— Звонил Стив Джорджсон, мама. Мы с Биллом случайно познакомились с ним вчера. Спрашивал, как нам понравился вечер.

— Очень внимательно с его стороны, не правда ли? Должно быть, приличный человек, — отозвалась мамаша Хаззард.

«Приличный», — печально подумала Патрис, закрывая за собой дверь.

Через десять минут она вышла из комнаты. У мамы Хаззард дверь на этот раз была закрыта. Можно бы спуститься вниз без объяснений… Но Патрис опять не смогла.

Тихо постучала:

— Мама, сбегаю в аптеку. У Хью кончилась присыпка. Заодно подышу воздухом. Через пять минут вернусь.

— Ступай, дорогая. На всякий случай спокойной ночи. Вдруг усну.

Беспомощно протянув руку, Патрис задержалась у двери. Хотелось сказать: «Мама, не пускай меня. Запрети. Оставь дома».

Однако тут же она резко повернулась и сбежала вниз. Это ее битва. Перекладывать не на кого.

На темной Помрой–стрит остановилась у машины.

— Садись в машину, Патрис, — приветливо предложил он.

Протянув руку со своего места, открыл дверцу и даже для вида поправил кожаную подушечку.

Она села, стараясь держаться подальше. Взглядом отказалась от предложенной сигареты.

— Нас могут увидеть.

— Повернись сюда, ко мне, — посоветовал Стив. — Никто тебя не увидит. Повернись спиной к окну.

— Так больше продолжаться не может, — не слушая его, проговорила Патрис. — Раз и навсегда, в первый и последний раз спрашиваю: что тебе от меня надо, ради чего все это затеяно?

— Послушай, Патрис, здесь нет ничего для тебя неприятного. Ты сама себя заводишь, что–то выдумываешь. У меня никаких… Все зависит, с какой стороны посмотреть. Я не вижу никаких причин менять то, что было… до прошлого вечера. Обо всем знала одна ты. Теперь знаем только ты и я. И все. Другими словами, если захочешь, так и останется.

— Не для этого ты меня сюда вызвал, — с недоверием заявила она.

Стив начал издалека. Или казалось, что издалека.

— Мне никогда не удавалось… добиться того, чего хотелось, — начал он. — Хочу сказать, стать таким, как надо бы. И как когда–то рассчитывал. Таких, как я, много. Время от времени попадаю в неприятности. А тогда — хоть в петлю. Из–за картежных игр с ребятами. В общем, всякое такое. Сама знаешь, как это бывает. — Парень натянуто рассмеялся. — Так продолжалось много лет, и в этом нет ничего нового. Но я подумал, что, может, ты захочешь мне помочь… на этот раз.

— Словом, ты хочешь от меня денег. — Патрис с отвращением отвернулась. — Думала, что такие, как ты, есть только за стенами… тюрьмы.

Он деланно добродушно засмеялся:

— Ты оказалась в необычных обстоятельствах. Это привлекает «таких, как я». Если бы было иначе, ты все равно бы думала, как сейчас. Никакой разницы.

— Скажем, я сейчас иду и сама рассказываю им о нашем разговоре. Да мой деверь тебя из–под земли достанет и душу из тебя выбьет.

— Это ничего не изменит. Интересно, почему женщины так полагаются на взбучку? Может, потому, что им самим реже достается. Для мужчины взбучка ничего не значит. Через полчаса он снова как стеклышко.

— Тебе лучше знать, — пробормотала Патрис.

— Налицо три возможности, — заговорил он, загибая пальцы. — Первая. Ты идешь и сама все рассказываешь. Вторая. Иду я к ним и рассказываю. Или все остается как есть. Под последней я имею в виду, что ты оказываешь мне услугу и мы начисто забываем обо всем этом деле. Четвертой возможности нет. — Неодобрительно покачав головой, Стив терпеливо начал объяснять: — Ты все излишне драматизируешь, Патрис. Это верный признак дешевки. Ты дешевка. Этим мы с тобой как раз и отличаемся. Может, я, по твоим представлениям, подонок, но у меня свой стиль. Ты думаешь, что я явлюсь в дом и, раскинув руки, продекламирую: «Эта девица не ваша невестка!» Ничего подобного. На таких, как они, это не подействует. От меня требуется дать возможность тебе собственными устами признать себя виновной. В их присутствии. Ты же не сможешь не пустить меня в дом. «Патрис, когда ты с Хью была в Париже, на каком берегу вы жили, на левом или на правом?», «Напомни, как назывался корабль, на котором вы возвращались домой?», «Да, в тот день, когда я случайно встретил тебя с Хью — кстати, Пэт, ты забыла сказать, что мы уже до того были знакомы, — ты выглядела совсем не так. Ты совсем не похожа на ту, что я встречал в Париже». И так я буду говорить до тех пор, пока ты не сломаешься.

Да, он на такое способен. Самое опасное, что он совершенно спокоен, безразличен ко всей этой истории. Никакой горячности, никаких эмоций, абсолютная ясность. Все заранее обдумано, спланировано, рассчитано, расписано. Каждый шаг. Даже письма. Теперь ей понятен их смысл. Не просто ядовитые стрелы. Они тоже часть рассчитанного на много шагов вперед плана. Психологическая подготовка, война нервов с целью сломить ее сопротивление еще до начала главного наступления. В промежутке поездка в Нью–Йорк, чтобы подготовить почву, удостовериться, что все сработано чисто. Чтобы не оставить ей никаких лазеек.

Джорджсон, словно стирая пыль, провел ребром ладони по баранке.

— Никакой я не злодей. Давай оставим викторианское суесловие. Считай это простой сделкой. Все равно что берешь страховку. — Стив поглядел на нее с доброжелательной, чуть ли не обаятельной улыбкой. — Не лучше ли подойти к делу с практической стороны?

— Думаю, да. Думаю, что придется принять твои условия, — подтвердила она, не пытаясь показывать своего презрения — знала, что все равно до него не дойдет.

— Если отбросить все эти ханжеские рассуждения о добродетели и злодействе, — продолжал он, — о черном и белом, то все оказывается настолько просто, что не стоит и тех пятнадцати минут, что мы сидим в машине.

— У меня нет своих денег, Джорджсон, — предупредила Патрис.

Капитуляция. Подчинение.

— Всем известно, что это самое богатое семейство в городе, — жестко сказал он. — Не надо деталей. Пускай откроют тебе счет. Ты уже не ребенок.

— Так сразу и просить… — нерешительно пробормотала женщина.

— Просить вовсе не надо. Есть другие способы. Ты же женщина, верно? А кому, как не женщине, знать, как делаются такие вещи…

— Мне надо идти, — проговорила она, нашаривая рукой ручку дверцы.

— Значит, мы поняли друг друга? — Он открыл ей дверцу. — Потом звякну. — Помолчал. В ленивой речи почти не слышно угрозы. — Не забудь, Патрис.

Она вышла, стукнув дверью, будто давая ему пощечину.

— Спокойной ночи, Патрис, — приветливо протянул Стив.

— …очень простое, — оживленно объясняла Патрис. — Поясок из того же материала и вот досюда пуговицы.

Она намеренно обращалась к мамаше Хаззард, исключая мужчин из разговора. Сам предмет разговора был этому достаточным оправданием.

— Ради Бога, что же ты его не взяла? — удивилась мама Хаззард.

— Не могла, — помялась она. Помолчала, вертя в руках вилку. — Ну… в тот момент…

Почувствовала себя низкой, подлой.

Они, должно быть, увидели в ее выражении что–то вроде досады, сожаления. Не было этого. Она была просто противна самой себе.

«Зачем просить прямо? Есть другие способы. Все довольно просто. Кому, как не женщине, знать, как это делается».

Вот один из способов.

Как беззащитны перед тобой любящие тебя, с горечью подумала она. Как жестоко и преступно играть на собственной якобы беспомощности, как это делаю сейчас я. Хитрости, уловки, коварство — все это для чужих. Только для них. Но не против тех, кто тебя любит, не опасается тебя, доверчиво закрывает глаза. От отвращения к себе по телу пробежали мурашки. Она почувствовала себя бесстыжей, непристойной, грязной.

В разговор вмешался папаша Хаззард:

— Почему же ты не записала его в кредит и не попросила прислать домой? Могла бы записать на счет матери. Она там много покупает.

Патрис опустила глаза.

— Мне не хотелось этого делать, — сдержанно ответила она.

— Глупости…

И вдруг смолк. Словно кто–то под столом наступил ему на ногу.