Нина вернулась домой, запыхавшись, в недоумении от всего, что увидела и не смогла понять, поставила «Мою прекрасную леди» и плюхнулась на кровать. Сэм, следовавший по пятам, тут же вспрыгнул к ней, повозился, поскреб покрывало, устраиваясь клубочком на своем месте. Нина, не шевелясь, уставилась в потолок.

«Я часто ходила по этой улице прежде…» Дэниел и миссис Чэндлер. Дэниел, странным образом не похожий на Дэниела, если верить собственным ощущениям и прежним представлениям о нем. «Но тротуар всегда оставался у меня под ногами…» Они со странной регулярностью сталкивались друг с другом, и если бы она верила в судьбу, решила бы, что кто-то наверху хочет, чтобы они узнали друг друга лучше.

— Так! — громко произнесла она и тут же почувствовала себя глупо. Сэм поднял голову. «Непреодолимое чувство, что в любой момент что-то может произойти!» — Так! Я намерена докопаться до сути и разобраться в нем!

Когда Констанс Чэндлер, с новой прической и свежим маникюром, появилась в дверях, Сафир пребывал на своем обычном месте у стены. Он сидел, подогнув короткие задние лапы под свисающее брюшко, передние лапы, напряженно выпрямившись, поддерживали тушку, язык высунулся, глаза увлажнились.

— Малыш, мама дома, — позвала Констанс.

Сафир не шелохнулся, но Констанс все равно наклонилась и почесала его за ухом, поскребла под нижней челюстью. Обернувшись, он бросил на нее короткий взгляд, но затем вернулся к созерцанию стены, будто ее внимание отвлекло его от важной работы. Она вздохнула. Хорошо было бы, подумала она, иметь пса, который вел бы себя как нормальная собака, — любящего, отзывчивого, ласкового. А у нее пес, который ведет себя как мужчина, — равнодушный, поглощенный собой, эгоистичный.

Она положила сумочку — подделку под «Гермес» — на французский столик восемнадцатого века, огляделась. Некоторое время постояла. И поняла: здесь был Дэниел. Она чувствовала это. Констанс бросилась в кабинет. Кажется, все на своих местах. Бумаги, книги, высокая стопка журналов. Заглянула за корзину. Похоже, здесь ничего не трогали. Но она на всякий случай просунула руку внутрь. Деньги на месте. Она прошла в спальню. Деньги оставались начинкой сандвича из матраса и кровати. В кухне она проверила коробку из-под печенья. Битком. Открыла рояль и окинула взглядом несколько сотен тысяч, хранившихся там. И наконец в туалете проверила последнее место — бачок унитаза. Приподняла фаянсовую крышку, закатала рукав и сунула руку внутрь — пачки купюр, завернутые в целлофан.

Миссис Чэндлер расхохоталась. Она получала огромное удовольствие от своих так называемых тайников. Каждый из них представлял собой такое клише, так много раз использованное, что никто даже не заподозрил бы ее в такой глупости. Деньги под матрасом? С одной стороны, нужно быть сумасшедшим, чтобы прятать их там. С другой стороны, совсем наоборот. Полагаете, банк надежнее? Она могла назвать десяток причин, по которым вы можете потерять в банке последнюю монету. Не говоря уже о фондовом рынке, облигациях и прочих традиционных способах сохранения денег. Самым безопасным и надежным местом для своей «движимости» она полагала наличие их у себя под самым носом или под задницей (при этой мысли она опять рассмеялась).

Она достаточно хранила в банке и прочих приличествующих делу местах, чтобы сбить федералов со следа.

До сих пор это ей удавалось. Интересно, с чего они занялись ею, размышляла она, наливая себе водки. Много льда, много содовой, много водки. Закурила сигарету. Курение — сорокалетняя привычка, сладостный порок, восхитительный грех. Это убьет ее, конечно. Но если вы в любом случае должны умереть, а курение сократит срок жизни лет на десять, значит, так тому и быть. Она глубоко затянулась и подумала о репрессивных законах против курения, о людях, потерявших работу и заработок в одном только Нью-Йорке. Страдали рестораторы, бармены теряли тысячи на чаевых, страдал сам дух города. Нью-Йорк, прежде открытый и свободный, как Париж (который она ненавидела, потому что там было слишком много французов) или Вена (до сих пор любимый ею город), ныне превратился во второй Акрон, штат Огайо. Смирный и скучный, зато чистый. Хобокен[13] (куда она частенько наезжала пообедать, выпить и покурить) казался в сравнении с ним настоящей Меккой беззакония.

Ах, оказаться бы сейчас в Европе, где водка льется рекой, а в воздухе клубится табачный дым, где собираются друзья, чтобы выпить за настоящее, ибо будущее всего лишь игра!

Как хочется заняться тем, что она любит и в чем так здорово разбирается! Во Франкфурте в сентябре. Она выпьет и выкурит за это сигарету. Если бы еще кто-нибудь молодой и привлекательный, вроде этого Дэниела, мог поехать туда вместе с ней, жизнь была бы абсолютно прекрасна. Разумеется, она понимала, что это не для нее, и вообще было бы несколько аморально, как с Джерардом, но она позволила себе посмаковать фантазии и ощутить юношеское волнение, страсть и нетерпение. Но сентябрь еще так не скоро!

Нина должна была увидеться с Дэниелом. Она намеревалась взять быка за рога, или, точнее, собак за шлейки, и полностью завладеть его вниманием, даже если придется выставить себя полной дурой, что было, безусловно, неизбежно.

Она решила устроить особенную прогулку. Сегодня, вместо того чтобы, как обычно, собирать свою разномастную свору, она договорилась об организации маленькой собачьей выставки мелких белых пород. Потребовалось лишь чуть помудрить со своим графиком и немножко обмануть Саки, тоже собачью няньку, чьи подопечные, кажется, принадлежали манерным светским дамочкам. Они познакомились на собачьей площадке, и Саки была в долгу перед Ниной с тех пор, как ей внезапно нужно было лететь на Гавайи и она просила Нину подменить ее.

Нина никогда не смогла бы различить этих собачек, если бы не особые приметы: например, у Стеллы не было левого уха, а у Джедая на левом бедре красовалась проплешина. Для нее все они были просто маленькие белые собачонки, за исключением кокапу[14], которые в самом деле прелестны и смышлены, но чего еще ожидать от дворняжек, которыми в действительности и являлись кокапу. Чистопородных белых маленьких собачек заводят идиоты, которые считают их изящными аксессуарами, потому что те такие крошечные, что можно взять с собой в самолет или ресторан. (Впрочем, она не осуждала тех, кто заводил подобных зверюшек из-за их гипоаллергенности. Единственной причиной, оправдывающей владение подобной собакой, может быть медицинская.)

Но поскребите любого хозяина маленькой белой собачки и обнаружите родителя-психопата, уверенного, что его дитя совершенно особенное, просто уникальное, и он доведет вас до белого каления описанием мельчайших различий бишона и мальтийской болонки, о чем Нина, естественно, не имела ни малейшего представления.

Но внешне, одной белой стайкой, они, конечно, производили впечатление.

Нина повела собачек к пруду в надежде, что встретит там Дэниела. Она знала, по какому маршруту тот бегает каждое утро. Этим утром народу было полно, даже на дорожке для лошадей, по которой она шла со своими питомцами. Все вокруг глазели на них, улыбались, показывали пальцами. Но зато бегуны становились настоящими ублюдками, когда на их трассе дело касалось собак, детских колясок, пешеходов, даже инвалидных колясок. Сегодня у Нины не было сил скандалить с ними, особенно в новых босоножках, которые ее наверняка угробят.

Едва они приблизились к туннелю у южного края пруда, из темноты вынырнул знакомый пес. Сид. О черт, подумала Нина, когда тот устремился прямо к ней, вот и он. Там, где Сид, должен быть и Дэниел. Сердце заколотилось со скоростью сто ударов в секунду, на лице сама собой расцвела улыбка, а руки судорожно метнулись поправить прическу, одернуть блузку и вытереть пот с лица.

Потом она увидела его. В шортах и футболке, волосы взъерошены, как будто он только что встал с кровати, в ушах наушники, в левой руке плейер, и весь поглощен музыкой. Он бежал прямо на нее, ничего не замечая.