Литмир - Электронная Библиотека
* * *

Вирджиния уехала на несколько дней в Лондон; Шарлотта как-то утром дождалась, пока все занялись своими делами, потом зашла в кабинет матери и открыла нижний ящик ее письменного стола — очень медленно и осторожно, словно содержимое ящика могло выпрыгнуть и ужалить ее. «Я похожа сейчас на Пандору с ее ящиком», — подумала Шарлотта, недовольная и собой, и своим страхом. Руки у нее были холодные, влажные и слегка дрожали; прежде чем достать из ящика папку, на которой было написано ее собственное имя — «Шарлотта», — и открыть ее, она на мгновение зажмурила глаза. В папке с самого верха лежало ее свидетельство о рождении.

— Ну вот видите, все действительно так и есть. Мама говорила правду. Можешь передать это Фэншоу, Макс, и, если хочешь, треснуть его еще раз. Все в порядке, мы действительно родные, а наши родители — мама и папа, это точно.

— Ты сама догадалась посмотреть наши свидетельства? — восхитилась Георгина. — Ну и умная же у тебя голова, Шарлотта. Тебе надо будет стать сыщиком, когда вырастешь.

— Ну нет, я хочу вести собственное дело, — возразила Шарлотта. — Какое-нибудь очень большое и мощное дело. Вот это мне понравится.

— Тебе надо как-то избавиться от этого дурака Фредди и стать во главе дедушкиного банка, — заявила Георгина.

— Это будет нетрудно, — вмешался Макс, — он же такой слабак. Можно столкнуть его в озеро, и он утонет, или заманить на дерево, и он никогда не сумеет оттуда слезть и так там и умрет от голода.

Шарлотта задумчиво посмотрела на брата.

— По-моему, есть куда лучшие способы, — проговорила она.

Глава 10

Малыш, 1978

Был день рождения Фреда III. Ему исполнялось семьдесят пять лет. И юбилейные торжества были отмечены из ряда вон выходящим событием — его уходом в отставку. За два дня до годовщины был устроен прощальный ужин для всех его коллег, друзей, соратников и восторженных поклонников с Уолл-стрит. А в этот вечер в доме на Лонг-Айленд устраивался колоссальный прием для всех членов семьи и личных друзей.

После приема Фред III и Бетси должны были отправиться в длительную поездку на Бермуды, чтобы как следует там отдохнуть и чтобы, как выразился юбиляр, он не путался в ногах у Малыша в те самые первые дни, когда тот будет осваиваться в банке в новом качестве.

Малышу даже не верилось, что эти перемены должны вот-вот произойти. Когда у него исчезли уже самые последние надежды на это, Фред вдруг как-то утром зашел в кабинет Малыша и как будто между делом сказал, что ему хотелось бы проводить побольше времени за игрой в гольф и поэтому через три месяца, в день своего рождения, он уйдет в отставку. Вот так вот просто взял и высказался. После чего повернулся и вышел из кабинета, и второй раз Малыш услышал его высказывание на эту тему только через три дня, когда в заключение заседания правления банка он повторил то же самое Питу Хоффману (сыну Найджела, который давно уже был в отставке) и другим старшим партнерам, причем сказал это так спокойно, словно информировал их о повышении полугодовых премий или о том, что прихватит лишний денек отдыха на празднование Дня благодарения.

До сих пор Малыш даже не осмеливался рассказать обо всем Мэри Роуз; но в этот вечер он вернулся домой с огромной охапкой красных роз в одной руке и бутылкой самого лучшего «Боллинжера» в другой.

— Добился, — выдохнул он. — Извини. Мы добились. — Ей незачем было даже спрашивать его, что он имеет в виду.

* * *

С тех пор каждый день, абсолютно каждый день он жил под страхом: под страхом того, что отец передумает; что сам он может совершить какую-нибудь глупость; что на бирже начнется очередной спад и Фред почувствует себя обязанным остаться и, как он любил выражаться, «привести дела в порядок». Но проходили дни, за ними недели, и не происходило ничего такого, что побудило бы Фреда изменить принятое им решение; на протяжении последнего месяца своего пребывания в банке он устроил целую серию деловых ланчей с основными клиентами, старшими партнерами по банку и Малышом, всякий раз повторяя за ланчем принятое им решение. Партнеры были явно польщены этим, решение его воспринимали в высшей степени одобрительно, обещали Малышу всяческую помощь и поддержку, а в частных разговорах друг с другом, за плотно закрытыми дверями, говорили, что уже давно пора было это сделать. Больше всех был доволен Пит Хоффман; вначале Малышу это показалось странным, но потом он наконец сообразил, что сын Пита, Габриэл, должен был вскоре окончить Гарвард и начать делать первые неуверенные шаги на Уолл-стрит. Фреду III Гейб не нравился: он говорил, что молодой человек чересчур доволен сам собой. Поскольку Фред никогда не менял ни о ком своего мнения, это означало, что будущее в банке «Прэгерс» Гейбу явно не светило; но когда во главе банка встанет Малыш, его шансы могут возрасти. Однако Малыш считал, что Питу еще придется попотеть над этой задачкой: у него и у самого было невысокое мнение о Гейбе. Но Малыш просто не мог поверить, что все-таки это наконец происходит. Что банк станет в конце концов его банком. Что он сможет управлять им, направлять его развитие, совершенствовать его. Сейчас, когда перспектива всего этого была как никогда близка, Малыша охватили нетерпение и возбуждение, удивившие даже его самого.

И вот наконец она настала, эта Суббота перед Понедельником, когда он переезжал из «кабинета наследника», которому теперь предстояло несколько лет стоять пустым, пока в нем не поселится Фредди, в огромный и темный кабинет, где громоздились книжные полки, где стоял старинный письменный стол, который Фредерик I привез с собой из Атланты, где в углу пристроился его же, теперь молчавший, телеграфный аппарат, где стояли и висели великолепные лампы, не выключавшиеся ни ночью ни днем, — и где обитали воспоминания. Они почти осязаемы, эти воспоминания, подумал Малыш; еще вчера он сам наблюдал, как его отец долго и неподвижно стоял в дверях в последний раз и вспоминал, переживая все заново: свою молодость, крах, потом медленное восхождение, тот день, когда раздался звонок Джикса Фостера — «Фред? Это Фред Прэгер? Фред, мне нужен банк», — появление среди стенографисток банка мисс Бетси Брэдли, войну, депрессию, лихорадочный рост города… И за всем этим, как общий фон всех и всяческих воспоминаний, — гигантские, вызывающие благоговейный трепет приливы и отливы денег в город и из него; сопутствовавшие этому страхи и надежды, победы и поражения, те колоссальные сила и власть, что несли с собой эти деньги, — все то, что любой хороший банкир способен был чуять носом и даже физически ощущать, просто стоя на улице. Единственное, что сейчас по-настоящему волновало Малыша, — сумеет ли он сам — и если да, то в какой степени — проявить необходимую чувствительность ко всему этому.

— Малыш, ты изумительно выглядишь! — воскликнула Вирджиния. — Помолодел лет на пять.

В поисках детей она заглянула сюда, под огромный бело-желтый тент; накрытое им пространство было так велико, что ей пришлось несколько минут оглядываться, прежде чем она их увидела: все ребята крутились возле сцены и на ней, баловались с микрофоном, рассматривали уже расставленные на главном столе карточки с именами гостей. И казалось, что все это громадное пространство под тентом заполняют цветы, тоже белые и желтые: по всему периметру стояли необъятные вазы с белыми и желтыми розами, длинные связки фрезий, переплетенные мхом, обвивали поддерживавшие тент столбы, а по обеим сторонам сцены и на столах мелкими желтыми и белыми цветами были выложены цифры «75».

Малыш стоял, смотрел на оккупировавших сцену ребят, и выражение лица у него было при этом какое-то чудное: он улыбался, но одновременно в нем чувствовалась и странная внутренняя напряженность… Однако выглядел он действительно изумительно: ярко-голубые глаза смотрели ясно и чисто; в смокинге, с бронзовым от загара лицом и почти выцветшими после проведенного в Нантакете лета волосами, он опять казался таким же привлекательным, беззаботным и счастливым, каким был когда-то.

57
{"b":"210432","o":1}