— Ты смотришься прямо как прекрасный принц из сказки, — продолжала Вирджиния.
— Скоро уже не принц, — улыбнулся ей Малыш. — Король. Наконец-то.
— Да, наконец. Я так рада за тебя, Малыш.
— Ты тоже прекрасно выглядишь, Вирджи. Даже не верится, что ты и вправду мать тех вон двух уже почти взрослых барышень.
Шарлотта сидела на краю сцены, болтая ногами, пожалуй немного полноватыми; одета она была в кремового цвета платье от «Хлое», украшенное кружевами шантильи,[18] с массой оборочек на лифе, дразняще-низким вырезом и широкой юбкой, короткой ровно настолько, чтобы она еще не утратила права называться длинной; Шарлотта отлично сознавала, что такой туалет придает ей вид уже сексуально зрелой девушки. Волосы у нее были зачесаны вверх и до предела взбиты, золотистые глаза подведены, а губы слегка тронуты блестящей бледно-розовой помадой, что подчеркивало чувственность ее маленького, совсем еще детского рта, на котором как будто не обсохло молоко матери. «Очень даже привлекательная девушка», — подумал Малыш; правда, ее внешность создает о ней неверное впечатление: тот, кто видел Шарлотту впервые, скорее всего, принял бы ее за симпатичную и немного туповатую простушку. Малышу вдруг пришло в голову, что детское личико и острый ум — на самом-то деле весьма странное и опасное сочетание.
Он понимал, что Шарлотта, как любимая внучка деда, была фактически на положении кронпринцессы и что поэтому ему следовало бы относиться к ней, как относилась Мэри Роуз, с таким же недоверием и подозрительностью; однако племянница была столь обезоруживающе мила, так неиспорченна, обладала такими хорошими манерами, что он не мог заставить себя не любить ее.
Вместе с тем Малыш знал, что не только Мэри Роуз, но и Фредди относится к Шарлотте совершенно иначе. Он кузину терпеть не мог. Он ненавидел ее всегда, все свои детские годы: за то, что на ее фоне сам смотрелся неизменно хуже, за то, что она была умнее и храбрее его, за то, что при малейшей возможности помыкала и командовала им, — и еще за то, что она была неизмеримо ближе его самого к деду. Малыш — которому было трудно ладить со старшим сыном, отличавшимся сдержанностью, способностью действовать другим на нервы, скрывавшим за внешней холодностью болезненную застенчивость, не умеющим и не любящим развлекаться, — не раз пытался как-то повлиять на отношение сына к Шарлотте, успокоить его на ее счет, уверить Фредди в том, что именно он — единственный наследник банка, что никто не сможет отнять у него «Прэгерс», что его дед — убежденнейший сторонник традиций и упорядоченной преемственности и никто и ничто на свете не сможет разубедить деда в том, что только Фредди должен будет со временем получить банк в свою собственность; банк создан на таких условиях, доказывал Малыш, что тридцать процентов всех его акций перейдут к Фредди сразу же в момент смерти Фреда III, и это так же точно и определенно, как и то, что пятьдесят процентов банка станут его прямой собственностью. Но Фредди все равно продолжал испытывать беспокойство. Он боялся Шарлотты, не доверял ей, весьма опасался ее влияния на деда, и никакие доводы отца не в силах были развеять его страхи и подозрения.
«Фредди очень медленно взрослеет физически», — подумал Малыш; возможно, этим и объясняются многие его проблемы. Ему было уже девятнадцать лет, но внешне он все еще производил впечатление скорее мальчика, чем мужчины, и совершенно не обладал теми уверенностью в себе и апломбом, которыми с избытком были наделены и Фред III, и Малыш. Кендрик — вот кто уж скорее соответствовал классическому типу мужчины из рода Прэгеров: он был выше и крупнее брата, смелее и решительнее его, хватало ему и обаяния, но понять его Малышу было еще сложнее. Кендрик по природе был артистической натурой, он любил ярко и крикливо одеваться и делал это всегда, когда ему разрешали, что случалось не часто; ему предстояло вскоре отправиться в Лоренсвиллскую школу, и в глубине души он этого страшно боялся, поскольку был абсолютно неспортивен, но вслух всем заявлял, что ждет этого события с нетерпением. Он обладал весьма умеренными умственными способностями и, занимаясь изо всех сил, учился чуть выше среднего; у него, однако, был один ярко выраженный дар — способности к рисованию. Он говорил, что, когда вырастет, станет архитектором; и всякий раз, когда ему случалось бывать в Хартесте, который Кендрик очень любил, он старательно и кропотливо трудился над эскизами дома. Пока что он не обнаруживал ни малейшего интереса к девочкам; Малышу как-то раз пришла в голову ужасная мысль: а что, если Кендрик — голубой? Он безжалостно гнал эту мысль прочь, но она упорно не желала покидать его.
— Привет, папочка. Ты очень здорово выглядишь. Ой, Шарлотта, какое на тебе потрясающее платье!
— Спасибо, Мелисса. Ты тоже очень нарядная.
Шарлотта спрыгнула с возвышения и поцеловала свою двоюродную сестричку. Мелисса (появившаяся на свет ровно через девять месяцев после того, как Энджи исчезла из жизни Малыша) была облачена в нечто, состоящее из одних только складок и оборочек, а ее золотистые кудряшки украшал сзади большой розовый бархатный бант. В свои восемь лет она была очаровательнейшей девчушкой — симпатичной, милой и доброй по натуре, очень общительной и дружелюбной — и пользовалась всеобщей любовью. «По-моему, из всех их детей Мелисса единственная, кто похож на Малыша», — заметила как-то Вирджиния Александру; тот рассмеялся и сказал, что, на его взгляд, Мелисса куда красивее, чем Малыш; но даже и Александр, которого утомляли все дети, кроме своих собственных, любил племянницу и с удовольствием играл с ней.
Вслед за Мелиссой подошли и ее братья.
— Папочка, а когда начнут собираться гости? — спросила девочка.
— Думаю, где-нибудь через четверть часа. Кендрик, Фредди, слушайте внимательно: я вас прошу сегодня вечером тщательно следить за тем, чтобы никто из гостей не чувствовал себя потерянным. Знакомьте людей друг с другом, заговаривайте с ними сами, сделайте так, чтобы гости общались между собой. И не неситесь первыми в буфет. Дети должны быть там в последнюю очередь.
— Папа, никто из нас первым в буфет не понесется. — Голос Фредди звучал слегка обиженно. — Ты и сам это знаешь.
— Я понесусь, — вздохнула Мелисса. — Быстрее всех. Мне уже сейчас есть хочется.
— Тогда сходи на кухню и сделай себе сэндвич, потому что ждать придется еще долго. И не приставай к миссис Берридж, у нее и без того хватает дел. Сделай сама, что тебе хочется, ладно? И не пропадай потом никуда и не испачкай маслом платье, а то мама с ума сойдет. И я тоже, — поспешно добавил он. — Давай-ка я лучше схожу с тобой.
— Я с ней схожу. — Шарлотта взяла Мелиссу за руку. — И послежу, чтобы она не испортила платье.
— Вот за это спасибо, — ответил Малыш. — Чем только мне потом тебя отблагодарить?
— Я что-нибудь придумаю, — улыбнулась ему Шарлотта.
Триста пятьдесят человек, собравшиеся сейчас под тентом, и были тем, что Фред III называл семьей. Вместе с этими людьми был проделан очень долгий путь. С некоторыми из присутствующих совместная деятельность объединяла Прэгеров на протяжении уже трех поколений, с очень многими — на протяжении двух; были здесь и такие, кто играл вместе с Фредом еще в его детские годы (хотя из друзей и подруг детства Бетси не было никого); все это были богатые и влиятельные люди, обладающие крупными состояниями; в их компаниях или, по крайней мере, в сферах их деятельности отец сменял деда, сын — отца, внук — сына; все они вели одинаковый образ жизни, и эта общность жизненного пути поколений, самого уклада жизни была так же неотвратима, как смена дня и ночи или времен года. Тот, кто появлялся на свет, с рождения принадлежа к этому специфическому миру, так в нем и оставался потом всю свою жизнь: внутри его и женился или выходил замуж, воспитывал детей; вырваться из него можно было, только поставив под серьезную угрозу все, чем обладал человек.
