— Вставай, дура!

Он схватил одеяло, подушки, закрыл ими окно, снова зажег коптилку. Настя, почувствовав что-то серьезное, одевалась с необыкновенной для нее быстротой. Когда Лев зажег свет, она увидела распростертого на полу человека, отшатнулась и вскрикнула.

Лев погрозил ей кулаком.

Вдвоем они подняли человека, перенесли его в кровать, раздели. Настя нечаянно тронула его больную ногу. Человек громко застонал, открыл глаза, снова попросил воды. Лев поднес свет к кровати. Человек поднял голову, и Лев узнал Петра Ивановича Сторожева.

Петр Иванович жадно выпил воду, вытер рукавом рот, посмотрел на Настю, перевел глаза на Льва, улыбнулся и откинулся на подушку.

— Потуши! — Он мотнул головой на коптилку.

Лев погасил огонь и долго стоял у кровати. Сторожев успокоился, стал дышать ровнее и заснул.

Петр Иванович проснулся рано, его разбудил петух.

— Лев Никитыч, — шепотом позвал Сторожев, — а Лев Никитыч.

Лев метнулся с печи.

— К тебе никто не придет?

— Никто. Я-то уйду сейчас, я в сельсовете работаю. Тут с тобой Настя останется — это своя. Настя! Слышишь, Настя! Пора тебе!

Настя слезла с печи.

— Ступай к попадье, наври ей чего-нибудь, отпросись и бегом сюда. Да смотри, без меня никого в избу не пускай и не откликайся. Будто тебя и нет.

Настя вышла из избы.

— Не проболтается?

— Нет, я ей сказал!

— Лев Никитыч, принес я тебе последний отцовский привет. Видел недавно твоего батьку. Был еще живым. Просил тебя найти, передать, чтобы помнил его. Пускай, говорит, отомстит за нас. Все просил тебя спасти, выручить, да видишь, как оно обернулось!

Сторожев рассказал Льву о том, как во время своих скитаний он наткнулся в одной деревушке на отряд Ворона.

— Отчаянный человек твой отец! — говорил Сторожев. — Их с Вороном собственные бойцы ночью скрутили и повели к красным. Атаман плачет, а твой отец кричит: «Мерзавцы, предатели, нас убьете, дети наши останутся!»

Сторожев не видел, как люди выдали красным Ворона и Никиту Петровича. Он не мог слышать от Никиты Петровича того, что рассказывал теперь Льву: учитель при последней своей встрече с Петром Ивановичем был мертвецки пьян.

Лев ходил по избе позеленевший от ярости.

— А ты как спасся? — спросил он, чтобы покончить с тягостным молчанием.

— Бог да случай, — уклончиво ответил Сторожев. — Сначала сдался — умереть решил. Сына захотелось повидать, сын у меня есть маленький, Митька. А потом, как дело подошло к смерти, взял да передумал. Часового убил, да и был таков.

— А как же ты узнал, где я живу?

— Ребятишек встретил, лошадей в ночном пасли. Я буденовку у часового взял, упокой, господи, его душу. Она и пригодилась. Ребята меня за красноармейца приняли. Я у них помаленьку все и выпытал. Набрался я страху, Лев Никитыч!..

Вернулась Настя, и Лев собрался уходить.

— Ты лежи, Петр Иванович, — сказал он, — я приду часов через пять. Подумаю, что можно сделать. Отдыхай. Здесь тебя не найдут.

Когда Лев подошел к сельсовету, вокруг избы толпились люди и о чем-то громко спорили. Около сельсовета Лев заметил оседланных лошадей.

Он вошел в избу. Стены ее были черными от копоти и дыма. Пол грязный, штукатурка по стенам облупилась, углы проплесневели, половицы скрипели. В избе было много народа. Рядом с незнакомым Льву черноусым человеком, он сосал трубку, сидел Алексей Силыч.

— Он что, так и убил часового? — спросил Алексей Силыч черноусого.

— Чуть-чуть, говорю, не убил. Парень лежит без сознания.

— А кто он такой?

— Да парень-то шалый. Батрак его бывший — Ленька.

— Знаем Леньку! — крикнул кто-то из толпы. — Он у Сторожева лет десять служил, к Антонову с хозяином ушел, а потом переметнулся к красным. Народ болтает, будто бы повстречался он зимой с братом своим Листраткой, тот его и уговорил.

— Листрат — это двориковский коммунист, он воевал в партизанском коммунистическом отряде; в Токаревке сидели. Он разведчиком был, — пояснил Алексею Силычу черноусый. — Ты его не застал, он сейчас в Царицыне, на завод его вызвали.

— Иван Васильевич, — крикнул Алексей Силыч, — ты посты ночью проверял?

— Проверял, — ответили ему из соседней комнаты. — Нет, к нам он не мог пробраться. Да и кто бы его мог спрятать?

— Не скажи, не скажи, — бормотал Алексей Силыч. — Может быть, обыщем дворы? — предложил он.

Сердце Льва замерло.

— А мне думается, он где-нибудь в кустах отлеживается, — сказали в толпе. — Он, черт, все закоулки тут знает. Пошарить надо в округе!

— И то верно. — Алексей Силыч поднялся. — Ты, Сергей Иваныч, сейчас куда? — обратился он к черноусому.

— Я в Духовку поеду, там подниму народ. Спешить надо. — Черноусый — Сергей Иванович — выколотил о каблук трубку. — Мне, Силыч, — пробормотал он, — обязательно надо его найти. Брат он мой.

— Пустяки! — крикнул председатель. — Не в том суть! А по шее тебе следует надавать. Поймали волка, а постеречь как следует не могли. Хоть бы двух часовых поставили. Прошляпил, брат!

— В том-то и дело, что он сам пришел. Раненый, голодный, смерти все просил. Черт его знает! — Сергей Иванович сдвинул на затылок матросскую бескозырку.

— Шлепнули бы без разговоров — и кончено! — злобно сказал кто-то.

— Нельзя, — пробормотал Сергей Иванович. — Он был не простой бандит. Антоновский активист. Мы в Тамбов телеграмму послали, что с ним делать. А он…

— Ух, собака! — сокрушенно вздохнули в толпе. — Наделает он делов!

— Да, браток, нахлобучки тебе не миновать! — сказал Алексей Силыч Сергею Ивановичу. — Ну, ладно, ты не горюй, поймаем. Не сейчас, так после. Не убежит!

Все двинулись к выходу. В избе остался Лев. Дверь снова открылась, и вошел председатель пахотно-угловского сельсовета, толстый, лысый человек.

— Слышь, Левка, я на целый день уеду, ты тут заворачивай сам. Вот печать. Придет Мартьяныч, прихлопни ему. Да не потеряй! Голову оторву!

— Кто это тут был? — спросил Лев. — Не Сергей ли Сторожев?

— Он самый. Брат Петра Ивановича Сторожева. Он председатель ревкома в Двориках. Ну, всего! Еду!

Председатель сельсовета вышел. Лев вынул из ящика бумаги, положил на стол. В избу снова вернулся председатель.

— После обеда на мельницу поезжай! Скажи этому подлецу мельнику, я ему покажу!.. Тоже барин, сто раз его звать надо! Да заверни ко мне домой, рожь на помол свезешь. Ладно? Так и скажи ему: Иван Васильевич, мол, тебя, стерву, самого в муку перетрет. Паршивый черт! — Председатель с силой хлопнул дверью.

Когда Лев ушел, Петр Иванович встал, умылся, Настя перевязала ему ногу, дала чистое белье и отвернулась, пока он переодевался.

Сторожев поглядел на ее спину, на покатые плечи и вдруг в первый раз за много месяцев подумал о женской ласке.

— Ну, готов, что ли? — спросила его Настя.

— Готов. Подойди-ка сюда! — сдавленным голосом сказал Сторожев. Бешеное желание клокотало в нем.

Настя подошла. Он обнял ее, горячий, сильный, и она покорно уступила ему.

После обеда пришел Лев. Он послал Настю за лошадью, велел ей заехать домой к председателю сельсовета, взять рожь.

Когда Настя ушла, Лев вынул из кармана бумагу.

— Вот состряпал для тебя, — сказал он, усмехаясь, — может быть, пригодится.

Петр Иванович прочитал и улыбнулся: это было удостоверение сельсовета, выданное Петру Федоровичу Окуневу, который разыскивает уведенную у него антоновцами корову-холмогорку.

— Ловко, — изумился Сторожев. — Молодец! С тобой не пропадешь.

— Вот что, Петр Иванович! Я тебя вывезу из села: боюсь — ночью обыск будет. Еду на мельницу, везу председательскую рожь. Тебя под мешки спрячу.

Сторожев начал собираться. Лев прислушивался — ждал Настю. Ждать пришлось недолго.