— Привет, Кэти! Не расскажешь, что мы будем носить в следующем году? — спросил один из журналистов, но в его взгляде я прочла: «Можно подумать, ты это знаешь!»

— О, тебе повезло. — Я улыбнулась ему. — Кафтаны, кафтаны, и ничего другого.

Я не стала дожидаться, вызовет ли моя фраза бурную реакцию, и отошла в сторону. Мне больше нравилось общаться с теми, кто не пишет о моде, — честными циниками, чьи глаза всегда устремлены на пакеты с подарками и подносы с выпивкой. Даже несмотря на то, что один из них сказал о себе и своих коллегах: «Боже, Кэти! Мы выделяемся в этой толпе, как белые комки жира в черном пудинге».

Кто здесь еще? Ага, нервные представители норвежской водочной компании, трясущиеся от страха сделать что-нибудь неправильно. А ведь они не имеют ни малейшего представления о настоящем провале или триумфе. Я подумала, не стоит ли проявить любезность и поболтать с ними, сказать, что все идет просто великолепно. Но с другой стороны — жизнь настолько коротка, как зимний день в Норвегии.

Честно говоря, все шло не так уж гладко. Джуд Лоу так до сих пор и не появился. Может, Момо воспользовался услугами охранной фирмы «Вояж», и его просто не пустили в помещение — «извини, дорогой, это слишком серьезное событие для парня в пиджаке из змеиной кожи». Бесплатные напитки закончились, и журналисты поспешили к выходу. Я направилась на поиски Людо.

Пока я перемещалась по залу, Людо терпеливо ждал меня в уголке, выбираясь оттуда, только когда мимо проносили подносы с водкой с запахом шоколада или с шоколадом с запахом водки, уж не знаю, с чем именно. Он напился и впал в меланхолию.

— Черт тебя подери, Кэти, — начал он. Из-за его мягкого голоса эти слова звучали безобидно. — Ты бросила меня здесь на весь вечер одного, как последнюю «гребаную суку».

Людо стал довольно часто употреблять это словосочетание. Сам он объяснял, что не хочет никого шокировать, просто пытается дать ему новую жизнь, как рэпперы, которые называют друг друга «ниггер». Я не совсем понимаю, как это можно сделать, тем более что Людо мужчина, а не женщина. Но обычно я спокойно реагирую, когда он так выражается.

— Людо, ты ведь не маленький. Здесь масса твоих знакомых, почему бы тебе не пообщаться с ними?

—Я и пытался пару раз, но ты же понимаешь — все, что я говорю, им совсем не интересно.

Я представила, как Людо объясняет новаторское использование научной метафоры в поэзии Джона Донна какой-нибудь гордячке-стилистке из «Мэри Клэр», и почувствовала прилив нежности к нему. Наверное, я должна была поговорить с Людо, представить его окружающим или придумать еще что-нибудь. Но я делала это уже бесчисленное множество раз, и все без толку. Я знакомила его с успешными людьми из мира моды, с директором Пятого канала, а он рявкал им прямо в ухо что-то об орланах, и на этом все заканчивалось. И мне следовало быть жесткой, в каждой паре по крайней мере у кого-то должны быть свои пристрастия.

—Людо, ну послушай, я же не виновата, что ты смыслишь в светских разговорах не больше чем кактус. А еще ненавидишь людей из мира моды, любого торговца или тех, кто пытается заработать или развлечься.

— Зачем ты тогда таскаешь меня на эти чертовы вечеринки? — Вопрос прозвучал с интонацией одновременно ворчливой и капризной, и мне это было неприятно.

— Никто не заставлял тебя идти. Тем более ты прекрасно знаешь, что был бы недоволен, не пригласи я тебя.

— Мне следовало ставить на них метки, — пренебрежительно сказал Людо. — Ты только посмотри на них, что могут дать миру такие люди? Разве станет жизнь хуже, если все они погибнут в авиакатастрофе?

— Но кто будет организовывать вечеринки, если не будет Майло? А без моделей кого еще можно фотографировать? Да уж, Людо, ты просто глупец.

Именно в этот момент я увидела нечто. Не знаю, как оно миновало заслон охраны, может быть, эти «злодеи» оцепенели от шока? «Нечто» представляло собой бежевый пиджак в стиле сафари — впереди идеальная с точки зрения математики система завязок из кожаных ремешков и петелек. А ниже — о мой Бог! — в своем явном великолепии: потрясающие, того же стиля, что и пиджак, бриджи с неимоверным количеством завязок ниже колена. Этот наряд нельзя было отнести к линии одежды, возрождающей моду семидесятых годов. Нет! Он сам — и это очевидно и не вызывает сомнений — был сделан в далекие семидесятые. И по мере приближения становилось понятным, что сделан он, пробуй хоть на ощупь, хоть на зуб, из искусственного материала. Это можно было сравнить с креветочным коктейлем, стейком с соусом «тартар», десертом «ангельское наслаждение»; это был Демис Руссос, которому подпевал «Свингл сингерс»[4]. В общем, в зал вошла Пенни.

Я вспомнила наш разговор. Много дней назад в офисе Пенни описывала мне этот костюм.

— Это как раз то, что нужно, — сказала тогда я. — Вы обязательно должны надеть его.

Это был стандартный ответ на рассказы о старых вещах, хранящихся в чужих гардеробах.

— Правда? Наверное, я так и сделаю, — ответила она, а я сразу переключилась на подсчеты прыгающих перед глазами цифр в бухгалтерских документах.

Проблема или, если хотите, ошибка состояла в том, что существовала ощутимая разница между модой в семидесятые годы и современной одеждой в стиле того времени. Дело в том, что, когда мода возрождается, появляются детали, и не обязательно незначительные, которые отличают вещи от их предшественников. Пропустите эти мелочи, и вы будете похожи на детского массовика-затейника. И вид Пенни действительно развлекал многих. Она продвигалась по залу и вызывала пристальный интерес, люди были настолько сосредоточены на ней, что забывали о вполне естественном желании рассмеяться. Свойственная актрисе манера держать себя и явное нежелание смотреть по сторонам придали появлению Пенни сходство с визитом надменной вдовствующей герцогини Габсбургской в небольшой городок в Черногории.

Людо тоже увидел ее.

— Мама, о Боже, — простонал он и отступил назад в тень, как школьник, который не хочет, чтобы его целовали в присутствии одноклассников.

Я ощущала восхищение и ужас. Как бы мне хотелось иметь такое же непробиваемое самолюбие, так же, не сомневаясь, считать, что мои капризы — прямой путь к славе. Но сейчас выгодно было находиться на стороне тех, кто смеялся над ней исподтишка.

Пенни, казалось, обладала чутьем ищейки, и нос привел ее к бару и, по случайности, прямо к центру компании Майло. Я вздрогнула, представив себе, какой отпор она сейчас получит: как она погибнет, в огне или от холода? Майло при поддержке своих шакалов — великолепный специалист в обоих способах разрушения.

Пенни начала беседу. Сквозь возобновившийся шум вечеринки я услышала странную фразу:

—Уоррен Битти и я… князь Ренье… частенько в Сандринхеме[5]…

Потом я с удивлением обнаружила, что Пенни заходится от смеха. Майло снисходительно улыбался, Пиппин отвернулся от бара и одобрительно ржал. Кукэ и Кливаж вели себя как кошки, пристраивающиеся у ног хозяйки.

Объяснение было очень простым: Пенни совершенно случайно или, может быть, инстинктивно нашла понимающих слушателей. Видите ли, внезапно я подумала, что Пенни, вероятно, транссексуалка, и сейчас именно ее время. Таким образом абсурдный просчет в ее туалете трансформировался в великолепную победу. И ее странная неженственная манера поведения могла быть воспринята как игривый вызов настоящего гомика.

Я даже подумала присоединиться к ним снова, но решила, что лучше не рисковать. И в любом случае это было бы несправедливо по отношению к Людо. Он умоляюще посмотрел на меня и сказал:

— Пожалуйста, прошу тебя, пойдем отсюда прямо сейчас, пока она нас не увидела.

Я направилась к выходу, целуясь со всеми на прощание, Людо ухватился за мою руку. Потом мы отправились за такси. Как обычно, такси подействовало на Людо возбуждающе, чего нельзя сказать обо мне.

А это было на меня совсем не похоже.