнулся на серию платежей Элдерсону.

— Элдерсону?

— Да, это имя сразу же бросилось мне в глаза. Помните того умного человечка, который служил в отделе «U» и был вынужден уйти в отставку из-за истории с Баркиншоу? Он открыл собственное дело — детективное бюро на Шафтсбери-авеню.

— Прекрасно его помню, — отозвался Маллет. — Кажется, с тех пор он доставлял нам кое-какие хлопоты. Это не на него к нам пару лет тому назад поступила довольно серьезная жалоба от одного из его клиентов?

Франт кивнул.

— Позже жалобу забрали, — пояснил он, — но в свое время она порядком напугала приятеля Элдерсона. Я подумал, что это обстоятельство может пригодиться, если мне потребуется нажать на него. Так оно и вышло.

— Значит, вы отправились к нему?

— Сразу же. Он был очень сладкоречив и обаятелен — как и всегда, — пока я не сказал ему, по поводу чего пришел. Тут он сразу же стал несговорчивым. Сказал, что очень сожалеет, но его бизнес носит в высшей степени конфиденциальный характер, он взял себе за правило не хранить никаких записей по делам своих клиентов. Показал мне свои рекламные объявления, в которых он дает абсолютные гарантии, что все записи будут уничтожены немедленно по завершении дела. Должен сказать, они выглядели весьма впечатляюще. — И Франт хмыкнул при этом воспоминании.

— Ну и?

— Ну, я и напомнил ему о той истории, о которой мы только что говорили. Сказал, что если он хочет выставить себя в более выгодном свете перед Скотленд-Ярдом, то ему не мешает обдумать это дело.

— В высшей степени безнравственно, — проворчал инспектор.

— Неужели? Так вот, короче говоря, под конец Элдерсон признал, правда очень неохотно, что, учитывая весьма специфические обстоятельства этого дела, он позволил себе сохранить некоторые записи, касающиеся его дел с Баллантайном. Я попросил их посмотреть. Он пошел к своему сейфу и достал такую толстую папку, какую вы наверняка никогда в жизни не видели. Мне думается, Баллантайн был для него исключительно ценным клиентом. Он, похоже, почитал своей святой обязанностью совать нос в личные дела любого мужчины, женщины или ребенка, с которыми Баллантайн когда-либо имел дело.

— Включая Илза?

— Включая Илза. Включая миссис Илз — первую и вторую.

— Ага!

— Я унес с собой бумаги, имеющие отношение к этому делу, — продолжил Франт с торжествующим видом. — Вот они. Вот копия письма Элдерсона Баллантайну, которое прилагается к заверенной копии свидетельства о браке между Чарльзом Родериком Илзом, холостяком, и Сарой Эванс, девицей, заключенным 14 июля 1920 года в приходской церкви Оукенторпа, Йоркшир; вот его отчет о визите в психиатрическую больницу Северного райдинга [14] и выписка из журнала регистрации ее обитателей; вот имя и адрес доктора, который ее освидетельствовал; вот…