Кыыс коротко рассмеялась.

– Ты такой хитрый, Хадамаха, и по-человечьи, и по-медвежьи, ты такой сильный и бесстрашный боец… Не скромничай, я и впрямь в том подземелье была и видела, как ты дрался! – заметив, как вспыхнули щеки парня, снисходительно похвалила она. – Что я порой забываю – тебе всего четырнадцать Дней, и ты на самом деле еще почти ребенок! Добрый, благородный и наивный мальчик. Да, была, да, видела и сама чуть не пропала – и что с того? Разве это повод, чтоб Храм отказался от такой силищи, раз уж она существует?

Они уставились друг на друга недоуменно. Кыыс пожала плечами – лесной зверек, кажется, и впрямь не понимает!

– Пойми ты, пень таежный, если Королева получит Рыжий огонь, она сможет, наконец, избавиться от верховных! – раздельно, как глухому или умственно отсталому, пояснила она. – Из-за пакостных старух внутри Храма постоянно идет звериная грызня… Не в обиду присутствующим сказано! – торопливо бросила она рыкнувшему медведю. – Верховные постоянно дерутся между собой, уничтожают друг друга – и тех жриц, в которых видят противниц своей власти. А это самые сильные, самые умные, самые умелые…

«Как Аякчан. Которую велела убить Королева», – вдруг подумала жрица… но лишь упрямо тряхнула головой. В каждой битве есть свои жертвы!

– Верховные противятся воле Королевы… Глядя на них, другие жрицы тоже… Склоки, интриги, подсиживания… – она брезгливо поморщилась. Сама насчет интриг и подсиживаний умела и делала, но… сколько полезных и нужных для величия Храма деяний можно было бы совершить без внутрихрамовой грязи! Ее нужно выжечь – и неважно, Голубым или Рыжим огнем! – Верховные раскалывают Храм. Без них, под властью Королевы, Храм станет единым – и мы будем всесильны! Мы будем везде!

– Вы обязательно должны быть всесильными и чтобы везде? – тихо спросил Хадамаха.

Кыыс строго поджала губы.

– Еще распинался: «Я стражник, я за закон!» – передразнила она. – Стражник должен лучше всех понимать: нет власти – нет закона. А власть – у кого сила. У кого, кроме Храма, на Средней земле есть сила?

Медведи взревели, все, дружно. Черный здоровяк ударил лапой по золотой чаше, плюща ее в лепешку, оскалил клыки…

– Зайцев такой силой пугай! – даже не повернув головы, отрезала жрица. – А у нас на вашу силу есть другая! – Она привычно размахнулась…

Пылающий Огненный шар сорвался с ее ладони. Взвился по красивой высокой дуге – тысячей бликов засверкало золото на поляне – и ударил Хадамахе точно в лоб. Что ж ты, мишка-мальчишка, всерьез думал, что жрица с тобой просто так болтает?

Шар глухо пшикнул… И рассыпался безобидными искорками.

Хадамаха недобро усмехнулся, скаля крупные желтоватые зубы. Кыыс повернулась и, босыми пятками по золоту, ринулась прочь с поляны. Сзади глухо ударили тяжелые лапы – медведи кинулись за ней. Но жрица уже проскочила между увешанными золотом деревьями… и стремительно взвилась в воздух.

– Ага! – торжествующе завопила она, когда сорвавшийся с ее ладони Шар взорвался перед медвежьей мордой, проплавив в снегу черное пятно. Может, на поляне Золотой Бабы даже Голубой огонь не смеет убивать, но стоило выбраться за это золотое кольцо, как все вернулось! Сейчас она им покажет! Беспорядочной толпой медведи вывалились с заповедной поляны… завертели тяжелыми башками… Лавируя между ветвями, жрица отлетела подальше. Пусть отойдут хоть на пару шагов, тут-то она их и накроет!

Тут-то ее и накрыло! Нечеловеческая, раздирающая боль, которую, наверное, могут испытать лишь те, кого едят заживо, вспыхнула в ноге! Жрицу выгнуло дугой, Огненный шар вывалился из ее рук, плавя снег. Проламывая ветки, Кыыс ухнула в талую лужу. Боль раздирала ее в клочья, заставляла кричать, не помня ни чести, ни достоинства жрицы, выть, биться… Она не видела, как, выступая из темноты, идут к ней медведи – громадные, неотвратимые… Боль застилала глаза красным Огненным покрывалом. Единственное, что она смогла, – извернуться всем телом и, подтащив собственную ступню к самым глазам, увидеть источник расползающейся по всему телу боли.

Кыыс закричала так, что предыдущие ее вопли показались тихим шепотом. На мизинце ноги была намотана тонкая золотая проволока. А под этим едва заметным золотым колечком нога гнила. Как гниют трупы, брошенные на летней жаре! Гниль уже захватила пальцы и расползалась по ступне. Кожа чернела, обвисала смердящими лохмотьями и лопалась, из-под нее вскипала бурая жижа. Ломая ногти, Кыыс вцепилась в тонкий золотой ободок. Плоть со ступни отвалилась, ляпнувшись в талый снег вонючим куском. На ее месте показалась кость – белая, голая, точно обглоданная! Ногти Кыыс скребли по кости – но проклятое кольцо не снималось, золотой ободок врос намертво! Нога начала раздуваться, кожа почернела и истончилась, норовя вот-вот лопнуть, смрад ударил в ноздри…

Медведь наклонился к корчащейся на земле жрице, с интересом повел носом и… толкнул ее лапой. Волосы Кыыс взъерошило дыхание жаркой пасти.

– Оставьте ее! – позвал с поляны усталый голос.

И медведи пошли обратно. Мимо Кыыс, как мимо падали, неинтересной даже для уважающих мясцо с душком детей леса. Последний скрылся среди деревьев Золотой поляны.

Кыыс поползла. Цепляясь пальцами за снег, волоча за собой неподвижную, как колода, ногу и воя от нестерпимой боли, она ползла к поляне Золотой Бабы. Полоса черного гноя оставалась за ней в белом снегу. Увешанные золотом деревья были далеко. Бесконечно далеко. Кыыс казалось – она и не отлетела почти, но ползти обратно пришлось вечность. И еще одну. Вытянуть руки. Подтянуться. Вытянуть руки, опереться… Еще на локоть вперед… Еще… Нижняя ветка, обкрученная толстой золотой цепочкой, больно хлестнула по лицу. Кыыс зарычала на нее, глупо и бессильно, как раненое животное, и безнадежно поглядела на скопившийся под корнями сугроб. Переползти через него сейчас было все равно что перебраться через горы Сумэру. Кыыс глухо зарыдала, понимая, что просто сгниет здесь, в одном локте от спасения.

Крепкие руки ухватили ее под мышки и рывком протащили сквозь сугроб.

– Сейчас… – сказал Хадамаха, сваливая жрицу у костра. Та скорчилась в клубок, подвывая от невыносимой боли. – Мне тут Донгар мазь оставил – все как рукой снимет! Рукой черного шамана…

С трудом разлепив смерзшиеся от слез ресницы, жрица глядела, как Хадамаха наклоняется над ее ногой, втирает что-то… куда, в голую кость? Заматывает чистой мягкой шкуркой – нога стала походить на толстый тюк. Жрица вцепилась пальцами в коленку – хотя бы то, что поверх повязки, осталось живым!

– Что ж вы так, жрица Кыыс? Неужто не слыхали, что с поляны Золотой Бабы ничего брать нельзя – заживо сгниешь?

– Я и не брала… ничего! – ломким от боли голосом выдохнула Кыыс – мазь черного шамана наверняка была еще одной черной подлостью! Ногу по-прежнему крутило и дергало, точно ее все Хадамаховы медведи разом жевали. – Ты нацепил то колечко, когда я была без сознания! Это все ты!

– Конечно, я, – кивнул Хадамаха. – Я гонялся по всему Сивиру, я из самострела целился, я Огнем кидался… Я на вашу силу, жрица Храма, нашел другую силу. С вами ничего не случится. – Хадамаха встал, обтер руки снегом, точно брезговал прикосновением к Кыыс. – Конечно, пока вы здесь, на поляне. Ну а отойдете хоть на шаг – снова будете гнить заживо. Снять колечко тоже не удастся. – И он принялся собираться.

– Ты… оставляешь меня здесь? С ними? – в ужасе оглядывая поляну, прошептала Кыыс.

– Они тоже уходят, – продолжая паковать вещи, рассеянно обронил Хадамаха.

Один за другим медведи поднимались и уходили с поляны. Их темные туши скрывались между деревьями. Только черный здоровяк остановился возле Кыыс и ткнул ее лапой, опрокидывая навзничь. Вздохнул – кажется, жалел, что столько свежего мяса пропадает, – и тоже ушел.

– Я сдохну с голоду! – взвизгнула Кыыс.

– Я вырубил ухоронку с юколой, там, в земле.

– А потом? – завопила Кыыс.

– Сюда ходят люди, – терпеливо объяснил Хадамаха. – Часто. За помощью к Золотой Бабе. У них всегда есть припасы, просите их, они поделятся.