— Это ты, ты… Расстреляю!..
— Он не виноват, — заступился Левин за Дедкова. — Да о том ли сейчас? Нельзя упускать время. Может, успеем, отобьем ее…
Две партизанские роты тут же выступили наперехват, но не успели. Обнаружили следы — они вели в сторону села Уты, где стоял сильный немецкий гарнизон.
Дука поднял агентурных разведчиков, подпольщиков. Приказ был короток: «Сафронову спасти любой ценой!»
В Москву пошла радиограмма, в которой начальник штаба партизанского движения Брянского фронта майор госбезопасности Матвеев сообщил, что 19 декабря 1942 года, попав на засаду, была ранена и схвачена разведчица Брянского городского партизанского отряда Сафронова Валентина Ивановна и что приняты самые решительные меры по организации ее побега.
Ошибка Кожевникова
Зимнее небо тяжелой пеленой висело над верхушками деревьев. Вечерело. Тоскливо стонал ветер.
Группа разведчиков приближалась к городу. На самодельных саночках везли оружие, доставленное с Большой земли. Автоматы были тщательно прикрыты хвоей.
Неподалеку от мясокомбината, в лесу, остановились. Решили дожидаться конца рабочего дня, чтобы незаметно влиться в толпу возвращающихся со смены рабочих. Условились, что встретятся здесь же через четыре дня. Кожевников пошел к дороге. С ним Маргарита Маевская. Она появилась в отряде недавно, — ничем себя еще не проявила. В агентурные разведчики ее выдвинул начальник штаба Мелешко.
Партизаны осваивают полученное с Большой земли оружие.
— Девка смазливая. Такая везде проскочит, — доказывал Мелешко и дал ей задание в Карачеве.
Маевская без умолку тараторила.
«Вот сорока, — злился Кожевников. — Какая из нее разведчица будет». И невольно его мысли возвращались к Вале. «Эх Валя, где ты, что с тобой?» И в голове возникали десятки вариантов. Как спасти ее?
Ждали около часа. Наконец смена закончилась. Кожевников подал знак, и разведчики по одному начали выходить на дорогу, незаметно сливаясь с толпой рабочих. Неторопливо, с видом уставшего человека, зашагал по улице погруженный в свои раздумья и Кожевников. Его догнала Маевская.
— Понимаете, Анатолий, — жалостливо проговорила она, — ни одна машина не пойдет сегодня на Карачев.
— Дуй пешком.
— О, я боюсь. Холодно. И пятьдесят километров…
Кожевников посмотрел на ее почти детское лицо. В самом деле, куда ей одной идти на ночь глядя?
— Ладно уж. Пойдешь на улицу Петра Великого, 28. Спросишь Ефросинью Дедкову. Это мать нашего Федора. Пароль: «Где можно купить свечу?» Переночуешь у нее и утром в путь.
□ □ □
Лейтенант абвера‑107 Ганс Панчук принял радиограмму: в лесу, за мясокомбинатом, с русского самолета сброшена радистка.
Доллерт, прочитав радиограмму, поморщился.
— Очередная утка. Русские распускают слухи о радистах, парашютистах и заставляют нас бесцельно тратить время на их поиски.
Однако Шпейер не разделял мнения следователя:
— Мы просто скверно ищем.
— Что ж, разомнемся, — подчинился Доллерт.
Он прихватил с собой Газова, Жильченко и Александра, сына Замотина. Несколько часов проблуждали по заметенному снегом кустарнику, но не набрели ни на один след.
Доллерт решил прекратить бесплодные поиски. Агенты вышли на шоссе и уже собирались сесть в машину, когда вдали появилась девушка.
— Проверь у нее документы, — сказал Доллерт Газову.
На паспорте, который предъявила девушка, не было фотографии. Газов подвел задержанную к машине.
— Документ фальшивый, — прогремел Доллерт. — Вы русская радистка!
— Что вы. Я из Орла. Иду к своей тете.
— Проверим!
Так Маевская, возвратившись из Карачева, попала в камеру абвера.
— Пугни слегка эту пташку, — приказал Доллерт Замотину. — Но смотри… не зарывайся.
Замотин молчал.
Когда ввели Маевскую, Замотин добродушно пошутил:
— По какому месту вас побеспокоить… По спинке или по мягкому?
…Очнулась Маевская в камере.
— Дай-ка я тебе еще компрессик приложу, — над ней склонилась высокая женщина с худым изможденным лицом. — О господи, за что нам такие муки… Двоих моих деток-партизан убили. До меня теперь добираются…
Уже на следующий день Маевская рассказала Кузнецовой-Любохонской все, что интересовало эту матерую провокаторшу. На допросах Маевская решила не чем иным, как предательством, купить себе жизнь. Она выдала явочную квартиру Ефросиньи Дедковой и сообщила день и час встречи разведчиков Кожевникова, посланных на розыски Сафроновой.
«Я все скажу»
— Первым делом зайдем к Ефросинье Дедковой, о Феде расскажем, соскучилась она по сыну, — предложила Вера Фомина. — Потом кипятку напьемся — и под одеяло. Знаешь, Зина, так хочется поспать в кровати, ну мочи нет.
Из-за деревьев начали проглядывать городские дома. Они зашли в обметанный сугробами кустарник, вырыли в снегу глубокую яму, сложили туда мины, пистолеты и листовки.
— Улики уничтожены! — удовлетворенно проговорила Вера. — Теперь мы не разведчики, а вольные птицы.
— Выкладывай сюда, вольная птица, адреса и письма, — потребовала Зина.
Фомина снисходительно глянула на подругу.
— Трусиха ты. Бумаги у меня в воротник зашиты. Будь спокойна.
Часовой у мясокомбината равнодушным взглядом проводил девушек с санками и хворостом.
Фомина расхрабрилась и приветливо помахала рукой проезжавшим на машине солдатам.
За разговором незаметно подошли к улице Петра Великого. Низенькие домики под тяжелыми снежными шапками казались необитаемыми.
У дома №28 остановились и постучали. Никто не отозвался. «Спят, что ли?!», — подумала Фомина. Толкнула дверь и обмерла. На широкой деревянной кровати, по-татарски поджав под себя ноги, сидели агенты.
— Заждались мы вас, голубушки, — захохотал сын Замотина Александр. — Месячный паек самогона за два дня пропустили, играючи, карты износили.
Семенцов, Филиппов и Илларионов обступили разведчиц.
— Листовки-то под юбкой ищи, Сашка, — скалил зубы Семенцов.
Подъехали две легковые машины, вызванные агентами. Фомину посадили в одну, Зину — в другую.
Два дня Фомину держали в одиночной камере, потом привели к Замотину. «Батя» открыл большой железный ящик, вытащил плоскую бутыль с прозрачной жидкостью.
— Спирт. Чистый. Все печали снимает, — сказал он, наливая полный стакан.
Фомина подумала: «Легче будет переносить муки» и выпила до дна.
— Умница, — похвалил Замотин. — Теперь отдохни.
Через час она еле держалась на ногах. Ее опять ввели к следователю.
— Давай, дочка, выкладывай как на духу.
— А мне нечего выкладывать-то, — выпалила Фомина.
Замотин вытер платком губы.
— Тогда я буду рассказывать.
Он разложил на столе большую карту, ткнул пальцем в треугольник, помеченный красной буквой «Д».
— Вот здесь Дука с автоматом ходит, а ты, бедная, клопов в тюрьме кормишь…
— Что вы от меня хотите? — прервала его Вера.
— Назови всех подпольщиков.
— Сами ищите.
— Не запирайся. Твоя подружка Зина, — Замотин приврал, — о тебе все сказала. Ты связная и знаешь адреса подпольщиков.
— Сука!.. Если она сказала тебе про это.
— Ничего, я тебя тоже перекрещу. — Замотин щелкнул языком. — На то меня и Батей величают. — В комнату ввалились двое подручных.
Фомину растянули на лавке. Замотин сорвал платье и принялся хладнокровно стегать…
Он выходил из себя: никак не мог понять, почему она так стойко переносит пытки.
— Хара́ктерные девки мне попались, — жаловался Замотин Шпейеру. — Смугленькая, Голованова, молчит, будто язык проглотила, а эта Фомина лается, как собака.
— Следствие — это прежде всего поиск тропинки к душе, — сказал Шпейер с чувством превосходства над Замотиным и этим больно ранил его. — Дай-ка мне одну из них. — Слова прозвучали явно хвастливо.
