Письмо обрывалась так же резко, как и начиналось. Маллет сунул его себе в карман, позвал Франта, чтобы тот подежурил возле покойника, и вышел на улицу — дожидаться прибытия «скорой помощи». Он чувствовал крайнюю усталость и отчаянно нуждался в свежем воздухе.

Когда инспектор дошел до двери парадного, кто-то негромко окликнул его по имени. Он оглянулся и увидел Харпера, стоявшего на тротуаре, бледного и взъерошенного.

— Что вы хотите? — спросил он.

— Он… мертв, инспектор? — спросил в свою очередь молодой человек.

— Да. Откуда вы знаете?

— Я… я догадался. Я так и думал, что он это сделает, — пробормотал Харпер.

Маллет снова посмотрел на него. К этому времени дождь перестал, но шляпа и одежда молодого человека были мокрыми, как будто он какое-то время стоял под открытым небом.

— Как долго вы здесь находитесь? — спросил инспектор.

— Довольно долго, — последовал ответ. — Я ждал вас. Я увидел на улице полицейскую машину и не хотел входить. — Харпер говорил в странно мягкой, даже смиренной манере, без тени своего обычного самомнения.

— Откуда вы знали, что я буду здесь? Какое отношение вообще вы имеете к этой истории? — настаивал инспектор.

Харпер сделал глубокий вдох, прежде чем ответить.

— Я сказал ему, что вы едете, — проговорил он наконец.

— Что?!

— Как только вы объяснили мне, кто такой Колин Джеймс, я понял, что алиби Фэншоу развалилось. По сути дела, вы сами об этом рассказали довольно обстоятельно. При первой же возможности я позвонил ему. Я надеялся, что он сбежит, но…

— Вы надеялись помешать делу правосудия?

— Да. — Голос Харпера становился все более и более извиняющимся. Простите, инспектор, я хорошо понимаю, что это было очень неправильно с моей стороны, но я должен был это сделать.

— Что вы имеете в виду?

— Понимаете, он был лучшим другом моего отца.

— И помог его разорить, как мне рассказывали…

— Именно так. Хотя мой отец всегда настаивал, что на самом деле его вины тут нет. Я видел Фэншоу в тот день, когда его выпустили из тюрьмы. Он обещал помочь мне, если сможет. Потом, на следующее утро после дознания по делу Баллантайна, я получил от него вот это. — Он вытащил из своего кармана смятое письмо, которое отдал инспектору.

Письмо было написано почерком Фэншоу и отправлено из Дейлсфорд-Корт-Мэншнз, а содержание его было таково:

— К письму прилагались банкноты общей суммой в две тысячи фунтов, объяснил Харпер. — Я не знал — клянусь, не знал, — откуда взялись эти деньги. Я имею в виду, что никогда не связывал его со смертью Баллантайна каким-либо образом — до того, что произошло сегодня днем в такси.

— Нет? — Маллет вскинул брови.

— Нет. Я не знал, откуда я мог знать? Послушайте, инспектор, вы должны мне поверить. Вы и сами только что до этого додумались, — настаивал он с проблеском прежней заносчивости. — А деньги — для меня они значили буквально все на свете. Я не думал — я не позволял себе думать, — что это может иметь какое-то отношение к убийству. — Настойчивый голос молодого человека пресекся, а потом он добавил, почти шепотом: — Сначала.

— Сначала. А потом?

— А потом… Боже, это было ужасно! Я имею в виду неведение! И ни единой души, с которой можно было бы поделиться своими сомнениями! — Он передернулся и продолжил уже более спокойным тоном: — Ну что же, теперь все закончилось. Во всяком случае, мне не нужно дальше себя обманывать. И алчные кредиторы Баллантайна могут получить деньги. Я не потратил из них ни шиллинга.

— Одну минуту, — остановил его Маллет. — Вы прошли через трудные времена, и я совсем не уверен, что вы не заслуживаете всего того, что вам досталось, но у вас нет никаких причин делать положение вещей еще хуже, чем оно есть.

— Хуже? — Харпер невесело усмехнулся. — Мне это нравится!

— Я просматривал бумаги Фэншоу, — бесстрастно продолжил инспектор. — Он держал их в полном порядке, как того можно было ожидать. Я обнаружил, что 18-го числа этого месяца он выписал на себя чек на две тысячи фунтов, которые держал на счету в «Банк оф Ингленд» на имя Шоу. Это, пожалуй, выглядит как его подарок вам. Вне всякого сомнения, мы сумеем это доказать по номерам банкнотов.

— Конечно, сумеете, — нетерпеливо проговорил Харпер. — Но какой в этом смысл?

— Только тот, что эта расчетная книжка показывает: со счетом не производилось никаких операций в течение пяти лет. Все деньги, которые он украл у Баллантайна, поступили на отдельный счет.

— Вы имеете в виду…

— Я имею в виду, молодой человек, что сейчас единственное, что стоит между нами, — это телефонный звонок, который вы сделали примерно час тому назад. Мне нет нужды говорить вам, что вы совершили уголовное преступление.

Нет, — хладнокровно возразил Харпер. — Вам нет нужды это делать. Но это преступление, которым я буду гордиться до самой моей смерти.

Из-за угла появились огни кареты «Скорой помощи». Пока они приближались, Маллет сохранял полную неподвижность, глядя перед собой.

— Что вы собираетесь со мной делать? — раздался голос рядом с ним.

Инспектор резко повернулся к Харперу.

— Думаю, я смогу составить рапорт, не упоминая вашего имени, — отрывисто проговорил он. — Спокойной вам ночи, молодой человек, и… удачи! — И Маллет ушел, чтобы отдать распоряжения санитарам.

В свое время Фрэнсис Петигрю не жалел усилий, стараясь добиться самых различных желанных должностей. Эти усилия приносили свои плоды, и ему не раз удавалось занять весьма солидный пост, чаще всего почетный. Но никогда в жизни он не думал, что когда-нибудь станет почетным казначеем Маркширского музыкального общества, имеющего резиденцию в их городке Маркгемптоне.

Это, размышлял он, сидя в загроможденной мебелью гостиной миссис Бассет, одно из неожиданных последствий его брака, который и сам по себе был самым непредвиденным событием в его жизни. Женившись на девушке, по возрасту вполне годившейся ему в дочери, он с философским спокойствием приготовился ко всякого рода сюрпризам, и они не заставили себя ждать. Пожалуй, самым большим сюрпризом для него стала та легкость, с каковой он перешел к семейной жизни в деревне после стольких лет, проведенных в Лондоне, где делил все свое время между Темплем[21], обществом коллег-адвокатов и друзьями по клубу. Он возлагал вину за разрыв с профессиональной деятельностью на войну, хотя в душе всегда мечтал, что когда-нибудь уйдет в отставку и поселится в одном из очаровательных местечек в южных окрестностях Лондона, где исключительно ради собственного удовольствия заведет себе достойную практику, обслуживая только местных клиентов до тех пор, пока самые верные из них не сочтут его слишком одряхлевшим и отсталым. Но в те времена слишком уж крепки были цепи привычки, да и перспектива одинокой жизни пугала его. А вот в конце войны, когда он удачно избежал опасности быть забранным на государственную службу, эта идея внезапно показалась ему вполне выполнимой. Тому было несколько весомых причин. Во-первых, безжалостными бомбардировками Гитлер лишил Темпль прежнего очарования, стерев с лица земли чуть ли не половину его старинных зданий. Во-вторых, сложности возобновления работы в Лондоне даже Петигрю, почти четыре года работавшему сверхурочно, казались непреодолимыми. И в-третьих, он уже не чувствовал себя одиноким в жизни. Более того, как он честно признавал, деньги Элеонор сделали перспективу отставки, хотя и сопровождавшуюся тонкими язвительными намеками круга сослуживцев, гораздо более привлекательной. Теперь, спустя два года после женитьбы, он уже мог более бесстрастно относиться к молчаливому, но единодушному мнению своих старых друзей о том, как, должно быть, неудачно сложилась его жизнь.