Он выбрасывал в мусорный ящик записки и стихотворения, а цветы демонстративно дарил Лене.

Но была у Виктора одна заветная тайна. Как-то он обратил внимание на Женю. И часто, когда Витя думал о Лене, незаметно вырастал образ Жени и заслонял образ Лены, и мысли двоились между двумя девушками. Витя обвинял себя в легкомыслии, но мечты о Жене приходили все чаще и чаще…

— Нет, дружок, не отнекивайся! — сказала после минутного молчания Лена. — Я все знаю.

— А если знаешь, зачем спрашиваешь? — сердито оказал Виктор.

Лена засмеялась и легла рядом с Виктором. Тот отодвинулся.

— Слушай, Витя, серьезно, почему стало скучно жить? Я и про себя скажу. Что-то не так, чего-то другого хочется. Уйти бы сейчас в лес… далеко, далеко. Почему ты теперь не хочешь ходить со мной в лес? Что с тобой? — И она положила свою ладонь на его руку. — Ну, расскажи же!

Виктор молчал.

Разве он мог сказать ей, что недавно ему приснился сон, будто бы в солнечный день он ждет на лугу Лену. Она спешит к нему. Он видит, как переступают ее голые крепкие ноги, как от бега высоко поднимается ее грудь…

Она подбегает, кладет ему на плечи свои голые руки, целует его в глаза, и он чувствует теплоту ее тела и запах ее волос, пронизанных солнцем…

Он не мог сказать Лене, что стал любить в книжках места, где пишется о любви, что часто не может долго заснуть, потому что идут какие-то беспокойные мысли, от которых начинает стучать сердце, и сладостная туманная тоска ни о чем подавляет все остальные мысли, чувства, желания. Напрасно он углублялся в книги — в каждой строке чудился намек на что-то, какой-то скрытый смысл находил он между строк.

— Ты стал другим, — печально сказала Лена, и Виктору так приятно было слышать ее голос! Он может взять эту теплую руку, очень хочется взять ее и поцеловать в ладонь, но он не смеет этого сделать… — Ты стал букой Витя, ты что-то от меня скрываешь. А что, не пойму.

И вдруг она поняла.

Через несколько дней после разговора Лены с Виктором приятели собрались у Компанейцев. Справляли день рождения Лены, ей исполнилось шестнадцать лет. Это был чертовски веселый праздник. Виктор читал стихи и всех поразил. Он никогда никому не говорил о своих поэтических занятиях. А тут притащил с собой на именины первый номер рукописного журнала, который почему-то назывался «Юный свисток». В журнале были стихи Виктора.

Джонни, завидуя Виктору, тоже решил писать стихи и тут же сочинил в честь именинницы экспромт:

Лена сначала хотела обидеться: ей не понравилось слово «красотка», но она не хотела огорчать Джонни. Он один не дичился, не сторонился ее, с ним по-прежнему всегда было весело.

Ребята пели, танцевали, ставили шарады.

И вот в самый разгар веселья Лена вдруг увидела, как пристально, широко раскрыв глаза, смотрит на нее Виктор.

Внезапно Лена поняла, что он смотрит на ее оголившееся плечо.

Она вспыхнула и убежала.

После этого случая она стала тщательно закрывать шею и руки, полюбила одиночество и неясные мысли…

Однажды Лена и Джонни решили сходить на вокзал, посмотреть, нет ли в газетном киоске новых журналов.

Киоск обычно открывался перед приходом поезда. Однако на этот раз он был закрыт. Приятели решили дождаться поезда и вышли на перрон. Поезд подходил к вокзалу. Пыхтя и отдуваясь, прошел паровоз. Вагоны, лязгнув буферами, остановились.

Ребята посмотрели на сонных пассажиров, которые, гремя чайниками, плелись к будке за кипятком, на носильщиков, напрасно ожидающих работы, и направились к выходу.

Около двери кто-то тронул Джонни за рукав и сказал:

— Простите. Не знаете ли вы, как мне пройти на Матросскую улицу?

Джонни обернулся.

Перед ним стоял юноша в грубой крестьянской одежде, с серым мешком за спиной.

— На Матросскую? — отозвался Джонни. — А мы как раз туда! Идемте с нами!

Юноша поправил мешок, подтянул кушак и пошел за Джонни и Леной.

Мадам Кузнецова полагала, что богоданному сынку, завещанному ей мужем, от роду не больше десяти лет. «В крайнем случае, — думала мадам, — если это какой-нибудь хулиган, я его сплавлю в детский дом».

С такими мыслями мадам готовилась к встрече ребенка, о котором адвокат писал в последнем письме. Она жила одиноко, грехи не удавались ей, никто не решался посягнуть на ее прелести. Поэтому она даже с некоторым нетерпением ждала Льва, рассказывала о его приезде всем соседям, знакомым и поделилась своей радостью даже с сенбернаром Васькой.

— Вот, Вася, — сказала она старому спесивому псу, — скоро ко мне приедет сынок. Ты будешь играть с ним, цыпочка моя?

Осенним дождливым вечером к Кузнецовой ввалился высокий парень с насмешливыми глазами и узкими жесткими губами, пахнущий дегтем и овчиной.

— Тетушка, — сказал он, — как бы мне увидеть гражданку Кузнецову?

Мадам, скривив губы, ответила, что Лидия Васильевна Кузнецова перед ним. Молодой человек снял шапку и улыбнулся:

— Я от вас письмо получил. Меня зовут Лев Кагардэ, я сын Никиты Петровича.

Адвокатша ахнула, опустилась в кресло и прошептала:

— Боже мой, благодарю тебя…

За что мадам благодарила бога, ей не было известно и самой. Она кинулась на шею Льву и зарыдала.

Затем она приготовила Льву ванну, вытащила белье мужа, ботинки и костюм. Хотя адвокат был сложен иначе, чем Лев, костюм его в общем сидел на юноше неплохо.

Четверть часа вертелся Лев перед зеркалом и остался доволен собою. Пиджак подчеркивал его широкие плечи и сильную спину. Стройный, с самоуверенным бледным лицом, холодными серыми глазами и огромным костистым лбом, он казался старше своих двадцати лет.

Мадам, увидев Льва в костюме, заохала, заахала, забегала по квартире, раздражающе громко и отчетливо постукивая каблуками, и говорила, говорила, пока Лев не начал откровенно зевать. Он не спал в поезде всю ночь.

Мадам приготовила ему постель мужа, пролив кстати слезу над ней, и позвала Льва ужинать.

За ужином она снова разговорилась. Лев слушал ее рассеянно, ел с аппетитом, подкладывал себе, не стесняясь, все новые и новые порции. Затем ушел спать.

Утром Лев вышел во двор, около сарая увидел Петра Игнатьевича — тот колол дрова.

— Это вы и есть богоданный сынок? — окликнул он Льва и захохотал.

Лев тоже рассмеялся.

— Ну, как поживает мадам? — вытирая вспотевшее лицо, спросил Петр Игнатьевич.

— Спит!

— О, поспать она охотница… Разрешите прикурить.

Лев предупредительно зажег спичку.

— Вас она еще не соблазняла? — Петр Игнатьевич подмигнул Льву.

— Нет еще.

— Ну, у нее время есть!

Они снова рассмеялись.

Во двор вошел Виктор. Он удивленно посмотрел на незнакомого лобастого парня. Ветер играл редкими светлыми волосами Льва.

— Это мой племянник, Виктор Ховань, знакомьтесь, — сказал Петр Игнатьевич. — А это Лев Кагардэ, так ведь? Тот самый, «богоданный»!

Виктор улыбнулся и подал Льву длинные белые пальцы. Лев по-мужски сильно пожал протянутую ему руку.

— Вот тебе, Витя, новый приятель. Простите, вам лет двадцать пять?

— Нет, около двадцати, — ответил Лев.

— А-а, значит, вы почти на три года старше Виктора.

— Вы когда приехали? — не зная, о чем говорить, спросил Виктор Льва.

— Вчера.

— Заходите к нам. Ладно?

— Спасибо. Зайду!

Виктор сказал дяде, что завтрак готов, и они ушли.

Лев осмотрел двор, заглянул в сад. В просвете между деревьями он увидел реку. Вода в ней отсюда казалась застывшей. За рекой лежал луг со сверкающими на солнце большими лужами. Дальше синел лес.

Лев прошел в сад и сразу же заблудился в хаосе яблонь, груш, дикой вишни. Он прошел мимо серых потрескавшихся и упавших статуй, перешел мостик через бурлящий ручеек и вдруг услышал стук. Оглянулся, увидел полуразвалившуюся беседку и вошел в нее. За верстаком кто-то работал. Когда дверь хлопнула, работавший обернулся, и Лев увидел рыжего угрюмого парня.