— Великолепно, — пробормотала она. — Изумительно. Господи, секс — это такое удовольствие.

Тоби снова запустил машину и резко тронулся с места; выехав из города, он круто свернул с шоссе влево, под указатель, показывавший в сторону Сейвернейк-форест. Шарлотта дремала, откинувшись на спинку сиденья.

Очнулась она сразу, внезапно почувствовав, что машина остановилась. Тоби затормозил в самом конце неизвестной проселочной дороги, в глубокой колее, и теперь смотрел на Шарлотту с каким-то странным выражением.

— Господи, — проговорила Шарлотта, сразу же трезвея, — что стряслось? Мы что, сломались? Тоби, в чем дело?

— Нет, — ответил он. — Мы не сломались. А вот я могу сейчас сломаться. Давай выйдем из машины, Шарлотта.

— Нет. Ну ладно. Только ненадолго.

Она выбралась из машины. Тоби вытащил из-за заднего сиденья коврик и расстелил его на траве возле дороги.

— Иди сюда, — позвал он, усаживаясь. — Иди ко мне, Шарлотта. Нам еще много надо сегодня сделать, верно?

— Ну, я…

— Брось, Шарлотта, незачем разыгрывать передо мной эту застенчивость. Ты же знаешь, что ты всегда мне нравилась.

— Тоби! Насколько я слышала, ты не так уж плохо проводил время без меня.

— Да, верно. Но тебя, Шарлотта, я никогда не забывал. Не мог забыть. Помнишь ту вечеринку, а? Я-то помню.

— Нет, — фыркнула Шарлотта. Впрочем, какую вечеринку? О чем он говорит? Голова у нее кружилась.

— Иди сюда ко мне, садись. — Тоби похлопал рукой по коврику. — Садись и устраивайся поудобнее.

Шарлотта недоверчиво посмотрела на него. Потом села. Тоби повалил ее на спину и принялся целовать. Теперь она вспомнила: он всегда умел хорошо целоваться. Не так хорошо, как Бо, но тоже неплохо. Она ответила на его поцелуи.

Рука Тоби забралась к ней под платье. Шарлотта почувствовала, как он оглаживает ее груди, как уверенно и целеустремленно ласкает соски. Некоторое, не очень долгое, время она разрывалась между теми приятными ощущениями, которые вызывали у нее движения рук Тоби, и чувством, что она вроде бы нарушает верность Бо; но потом внезапно успокоилась. Бо был за тысячи миль отсюда. Немного любовных игр не нанесут ему никакого ущерба. Уже обе руки Тоби были у нее под платьем и продвигались вверх, потом пошли вниз, лаская ее обнаженные загорелые ноги, поглаживая бедра и все больше сосредоточиваясь на них. Вот он добрался до ее трусиков; она почувствовала, как его пальцы неуклюже и осторожно, словно проверяя, коснулись ее волос. Ощутив, вопреки собственному желанию, возбуждение, она слегка застонала и потянулась, и Тоби понял смысл этого сигнала.

Он резко сел, отодвинувшись от нее, и расстегнул молнию на брюках, Шарлотта предусмотрительно отвела взгляд в сторону.

Потом он снова склонился над ней и принялся снимать с нее трусики; она улыбнулась и стянула их с себя сама. Не в силах больше сопротивляться совокупному эффекту от выпитого и тех ощущений, что пробудили в ней воспоминания о пережитых раньше сексуальных радостях и удовольствиях, она лежала на спине, и ее поза, выражение ее лица, ее взгляд, ее разметавшиеся волосы — все это властно звало к себе. Она уже не ощущала ничего и ничего не помнила, кроме собственного возбуждения, кроме силы и пульсирующего жара охватившего ее желания; Тоби опять начал ее целовать, а потом, когда она выгнулась навстречу, прижимаясь к нему, вдруг вошел в нее резко, твердо и безжалостно. Шарлотта снова закрыла глаза и вся отдалась наслаждению.

Но наслаждения не было. Тоби четыре или пять раз дернулся, не переставая лихорадочно целовать ее, и она только-только стала привыкать к нему, чувствовать его, ощущать какое-то удовольствие, как он застонал, кончил и бессильно опустился на нее. Шарлотта лежала, освещенная луной, смотрела в высокое небо, и ей казалось, что ее грубо предали. Где же та радость, которую она привыкла испытывать, где тот нарастающий ритмичный жар, тот оглушающий взрыв и наступающее потом приятное умиротворение? Сейчас она чувствовала лишь какую-то ноющую пустоту, похожую на боль. Она лежала, не шевелясь, почти полностью протрезвев, и вдруг ее окатила горячая волна стыда.

— Это было прекрасно, — произнес Тоби, перекатившись рядом с ней на спину. — Просто прекрасно. Тебе хорошо?

— Э-э… да, — несколько неуверенно ответила Шарлотта.

— Извини, что я не натянул резинку. Как-то потерял голову. Но у тебя ведь все должно быть в порядке, верно? Как у тебя по дням — порядок?

— Э-э… да, — повторила Шарлотта. — По-моему, да. — Теперь ощущение пустоты у нее проходило, уступая место ярости. Разумеется, она и не подумает сказать Тоби, что постоянно принимает таблетки: пусть немного помучается.

— Так, значит, тебе хорошо? По-моему, было просто потрясающе.

Шарлотта повернула голову и посмотрела на него. Ей показалось, что никогда в жизни она ни к кому не испытывала такой ненависти, какую почувствовала в тот момент к Тоби, все еще валявшемуся со спущенными ниже колен штанами и самодовольным выражением на лице.

— Нет, ничего хорошего, — холодно возразила она и села, ища глазами трусики.

— Что? Ну, извини, дорогая. Но знаешь, в первый раз часто ничего особенного не чувствуешь. Со временем научишься.

Шарлотта уставилась на него и долго молча смотрела, нарочно сосредоточив взгляд на его маленьком, съежившемся пенисе. Потом улыбнулась — высокомерно, зло, почти не разжимая губ.

— Тоби, — процедила она, — мне кажется, это тебе надо поучиться. И многому. Ты, конечно, весьма удивишься, но у меня это был не первый раз; и если что удивляет меня, так это то, что ты этого не понял. Больше того, я не думаю, что мне надо чему-то учиться, потому что я очень часто получала от этого громаднейшее удовольствие. А вот твое умение — если то, что мне пришлось испытать, можно назвать этим словом — оставляет желать очень много лучшего. А теперь поехали домой. Я устала.

Она поднялась, натягивая трусики, и направилась к машине, и уже почти дошла, когда Тоби вдруг схватил ее сзади за плечи и резко повернул к себе.

— Ах ты сука, — прошипел он, — потаскуха. Грязная самодовольная потаскушка, вот ты кто. Ну что ж, дурная кровь сказывается. Как ни скрывай, все равно вылезет наружу.

Шарлотта недоумевающе воззрилась на него.

— Совершенно не понимаю, о чем ты, — произнесла она наконец.

— Вот как? Ну конечно, что еще тебе остается говорить!

— Объясни, Тоби, — потребовала она. — И отпусти меня. Мне больно.

— Ладно, садись в машину. — Он уже явно сожалел о вырвавшихся у него словах. — Садись, и поехали.

— Тоби, — настаивала Шарлотта, — я хочу знать, что ты имел в виду. Что должно было вылезти наружу?

— Ничего, — буркнул Тоби. — Садись в машину.

Шарлотта молча села. Тоби запустил мотор, выехал задним ходом на шоссе и на большой скорости погнал машину вперед. Шарлотта смотрела на его лицо, которое в свете луны казалось совершенно белым и застывшим, и чувствовала, как в ней все сильнее поднимается непонятное беспокойство. Но она молчала до тех самых пор, пока Тоби не въехал в Хартест и не остановился перед самым домом. Только тогда она повернулась к нему.

— Тоби, — проговорила она, — если ты мне не объяснишь, что ты имел в виду, я сейчас всех перебужу и скажу, что ты меня изнасиловал.

— Не посмеешь. И тебе никто не поверит.

— Безусловно посмею, и мне все поверят. Я хорошая актриса, ноги у меня в грязи, в волосах остались листья и травинки, а кроме того, есть одно неоспоримое доказательство в моем теле. Отцу будет очень трудно мне не поверить. Так что давай выкладывай, черт побери, о чем ты там трепался.

— Шарлотта, не вынуждай меня. Пожалуйста. Извини, я не должен был ничего говорить.

— Теперь уже поздно сожалеть. Давай начинай, Тоби, ну?

— Нет.

— Ну хорошо. — Она вышла из машины и приоткрыла рот, готовясь закричать. Тоби в мгновение ока втащил ее назад и зажал ей рот рукой.

— Заткнись. Я тебе все расскажу. Только заткнись.