— Нет. То есть…

— Пятьсот шестьдесят семь долларов восемьдесят центов, — сообщил продавец.

Нина вырвала руку из цепкой пятерни Билли.

— Ты не желал больше встречаться со мной, только потому, что я совершила ошибку. А совершила я ее только потому, что ты мне лгал. А, надоело… — Она дернулась, чтобы уйти.

Но Билли снова схватил ее и развернул лицом к себе:

— Правда? Это была ошибка, и ты не хотела все это время Дэниела? Парня, который гоняет на лыжах, адвоката, веселого… отчаянного… А я всего лишь Билли. Знаешь меня? Я зануда, я…

— Да, сначала… но нет, не… это ты! — Нина беспомощно расплакалась, закрыв лицо ладонями, и умоляюще пролепетала: — Билли, ты должен знать, это ты!

Он отпустил ее и повернулся к продавцу.

— И что я должен? — задал он вопрос, имея в виду оплату покупки.

— Ничего! Ты мне абсолютно ничего не должен, — всхлипнула Нина и с мокрым от слез лицом вылетела за дверь, в жаркий солнечный день.

А Билли остался у кассы подписывать чек.

— Миссис Чэндлер, давайте покончим с этим, — начал Билли прямо с порога.

— У меня все хорошо, а как вы? — произнесла в ответ миссис Чэндлер.

— Я хочу предложить вам сделку.

— Это второе подобное предложение за последнее время.

— Простите, — смутился Билли. — У меня все нормально, благодарю. Рад вас видеть, как поживаете?

— Хорошо, давайте оставим любезности. Что за сделку вы хотите мне предложить?

— Я хочу вложить ваши деньги в одно предприятие. Вместо тюрьмы.

— У вас ничего на меня нет, чтобы угрожать тюрьмой! — И миссис Чэндлер громко расхохоталась, что было на нее совсем не похоже.

Билли понял, что она нервничает. И продолжил, захватывая инициативу:

— Я не сообщаю о ваших так называемых активах и закрываю ваше дело, так что расследованием его никогда больше не будут заниматься.

— Интересно. Ценное предложение. Откуда мне знать, что вы в состоянии это сделать? А если вы уйдете из управления — а вы уйдете, это мне известно и вместо вас пришлют какого-нибудь невежу, который решит использовать меня, чтобы сделать себе имя и карьеру?

— Вам никогда больше не придется открывать дверь, или предъявлять документы, или что угодно ни одному из нас. Обещаю.

— Я серьезно отношусь к обещаниям.

— Доверьтесь мне.

— Брут то же самое сказал Цезарю.

Билли рассмеялся:

— Совершенно верно! Расследование по делу миссис Чэндлер будет завершено, дело закрыто, определенного рода информация «потеряна» в архивах.

— И что же, дорогой мой Билли, я должна сделать взамен?

— Половину хранящихся в этой квартире денег пожертвовать благотворительной организации по моему выбору.

Вот тут миссис Чэндлер весело расхохоталась во весь голос. Предложение привело ее в неописуемый восторг.

— Хм, треть.

— Две трети.

— Вы сказали — половину.

— Хорошо, половину. Мы договорились?

— И в какую организацию я должна внести это астрономическое пожертвование, позвольте спросить?

— У нее пока нет названия.

— Звучит интригующе! — Она задумчиво возвела глаза к потолку. — Это ведь не Персональный пенсионный фонд Билли Магуайра, а? Я правильно вас поняла? Это не финансирование вашего с Ниной побега на Таити?

Щеки Билли, обычно просто румяные, вспыхнули ярко-малиновым.

— Нина? С чего вы?..

— Я с ней встречалась. Мы беседовали о… смене обивки. И я почувствовала, что вы двое могли бы прожить вместе чудесную жи…

— Школа игры на тромбоне, — перебил ее Билли.

— Простите?..

— Вы финансируете школьную программу по обучению игре на тромбоне для детей всех возрастов.

— На тромбоне? А многие ли дети захотят учиться играть на тромбоне?

— Это самый недооцененный инструмент в мире.

— Некоторые поставили бы на это место аккордеон.

— Все зависит от того, как представить инструменты. Едва детям продемонстрируют его возможности, они станут приверженцами тромбона.

— Я, конечно, ценю вашу религиозную преданность тромбону, но не кажется ли вам, что следует предоставить выбор самим детям? В противном случае вам придется платить, чтобы кто-нибудь взял мои деньги.

— Ладно. Мы будем поощрять тромбон, но если они выберут другие инструменты — тоже нормально. И будем преподавать джаз. И откроем музыкальные классы во всех школах всех пяти районов города. Мы могли бы назвать это Духовой программой Констанс Чэндлер.

— Или как-нибудь иначе, более поэтично. Если, конечно, не возражаете. И не упоминая моего имени. Я предпочитаю анонимность, особенно если дело касается филантропии и, так сказать, духовых инструментов.

— Пожалуй, — улыбнулся Билли.

— И полагаю, я могу продолжать свою… деятельность?

— До тех пор пока это не касается наркотиков, причинения вреда детям или животным и вообще никому, да!

Она прижала руку к груди и с горячностью воскликнула:

— Умоляю, сэр, вы меня не за того принимаете!

Билли рассмеялся:

— Ну и отлично.

— И как вы хотите получить деньги? Чеком или наличными? Может, почтовым переводом?

— Я возьму наличными, — улыбнулся Билли. — В понедельник, годится? Мне нужно несколько дней, чтобы все устроить со своей стороны.

— Буду ждать с нетерпением.

Билли услышал сарказм в ее словах, но сам действительно с трудом сдерживал нетерпение. Чудесную жизнь — сказала она.

На следующий день Билли занимался делом Констанс Чэндлер и заканчивал свой последний отчет. По завершении он щелкнул «мышкой» на папку «Отчеты по делам», потом — на папку «Дело закрыто». Он знал, что никто не будет оспаривать его заключение, потому что именно оно считалось окончательным. Но для пущей безопасности, ибо все хорошо, что кончается полностью, он нажал кнопку «Delete», и весь файл, за исключением финального отчета, прекратил существование.

Теперь ему хотелось лишь позвонить Нине, рассказать, что он сделал, как радуется, что может изменить жизнь многих ребятишек и свою собственную. Но сейчас, а возможно и никогда, Билли не мог этого сделать. Не мог выбросить из памяти картину — она на полу, с его братцем…

Месяц спустя Билли читал газету со статьей о новой музыкальной программе в школах Нью-Йорка, которая начнется в октябре. Руководить ею будет Билли Магуайр, джазмен, ревностный поклонник тромбона, бывший государственный служащий. Об анонимном спонсоре известно было только, что это дама, получившая состояние из неизвестного источника.

Миссис Чэндлер сидела в салоне первого класса самолета, летевшего из Нью-Йорка во Франкфурт, листала газеты и наткнулась на ту же самую статью. На столике рядом с ней стоял высокий бокал с водкой. Миссис Чэндлер широко улыбнулась, она гордилась тем, что стала частью музыкального проекта и приговорена финансировать его следующие десять лет.

Она достала из сумочки очередную антиникотиновую жвачку. Отвратительно. Жевать жвачку можно только в самых крайних обстоятельствах. Но шестичасовой перелет и есть такой крайний случай. Из сумки «Луи Вюиттон», лежащей на соседнем кресле, раздалось тихое повизгивание. Миссис Чэндлер приоткрыла сумку и сунула руку внутрь, приговаривая: «Потерпи чуть-чуть, Мими, любовь моя». Потом застегнула сумку и подумала о предстоящих двух неделях во Франкфурте, где она будет единственной женщиной на ежегодном закрытом, исключительно привилегированном покерном турнире в номере «Шопенгауэр» «Франкфуртер-отеля». Она встретит всех своих закадычных приятелей — Мануэля Альвареса, Томми Роццано, Джима Саскинда и графа Хохшобера. И конечно же, своего дорогого Джерарда, французского красавчика банкира, любовника и лучшего друга, который обожает ее настолько, что даже спустя четырнадцать лет со дня их встречи продолжает переводить ее выигрыши в Соединенные Штаты, по две бандероли за раз, в ее личный почтовый ящик в Хобокене. И за все это просит всего десять процентов.

Нина ждала на обед Клэр и Исайю. Это была ее первая за долгое время попытка пригласить гостей на обед — пускай скромный. После прошлого визита заманить их к себе было нелегкой задачей. Но она умоляла, ныла, извинялась, заклинала. Клялась, что приняла душ. И они откликнулись на приглашение. И вот-вот должны были явиться.