— Да, — ответила Георгина. — Всегда.

— В общем-то, ничего плохого в этом нет. Для здоровья это даже лучше, чем быть толстой. Так на что же мы жалуемся?

Она опять ободряюще улыбнулась Георгине. И та вдруг почувствовала себя свободно и непринужденно и тоже улыбнулась в ответ. Выглядела она сейчас на удивление веселой.

— По-моему, я беременна, — заявила она. — Не знаю, почему мне раньше не пришло это в голову. Наверное, я полная дура.

— Н-ну что ж… может быть. Когда у вас в последний раз были месячные?

— Двадцать пятого апреля.

— Так. А сегодня у нас двадцать девятое июня. Солидный срок. Какой у вас обычный цикл?

— Каждые четыре недели, железно, — как ни в чем не бывало ответила Георгина. — Неизменно.

— Да… это уже можно считать косвенным доказательством. И с какого времени вас начало тошнить?

— Примерно три недели тому назад. А за неделю до этого я стала чувствовать себя страшно усталой.

— И вам не пришло в голову, что, возможно, вы беременны?

— Нет. Я понимаю, это звучит глупо. Но у меня тогда было много поводов для переживаний.

— Да, конечно, — негромко проговорила Лидия. — Вы, наверное, очень тоскуете по маме. Я вам сочувствую.

— Спасибо, — только и сказала Георгина. Она видела, что Лидия внимательно смотрит на нее, и поспешила сменить тему разговора, чтобы уйти от того кошмара, каким стало бы для нее обсуждение ее чувств по отношению к матери. — Но я, в общем-то, не это имела в виду. Меня тогда только что исключили из школы.

— За что?

— За то, что застали в постели с мальчиком.

— Вот как? И после этого вам не пришло в голову, что вы можете быть беременны? Это уж действительно звучит странно.

— Я понимаю. Няня первая об этом подумала. Она-то меня и спросила о последних месячных.

— Умница ваша няня. Это та же самая, что была и раньше? Поразительная старушка!

— Да, — кивнула Георгина, — та же, она меня сюда и привезла.

При мысли о том, что Няня со свирепым видом дожидается ее сейчас в коридоре, глаза у Георгины от страха наполнились слезами. Мысль о маме никогда не вызывала у нее такой реакции. Она опустила взгляд и уставилась себе на колени.

— Ну что ж, — мягко произнесла Лидия, поднимаясь с места и сочувственно улыбаясь Георгине, — давайте-ка вас осмотрим. Не исключено, что мы обе ошибаемся.

Они не ошибались. По словам миссис Пежо, Георгина была на седьмой или восьмой неделе беременности.

— Разумеется, для полной уверенности надо проделать все анализы. Но у вас напряженные груди, и есть другие достаточно типичные признаки. Лично у меня сомнений практически нет. Может быть, вы хотели бы обсудить со мной практические вопросы?

— Не знаю, — ответила Георгина. — А что это за практические вопросы?

— Я буду рада вам помочь, — объяснила Лидия. — Со всем, что может понадобиться. Вам, наверное, нужно обо всем этом немного подумать. Но если вы хотите прекращения беременности, то времени у нас в запасе мало. И разумеется, вы должны будете сказать об этом своему отцу. Или он уже знает?

— Нет, конечно же нет.

— А… а как вы поступите с отцом? Я имею в виду отца ребенка. Вы собираетесь что-нибудь ему говорить?

— Я не могу, — объявила Георгина.

— Ну что ж. А почему, есть какая-нибудь причина?

— Я не знаю, кто он.

Лидию Пежо специально учили никогда не показывать своих чувств. Но в ее практике еще не было случая, когда выполнить это требование оказалось бы так трудно, как на сей раз.

— Понятно. Ну, в таком случае я вам очень и очень рекомендую прекращение беременности. Разумеется, решать вам. Если вам понадобится посоветоваться со мной, пожалуйста, я в вашем распоряжении в любое время, в любое время. Наверное, вам сейчас очень одиноко.

— Да… немного. — Сказав это, Георгина вдруг осознала, что на самом-то деле ей почему-то довольно весело. — Но думаю, что все будет в порядке, я справлюсь. У меня ведь есть Няня. И все равно, спасибо вам большое.

— Не за что. А теперь пройдите к сестре, она возьмет у вас анализы. Сегодня к вечеру я вам позвоню.

— Спасибо. Огромное спасибо, миссис Пежо. Я вам очень благодарна. — Георгина широко улыбнулась врачу. — Мне теперь стало намного легче. Во всех отношениях. — Она на секунду замешкалась, а потом вдруг сама удивилась вылетевшим у нее словам: — Да, и должна вам сказать, я не хочу никакого прекращения беременности.

Лидия в этот момент писала направление к сестре; она остановилась, встревоженно подняла глаза на Георгину, потом начала писать дальше.

— Ну что ж. Решать, разумеется, вам. Но обдумайте все как следует, хорошо? Подумайте обо всех последствиях. Очень тщательно. И через несколько дней опять приходите ко мне. Что бы вы ни решили, вам нужна будет медицинская помощь. Так дальше продолжать нельзя.

— Конечно. Конечно, нельзя. Я даже… — Она вдруг вскочила. — Ой, извините, можно мне воспользоваться вашим туалетом?

Выйдя из кабинета, она только кивнула Няне, сказала негромко: «Похоже, что да», — и больше не произнесла ни слова, пока они не вернулись в Хартест.

Уже дома Георгина спросила:

— Можно я зайду к тебе? Поговорить?

— Конечно можно. Я поставлю чайник.

— Чудесно. Совсем слабый чай, если можно. Надеюсь, от такого меня не вытошнит.

— Ну так вот, — заявила она, опускаясь в Нянино кресло-качалку и с довольным видом складывая руки у себя на животе, — я беременна. — Всю ее переполняла радость; Георгина улыбнулась Няне, чувствуя себя невероятно счастливой.

— Да, тут уж ничего не поделаешь, — ответила Няня.

— Вот именно, а я и не хочу ничего делать. Спасибо тебе, Няня, за то, что ты сразу поняла, в чем дело. Не знаю, что бы я без тебя делала. Наверное, разродилась бы в гостях у бабушки прямо на Рождество.

— Здравым смыслом ты никогда не отличалась, это уж верно, — проговорила Няня.

— Я знаю. Но ведь это же прекрасно, правда?

— Нет, — возразила Няня, — я бы так не сказала.

— Нет, прекрасно. Я так рада, сказать тебе не могу.

— Георгина, — начала Няня, и на этот раз испытанное ею потрясение подвигло ее на совершенно обычную в подобных случаях реакцию, — Георгина, ты говоришь чепуху. Ну как, интересно, ты можешь быть рада? И чему? Должен же быть у тебя какой-то здравый смысл. Что ты собираешься делать дальше?

— Разумеется, рожать этого ребенка. Я тебе не могу передать, какие изумительные чувства я сейчас испытываю из-за него, Няня. Хотя, конечно, мне и очень плохо. Но я страшно счастливая, просто жуть какая счастливая.

— Георгина, тебе нельзя оставлять ребенка. Нельзя. Это убьет твоего отца.

— А мне кажется, — возразила Георгина, — что ничего подобного, а вот мне будет намного лучше. — Она прямо, не отводя взгляда, смотрела на Няню. — Послушай, мне не очень хочется обо всем этом говорить, мне это противно, но, может быть, тогда ты меня поймешь. Поймешь, что и почему я чувствую. Это касается… мамы. Понимаешь ли, мы… то есть папа… о господи, даже и не знаю, как тебе сказать…

Няня взглянула на нее, и Георгина вдруг почувствовала, что между ними двумя не осталось больше никаких секретов.

— Я все знаю, Георгина, — произнесла Няня.

Георгина почувствовала себя так, словно ей сказали, что мир стал вращаться в обратную сторону. Долгое время она молчала, не в силах произнести ни слова, и только не мигая взирала на Няню.

— Откуда ты знаешь? — выдохнула она наконец.

— Я много чего знаю, — ответила Няня.

— Да… но… — Георгина развела руками, не в состоянии поверить услышанному. Она могла заподозрить в таком знании кого угодно, но уж только не Няню с ее нравственной непоколебимостью, крайне щепетильным отношением ко всему, с ее преданностью Вирджинии. — Но, Няня, ты же так любила маму. Не желала никогда слушать ни одного худого слова в ее адрес.

— И правильно. — Няня взяла отложенное вязанье и принялась быстро-быстро вязать. На Георгину она не смотрела. — Я была твоей маме подругой. Ей было очень одиноко.