Заметим, что блатная феня давно вошла в русский язык, причем ее появление прошло незамеченным. Речь не идет о словах типа «киллер» (вместо «бандит»), «пахан», «шестерка». В устной речи давно встречаются усечения типа словечек «короче» или клишированных выражений вроде «твое место у параши».

В литературном тексте такие вкрапления выглядят совершенно чужеродно, ибо каждая часть языкового поля выполняет свою функцию, и нельзя насильственно менять их местами по прихоти автора. Маргинальная зона может использоваться как средство экспрессивной характеристики, но никак не в качестве основного языкового материала. Вот почему использующие их авторы вынуждены намеренно снижать литературность текста за счет введения разговорной, жаргонной и диалектной лексики.

Максимальная приближенность к читателю, раскрытие проблем времени обусловили активное использование разговорной лексики именно в массовой литературе. Повышение ее удельного веса, в свою очередь, привело к тому, что внешне структура текста стала выглядеть как сплошной диалог, а авторские описания практически исчезли или стали занимать минимальное место, сводясь к авторским ремаркам:, поясняющим, где и когда происходит действие и кто является автором той или иной реплики.

Возникло понятие «килобайтной литературы», когда создавалось впечатление, что текст просто набивается на машине, без всяких соблюдений грамматических и орфографических норм и особой редактуры, кажется, что авторам просто некогда вчитаться в собственный текст. Появился даже анекдот: «Раньше писателями становились, когда жизнь доводила до ручки. Теперь – до клавиатуры». Так и происходит снижение качества, явно заметное в современной прозе.

Замечая данное явление, писатели зачастую не понимают его природы, забывая о характерологической функции языка, и говорят о беспокойстве, чувстве нестабильности. Приведем высказывание А. Варламова:

«Тревожно не за язык, а за его носителей. С языком: все будет нормально. Это мощное образование, которое не мы придумали. Но вот то, что происходит в сознании людей, которые говорят на этом великом языке, меня беспокоит». Если говорить о зонах охраны языка, то это еще и: университет. Наш замечательный: профессор, выдающийся лингвист Михаил Викторович: Панов говорил: студентам:: «Пусть в обществе забыли разницу между словами "одеть" и "надеть". Но вы-то не забывайте. Вы – филологи».

Позиция А. Иличевского более оптимистична: «Я считаю, что язык выдержит все на свете. Нет ничего более консервативного, чем язык. В моем окружении бандитским языком никто не пользуется. Да, существует рок-культура с ненормативной лексикой. Но там есть просто блестящие тексты!»

Вывод очевиден: в произведении не должен доминировать разговорный стиль, ибо иначе оно превратится просто в запись бытовой речи. Вместе с тем: язык не может не пробовать другие возможности и варианты, иначе не будет происходить его развитие и обновление. Но следует учитывать, что активное введение повседневной лексики, интернет-деятельность меняют приемы нарративности, фразы становятся короче, яснее, прагматичнее.

Многие задают себе вопрос о правомерности существования «неправильностей», сознательном искажении текста. В данном: случае речь также идет об игре, которую подхватили начинающие пользователи, полагающие, что так и должен выглядеть текст. Возникновение блоговской литературы: поддерживает данную тенденцию.

Иногда авторы вводят в текст слоганы из англоязычной рекламы: «Information wants to be free» (С. Кузнецов. «Гроб хрустальный»). Параллельно включается и иноязычная: лексика, причем даже привычные слова получают новые значения – портфолио – альбом со снимками топ-модели или фотографа. Но, как и в случае организации «потока сознания», речь идет именно об устройстве текста, баланс между основной и маргинальной лексикой остался прежним, поскольку законы развития языка не меняются. Поэтому повышается роль редакторов, которых, к сожалению, катастрофически не хватает.

Использование профессиональной лексики придает описанию оттенок отстранения:

«Провода вываливались из раскрытых ящиков не то щупальцами, не то выпущенными кишками. В центре на большом столе – несколько распотрошенных компьютеров, вдоль стен – штуки четыре работающих. За одним: сидела Катя Гусева и работала в Фотошопе» (С. Кузнецов. «Гроб хрустальный»).

В нашу задачу не входит анализ подобных языковых особенностей, упомянем только о клишированности, формульности (на основании моделей детского фольклора – страшилок, песенок, считалок; рекламных слоганов, газетных клише, рядов из кинофильмов и мультфильмов): типа «у него сели батарейки».

Данный материал интересно обобщен Т.Н. Марковой в монографии «Современная проза: конструкция и смысл (В. Маканин, Л. Петрушевская, В. Пелевин)», она пишет и об ином использовании несобственно-прямой речи, когда входящая в авторское описание речь персонажей способствует динамизации повествования.

Повествование нередко ведется от первого лица или предполагается рассказ о событиях, чему способствует введение несобственно-прямой речи, вклинивание речи персонажей в авторское описание.

Следует четко различать неправильную речь, происходящую от элементарного незнания правил грамматики, и словесную игру, которую ведут весьма образованные люди. Например, общепринятая ошибка написания (превет) выдает неграмотность, а написание превед – уже игра. Кстати, данный процесс прослеживается и в рекламе, например, слоган в рекламе китайских товаров содержит слово «халасё» (иск. «хорошо»).

Эстетическое лицо девяностых (пролога современности) определялось резкой сменой проблематики и героя, оно обусловило натуралистичность и конкретность изображаемого. Литература обратилась к конкретному читателю, перестала носить ярко выраженный тенденциозный и дидактический характер.

Повествование стало вестись от первого лица, вводился непосредственный рассказ о событиях (например с использованием несобственно-прямой речи, вклинивающейся в авторское описание речи персонажей, что способствует динамике повествования). Иногда имеет значение только фабула, само содержание носит откровенно развлекательный характер.

Однако существенных обновлений приемов изображения не произошло, равно как далеко не всегда ставились философские и этические проблемы. Некоторые авторы допускали резкое отображение действительности (Вик. Ерофеев, В. Сорокин), публицистическую фиксацию картины мира (В. Пелевин).

Динамичное развитие литературы в XXI в. показало, что писатели осваивают самые разные жанровые формы, хотя в ряде случаев происходило их смешение и использование элементов смежных культур. Рассказ стал походить на небольшую повесть или музыкальную увертюру, роман – вбирать в себя элементы саги и отличаться особой живописностью изображения.

Отвечая запросам конкретного читателя, в ряде текстов по контрасту с произведениями-однодневками усилились условность, метафорическая и философская составляющие. Более свободным стало обращение к культуре прошлого, выстраивание текстов на мифо-поэтической составляющей. Хотя открытая эпатажность некоторых авторов уже перестала восприниматься как экстраординарное явление. Равно как и постоянное использование нелитературной лексики (не только с характерологической целью).

Непосредственная фиксация бытовой составляющей обусловила развитие форм экшн, трэша и гламура. Ориентация на прямое называние, без перевода, обозначила тенденции: в центре оказывались иные сферы реальности, жесткая и прагматичная действительность с насилием и однозначными персонажами. Одновременно по контрасту возникает интерес к глянцевой жизни, узкому кругу людей, которые относятся к шоу-бизнесу.

Происходит и активное внедрение документальной составляющей в повествование. Размываются границы между событием и его описанием, что выражается в том, что мемуары начинают писаться о совсем недавнем прошлом. Появляются тревелоги, книги о путешествиях, где собственные наблюдения следуют сплошным потоком в виде потока сознания. Или просто перечисляются факты в виде отдельных впечатлений об увиденном с небольшими комментариями.