— Ты меня не слушаешь. Я говорю, что это мой любимый цвет.

На этот раз он посмотрел на нее мутным взглядом:

— Чудненько: ну и что с того?

— Я хочу шляпу такого цвета.

— Я куплю тебе такую. З–завтра или послезавтра.

— Посмотри, посмотри, вот как я хочу. — Она подняла лампу за маленькое основание, не выключая ее, и поставила себе на плечо. Затем повернулась к нему, так что абажур оказался у нее над головой. — Посмотри на меня. Посмотри на меня хорошенько. Ты никогда не видел раньше, чтобы кто–нибудь носил шляпу такого цвета? Она тебе никого не напоминает?

Он пару раз моргнул, мрачно, как сова.

— Смотри на меня, — упрашивала она. — Просто смотри на меня. Ты можешь вспомнить, если захочешь. Разве ты не видел когда–то давно девушку, которая сидела в театре прямо перед тобой, на том самом месте, где сегодня сидела я, в шляпе такого цвета?

Он ответил совершенно непроизвольно, не задумываясь:

— О, это то самое, за что я получил пятьсот зеленых! — и тут же озадаченно потер ребром ладони глаза. — Эй, я же не должен был никому про это рассказывать. — Затем взглянул на нее и спросил с какой–то наивной доверчивостью: — А я тебе уже говорил?

— Да, конечно.

Только так она и могла ответить. Он, наверное, уперся бы и не рассказал это в первый раз, но почему бы ему не повторить свой рассказ, раз он уже все равно нарушил обещание. Похоже, эти сигареты как–то действовали на его память.

Нельзя было упускать случай, надо было хвататься за него, даже если пока и неизвестно, то ли это, что ей нужно, и что вообще он может рассказать. Она поспешно поставила лампу на место и так же поспешно направилась к нему, хотя со стороны ее походка казалась расслабленной и неторопливой.

— Ну же, расскажи мне это еще раз. Я хочу еще раз услышать эту историю. Говори же, Клифф: ведь я — твоя новая подружка, ты сам сказал. Так что же тут такого?

Он опять моргнул.

— О чем мы хоть говорили? — спросил он беспомощно. — Я немного забыл.

Его одурманенный наркотиками мозг все время терял нить рассуждений. Приходилось подталкивать его, как постоянно заедающий механизм.

— Оранжевая шляпа. Ты слушаешь меня? Пятьсот — пятьсот зеленых, помнишь? Она сидела на том же месте, что и я.

— А, да, — послушно продолжал он. — Прямо напротив меня. Я хорошо разглядел ее. — Он глупо захихикал. — Я получил пятьсот зеленых только за то, что посмотрел на нее. Только за то, что посмотрел на нее и никому об этом не сказал.

Кэрол смотрела, словно со стороны, как ее руки медленно подбираются к его воротничку, обвивают шею. Девушка не пыталась остановить их, казалось, они двигаются независимо от ее воли. Ни на секунду не отрывая от музыканта взгляда, она склонилась к нему. «Как близко можно подойти к разгадке, — мелькнула у нее мысль, — и все же не знать наверняка».

— Расскажи мне еще раз об этом, Клифф. Расскажи. Я люблю слушать, когда ты рассказываешь.

Его глаза вновь затуманились и потускнели.

— Я опять забыл, что я говорил. — Он снова отключился.

— Ты получил пятьсот долларов за то, что никому не расскажешь о женщине, которую ты видел. Помнишь, леди в оранжевой шляпе? Это она дала тебе пятьсот долларов, Клифф? Кто дал тебе пятьсот долларов? Пожалуйста, расскажи мне.

— Мне дала их какая–то рука, в темноте. Чья–то рука, чей–то голос и чей–то носовой платок. Ах да, там была еще одна штука — пистолет.

Ее пальцы продолжали медленно скользить по его шее, время от времени слегка касаясь затылка.

— Да, но чья рука?

— Я не знаю. Я не видел тогда и так и не узнал потом. Иногда я и сам не уверен, что это было на самом деле. Может быть, думаю я, мне все это померещилось из–за «травки». Но потом я опять понимаю, что это было наяву.

— Ну так расскажи мне.

— Дело было так. В тот вечер я пришел домой поздно, после работы. Когда я вошел в холл внизу, там было темно, хотя обычно там горит свет. Наверное, лампочка перегорела, подумал я, и стал на ощупь подниматься по лестнице. И тут протянулась чья–то рука и остановила меня. Такая тяжелая и холодная и так крепко держала меня.

Я прислонился к стене и спросил: «Кто здесь? Кто вы?»

Это был мужчина, я понял по голосу. Немного погодя, когда мои глаза попривыкли к темноте, я разглядел что–то белое, вроде носового платка, на том месте, где должно быть лицо. Из–за этого голос звучал глухо, но я хорошо его слышал.

Сначала он назвал мое имя и сказал, где я работаю; он, кажется, знал обо мне все. Потом он спросил, помню ли я леди в оранжевой шляпе, которую видел в театре прошлой ночью.

Я ответил, что, если бы он не заговорил об этом, я бы сам не вспомнил, но когда он навел меня на мысль, то теперь да, помню.

Тогда он сказал — тем же спокойным голосом, даже ничуть не взволнованным: «Как вам понравится, если я вас застрелю?»

Я ничего не ответил, просто не мог говорить. Он взял мою руку и положил на что–то холодное, что он держал в руке. Это был пистолет. Я подскочил, но он заставил меня ощупать эту штуку, чтобы я не сомневался. Он сказал: «Это для вас, если вы кому–нибудь скажете об этом».

Он немного подождал, потом опять заговорил. Он сказал: «Или, может быть, вы предпочтете пятьсот долларов?»

Я услышал, как зашуршала бумага, и он что–то сунул мне в руку. «Здесь пятьсот долларов, — сказал он. — У вас есть спички? Не бойтесь, я разрешаю вам зажечь спичку, так что можете посмотреть». Я так и сделал, и это действительно были пятьсот долларов. Затем я поднял было глаза на его лицо, но успел разглядеть только платок, и он тут же задул спичку.

«Теперь вы не видели эту леди, — сказал он. — Там не было никакой леди. Не важно, кто вас спросит, говорите «нет“, всегда говорите «нет“, и останетесь живы». Он подождал минуту и затем спросил: «Теперь, если вас спросят, что вы должны сказать?»

Я ответил: «Я не видел этой леди. Там не было никакой леди». Я дрожал с ног до головы.

«Теперь идите наверх, — приказал он. — Спокойной ночи». Через платок его голос звучал как из могилы.

Я с трудом дошел до своей квартиры. Когда мне удалось войти, я тут же заперся изнутри и старался не подходить к окнам. Как раз перед тем я выкурил сигарету с «травкой»: сама знаешь, как это бывает. — Он опять рассмеялся безжизненным, металлическим смехом, который внезапно оборвался. — Я проиграл эти пятьсот долларов на скачках на следующий же день, — жалобно добавил он. Потом он беспокойно задвигался, столкнув ее с ручки кресла, на которой она примостилась. — Ты напомнила мне эту историю, ты заставила меня говорить о ней. Из–за тебя мне опять страшно, меня трясет, как много дней подряд после того. Дай мне еще сигарету, я хочу немного встряхнуться. Я совсем скис, мне надо сделать пару затяжек.

— Я не ношу с собой марихуану.

— В твоей сумке наверняка что–нибудь найдется. Из тех, что мы курили там. Ты же была там со мной, ты, наверное, кое–что прихватила. — Очевидно, он считал само собой разумеющимся, что она тоже покуривает марихуану.

Сумка лежала тут же, на столе, и, прежде чем Кэрол успела дотянуться и помешать ему, он открыл ее и вытряхнул все содержимое.

— Нет! — закричала девушка, внезапно почувствовав тревогу. — Это ерунда, не смотри!

Но он уже прочитал то, что было написано на клочке бумаги, который она не успела выхватить у него из рук. Она совсем забыла об этом листке, полученном от Берджесса. В первый момент парень лишь простодушно удивился, не осознав полностью, что это значит.

— Эй, да ведь это про меня! Мое имя, и где я работаю, и даже…

— Нет, нет!

Он оттолкнул ее.

— И звонить по первому номеру в участок, а если там нет, то звонить…

Она видела, как подозрение начало проступать на его лице, наползать на него, словно туча. Оно надвигалось откуда–то из глубины зрачков, неотвратимо, как гроза. Затем оно сменилось чем–то более опасным; в его глазах появился и застыл безрассудный страх, навеянный наркотическими галлюцинациями; страх, который стремится разрушить то, что его породило. Зрачки стали медленно расширяться, уже нельзя было разобрать, какого цвета у него глаза.