Я посмотрел на нее, на её яркие глаза, мягкую и гибкую фигурку под шуш-чифом… и те, кто вошли, чуть не захватили меня врасплох. Одежду их составляли серые набедренные повязки рабов, но их свирепые рожи магнатов украшали вислые монгольские усы, а в руках они сжимали мечи. Лица эти четверо обмотали серыми тряпками, так что виднелись только глаза да те же усы.

Я рванулся к мечу. Меня не остановила со стуком воткнувшаяся куда-то стрела. Я резко развернулся с мечом в руке — и застыл.

— Вот так-то лучше, крамф, — презрительно фыркнул магнат.

Натянутый лук, стрела в тетиве, наконечник с зазубринами — это все не остановило бы меня, ибо крозары превратили отбивание мечом летящих стрел в своего рода ритуальную забаву. Нет — стрела была нацелена прямо в сердце Холли, которая прижималась к стене, зажав рот руками, с расширившимися глазами, задыхаясь от ужаса.

Я бросил меч и пинком загнал его под солому. И тогда они взяли меня без борьбы, потому что все это время безжалостная стрела по прежнему целила в сердце Холли.

За свою долгую жизнь я побывал в разных тюрьмах, хотя и ни в одной не задержался на длительный срок. Тюрьма под магдагским храмом на-Приагс была не хуже большинства и намного лучше некоторых.

Меня раздели донага и распялили у влажной стены, заковав лодыжки и запястья в ржавые железные браслеты, от которых к железному же обручу на талии тянулись раздражающе болтающиеся цепи. Вот так я и ждал в полутьме частично освещенной струящимся сквозь железную решетку красноватым сиянием.

Всякие мысли о восстании начисто вылетели у меня из головы. И не потому, что я отчаялся. Когда меня уводили из хибары, я видел перед ней сваленные в кучу тела моих командиров групп, убитых, зверски убитых. И видел, как с воплем убегал вглубь «нахаловки» Болан. Его лысая голова сверкала в сиянии четвертой луны, Завуалированной, а из левого плеча у него торчала стрела. Когда зеленое солнце появится снова, любой бунт наверняка будет подавлен.

Тюремщики вытащили меня на допрос. Это были люди, поскольку во время Великой Смерти и Великого Рождения в храмы Магдага не допускали никаких наемников полулюдей-полузверей. Магнаты второго класса, они принадлежали к той же породе, что и Венгард, который с такой злобой приказал пощекотать меня «старым змеем».

Стены и потолок комнаты, куда меня привели — вернее, пригнали пинками и затрещинами — были сделаны из неотесанного камня. Угол перегораживал стурмовый стол. За ним сидел начальник стражи, весь с головы до ног в кольчуге и с мечом на боку. Разговаривая со мной, он то и дело оглаживал эти безобразные вислые магдагские усы.

— Ты расскажешь нам обо всех последних планах мятежников, раст. А не то умрешь неприятной смертью.

Полагаю, он увидел, что меня этим не возьмешь; поскольку не хуже чем я знал, что после такого меня сразу же убьют. Тут, как вы услышите, я ошибался.

— Мы знаем твои замыслы — ты, кого рабы называют Писцом. У нас есть образчики вашего жалкого оружия, сделанного рабами. Но нам нужны кое-какие уточнения.

У них хватило неосторожности оставить меня с целой бухтой цепи между лодыжек. Те цепи, что соединяли мне запястья, конечно же послужат неплохим оружием. Не потрудившись пнуть стоявших рядом со мной охранников, я перемахнул прямо через стол, обвил цепь вокруг горла начальника стражи и потянул, заставляя того выгнуться назад.

— Я оставлю тебе достаточно воздуха, чтобы скомандовать этим крамфам, — ядовито прошипел я ему на ухо. Он визгливо прокулдыкал своим громилам приказ отойти. Пат.

Тут дверь распахнулась, и вошел Гликас.

Его резкий властный голос уже с порога разносился по помещению:

— Пошлите за заключенным, Писцом. Этого раба окружает какая-то тайна, которую я…

И тут он увидел меня. С шипением втянул в себя воздух. Его длинный меч молниеносно вылетел из ножен.

— Я зарублю тебя, раб, задушишь ли ты этого злосчастного начальника стражи или нет, — он засмеялся шелковистым змеиным смехом. — Наверно, я в любом случае прикажу его удавить — за то, что он позволил тебе совершить такую наглость, — и ожег взглядом парализованных тюремщиков: — Схватить его!

Смерть этого магдагского магната второго класса никому не пошла бы на пользу. Я отпустил его — разумеется, не без сожаления.

Мои шатеновые волосы сильно отросли, бороду и усы я не стриг, и они разлохматились. Я стоял перед столом, грязный, замызганный и потный. Гликас по-прежнему направлял свой меч на меня.

— Я и есть Писец, — сказал я.

— Твои друзья много рассказали о тебе. Но они мало чего о тебе знают, раб. Ты расскажешь мне все, что я хочу знать.

— Например, откуда я взялся? Куда исчезал? Или может, что ты, Гликас подлая зеленая рислака?

Он разинул рот. На какой-то миг самообладание покинуло его. Трясясь от гнева, он налетел на меня, по прежнему направив мне в грудь меч, и схватил за поросший грязной бородой подбородок, повернув лицом к свету фонаря. И снова с шипением выпустил воздух, рука, сжимавшая мне подбородок, дрогнула.

— Драк, ков Дельфонда!

— А теперь ты, наверно, освободишь меня от этих позорных цепей, позволишь принять ванну и умаститься, а потом принесешь извинения и объяснения…

— Молчать! — зарычал Гликас. Он отступил, по-прежнему не опуская меча. Уж он-то не пойдет на риск оказаться в том же положении, что и начальник стражи. — Хватит. Для меня довольно и того, что ты — Писец, изменник-раб, которого разыскивают. А то, что ты сделал с моей сестрой, касается только нас, а не Магдага.

— Я ничего не сделал с принцессой Сушинг, — сказал я прежде, чем он успел меня ударить. — В том-то её и беда.

Тут-то он меня и ударил.

Мне предназначалось быть использованным в ритуалах, обеспечивающих возвращение зеленого солнца, Генодраса, и возрождение Гродно.

Меня терзали самые противоречивые чувства. Думаю, вы не поймете если я скажу, что на какой-то странный и болезненный лад меня радовало случившееся. С самого начала, на протяжении всего этого третьего периода моего пребывания на Крегене, я не был собой. Я все время ощущал незримое принуждение, исходящее от Звездных Владык — а возможно, как я тогда думал, и от Савантов — и это заставляло меня совершать действия и поступки, не вполне отвечающие моей природе. Меня угнетало это удушливое ощущение роковой предопределенности. Странные и таинственные силы вырвали меня с родной Земли, и я откликнулся на это с энтузиазмом и радостью. Но тяжелые предчувствия, которые я не мог стряхнуть, омрачили мои мысли и действия. А здесь, в этом гигантском магдагском храме на-Приагс, Звездные Владыки явно покинули меня. Похоже, они сочли, что их планы на мой счет не оправдались, и я для них бесполезен.

И я вдруг почувствовал себя свободным. Мне стало легко. Я снова мог стать прежним обыкновенным Дреем Прескотом и встретить грозящий мне рок со всей своей обычной грубой смелостью, которую мог призвать.

Чтобы умилостивить сверхъестественные силы и обеспечить возвращение Генодраса, на ритуальных играх Магдага использовали самых высокопоставленных пленников. Нас запихали в железные клетки, выходящие в зал храма на-Приагс, с тем расчетом дабы мы видели, что нас ждет, и содрогались при виде своей судьбы. Вцепившись в прутья клетки, я смотрел на разворачивающуюся передо мной фантастическую сцену. Огонь светильников и факелов мерцал и вспыхивал, озаряя массивные стены с вереницами картин и рельефов, прославляющих мощь Магдага фресок, скульптуры зверей-богов и подавляющее обилие декоративных деталей.

Увиденное поразило меня.

Вокруг расчищенной площадки, на которой нам предстояло быть замученными до смерти посредством ужасающих и изощренных пыток, не укладывающихся в сознании нормального человека, расположились в ожидании рядами магдагские магнаты. Они ожидали появления церемониальной процессии, которую должен был возглавлять верховный магнат этого храма, которым был Гликас. Вся толпа разом вздохнула, когда закурились благовония и в огромное помещение степенно вошли жрецы и священная стража. Гликас, такой же коренастый, жесткий и подлый, как всегда, проследовал вперед, а над его головой четверо вельмож несли расшитый золотом священный покров.