Родители Дженис не были бездушными монстрами. Они были деловыми, современными, занятыми людьми. Мистер Корриган разбогател внезапно, вложившись в первые акции компании по производству андроидов. В те годы считалось, что это безумно дорогая и совершенно нерентабельная технология, поэтому рядовой инженер сильно рисковал. Тогда он еще работал в Арабских Эмиратах на постройке зиккуратов, и покупка акций «Дромико» (слоган «Почти как люди») казалась не самым логичным вложением средств. Намного разумней, убеждал Джеймса Корригана его босс, приобрести акции их собственной строительной компании. За зиккуратами будущее.

Когда в 2031 году последний зиккурат догорел и провалился в море, сожженный теми самыми «бесперспективными» андроидами, Джеймс Корриган мог бы глумливо посмеяться. Вместо этого он перекупил строительную компанию. Корриган давно понял, что, чем выше взлетаешь, тем больнее падать. Амбициозные проекты были уместны в Древнем Египте, где пирамиды возводили тысячи рабов и хранили пустыня, страх и тайна. В современном мире куда выгодней строить виллы для Бессмертных.

Их вилла в Майами-Бич стала одной из первых — белая, похожая на летящую чайку или альбатроса. Жена была счастлива. Но их дочь, Дженис, Джен, маленькая толстушка со скобками на зубах, совершенно потерялась в этих светлых просторах. Дженис никогда не отличалась особенной общительностью, а сейчас и вовсе мелькала в солнечных холлах как тень, как бесплотное эхо. Поначалу мистер и миссис Корриган пытались поймать эту тень. А потом махнули рукой, окончательно превратившись для Джен в «бездушных монстров». Их жизнь, легкую и радостную, она наблюдала как будто из-за стекла.

Возможно, девочке следовало винить во всем собственную застенчивость, боязнь огромных — по сравнению с их прежним домом — пространств. Она предпочла винить генных инженеров и биотехнологов. И конечно же андроидов, сначала обогативших отца своим появлением на рынке, а затем разрушивших зиккураты ее детства в жаркой, сказочной, потерянной навсегда стране.

Дженис отлично разбиралась в компьютерах, но даже не умей она ничего, все равно неизбежно бы наткнулась на «Чистый мир». Достаточно было лишь раз запустить голосовой поиск.

Эта разношерстная организация включала и политиков, и проповедников, и даже отщепенцев из ученых. А ультраправое ее крыло взлелеяло немало террористических ячеек и смертников-одиночек. Последние по-своему воспринимали лозунг «Чистота спасет мир». Их девизом было: «Очистим мир от трансгенного дерьма». Пока им удалось провести всего несколько крупных акций, так как консервативная часть движения изо всех сил старалась откреститься от «безумных фанатиков». К сожалению, безумными фанатиками порой становились их собственные дети.

С чистомировской программой Дженис познакомила ее единственная подруга — разумеется, виртуальная. Ее звали Хлоя. На аватарке подруги гарцевала улыбающаяся зебра. Когда после ссоры с родителями Дженис написала Хлое, та предложила девушке на время перебраться к ней, в Миссисагу. Дженис собрала сумку и купила билеты на ближайший рейс до Торонто, не забыв стереть всю историю чата. Она хотела оставить родителям сообщение. Потом передумала, решив, что ее исчезновение попросту не заметят.

При встрече в аэропорту Пирсон подруга, смущенно пожав широченными плечами, сказала хрипловатым баритоном: «Извини, детка. Я не какой-нибудь там педофил или что-то вроде. Это просто конспирация. Копы так и мечтают взять меня за задницу, вот и приходится шухариться». Но Дженис даже обрадовалась. В школе она сторонилась парней, как, впрочем, и девушек. И все же втайне ей всегда хотелось узнать, каково это — встречаться с парнем. А сейчас другого выбора судьба ей не оставляла. Ведь возвращение в светлый дом на побережье никаким выбором не было.

Из туч сыпался мелкий снежок. Дженис шагала, подставив небу лицо и спрятав руки в рукава пальто. Варежку, заляпанную кровью, маршал Мэттьюс заставил выкинуть. А вторую она уже сама выкинула, потому что какой смысл в непарной варежке?

Рядом грузно топал андроид. Когда Дженис увидела его в первый раз, ей показалось, что искусственному человеку не больше тридцати. Но сейчас он выглядел гораздо старше. Старше и печальней, хотя разве андроиды умеют грустить?

— Отчего вы решились на это, мисс? — тихо спросил он.

Дженис нахмурилась. Она согласилась принять участие в безумном плане маршала, согласилась потому же, почему вообще решилась на убийство. Про себя Дженис предпочитала называть это «акцией». Акция протеста. О таких акциях часто твердили в прокуренной берлоге Александра. К Александру (Алексом он просил себя не называть) постоянно сползались маргинального вида личности, с усами, с бородами, с растрепанными патлами, в грязных комбезах и рубахах. Эти парни, как будто вынырнувшие из шестидесятых годов прошлого века, много курили — прежде Дженис всего пару раз видела курящего человека — и мало пили. Дженис удивляла их расточительность, ведь табак стоил куда дороже хорошего виски, но Александр рассказал ей, что сигареты покупают у индейцев в районе Питерборо. Индейцы продавали сигареты большими мешками, а на вырученные деньги потихоньку откупали свои исконные земли обратно у белых.

— Видишь, — говорил Александр, — так мы помогаем аборигенам бороться за права.

Дженис казалось, что аборигенам можно помогать и как-то иначе, менее вонючим способом. Кондиционера в берлоге не было, поэтому девушка, вставая на цыпочки или залезая на табуретку, открывала скрипучую форточку. Гадкий дым клубами выползал наружу. На Дженис косились, и в этих косых взглядах ясно читалось: «иммортелька», «мажорка», «маменькина дочка». Поэтому Дженис не жаловала гостей. Гораздо лучше было оставаться с Александром наедине и заниматься любовью на старой кушетке, кренящейся на правый бок. А потом появилась Айова.

По-настоящему ее звали иначе, но у всех чистомировцев были «подпольные клички». Дженис, например, окрестили Белкой. Айова, впервые улыбнувшись хозяйке дома, — зубы у гостьи оказались до неприличия белые, совсем не такие, как у большинства миссисагских активистов, — заявила: «Знаешь, откуда у меня такая кликуха? Думаешь, я из Айовы? Нет. Просто песенка есть одна. Ху…»

Тут она осеклась, окинув Дженис насмешливым взглядом, и продолжила после заминки: «Хреново мне, братец, хреново, поеду я в штатец Айова». И сунула Дженис крепкую маленькую ладонь.

Айова была наполовину или на четверть индианка, вороная, смуглая, курила больше всех парней, смеялась громче их всех, смело предлагала всякие «акции» и, как выяснилось через месяц, спала с Александром.

Когда Дженис попробовала объясниться, Александр зарыл пятерню в черные, как у Айовы, курчавые патлы и добродушно пробасил:

— Ну что я могу сказать, детка? Я не моногамен.

Дженис, два дня назад обнаружившая, что беременна, молча собрала вещи и ушла, хлопнув дверью. Начиналось лето. По улице, заставленной мусорными баками, носились веселые крысы. У них как раз наступил брачный сезон. В палисадниках доцветали нарциссы и тюльпаны. Остро пахла вымахавшая над заборами сирень. Дженис шла, мысленно проклиная штат Айову, девушку с именем Айова, свою глупость и Александра. Наверное, она уже тогда задумала «акцию». Чтобы доказать. Чтобы отомстить.

Но рассказывать обо всем этом андроиду, созданию без человеческих чувств, было еще глупее, чем кричать в канализационный колодец. Дженис пожала плечами:

— Мне заплатили. Много. Хватило бы на то, чтобы учиться и содержать ребенка. А вы что думали?

Андроид — его зовут Рой Батти, напомнила себе Дженис, еще одно дурацкое прозвище — пожал плечами с удручающей серьезностью.

— Вы напали на нас на полицейской стоянке. Ваш ребенок в лучшем случае родился бы в тюрьме, мисс.

Дженис развернулась и, ощерив неровные зубы, прошипела ему прямо в лицо:

— А тебе какое дело, железяка?

Тот опустил голову и молча зашагал дальше. Глядя в его широкую, обтянутую красной курткой спину, Дженис пожалела о мгновенной вспышке. В конце концов, он был не виноват в своей неполноценности. В отличие от нее самой.