Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

— Мало, видать, тебя наяву били! — сурово ответил Воронин.

Федька Прянишников спустил босые ноги; блаженно почесываясь, стал вспоминать, как жилось в вотчине, — хорошо на свете живется дворянскому сыну. Мужики, как завидят, не то что в землю поклонятся, а на колени падут и как на бога взирают. Еда — какая только занадобится душеньке твоей, девок — бери любую. А тут…

Прянишников махнул рукой, задумался над своей судьбиной.

— Чего, правда-то, на Москве нового? — тихонько спросил Яким.

Сильвестр Петрович ответил, что нового-де ничего примечательного нет, однако ж худо то, что знаем мало, не любопытствуем ни к чему, живем как живется, для чего только небо коптим…

Яким удивился, пожал плечами.

Иевлев один вышел из хибары на воздух.

Тихо мерцали звезды не то в озере, не то в небе. Лес — черный и неподвижный — застыл над берегами. Возле воды прошли три мужика, понесли коробья с крупами и мукой — кормиться артелью.

Два голоса мягко пели:

Скачет груздочек по ельничку,
Ищет груздочек беляночки…

5. Морского дела старатели

На озере повелось так, что последнее, решающее слово во всех спорах всегда оставалось за Федором Матвеевичем Апраксиным. Был он годами значительно старше других корабельщиков, менее горяч, нежели они, рассудителен, умел слушать и не торопился решать. Все знали, что Петр Алексеевич верит Апраксину и редко ему перечит.

Вечером, в воскресенье, выслушав внимательно корабельщиков, тесно набившихся в избе, Апраксин сказал:

— Без Архангельска все же не сделать нам ничего толком, господа корабельщики. Мыслю: пошлем к Белому морю Иевлева, с ним Воронина. Пусть сыщут доброю мастера и со всем поспешанием везут сюда. Декабрь наступил, чего еще дожидаться?

Франц Федорович Тиммерман опустил голову, понимал, кого упрекает Апраксин.

— Зима минуется, флота и не видно, — говорил Федор Матвеевич. — Выйдет — ничего и не сделано…

— Мы, что ли, виноваты? — спросил Ржевский. — Разве мы не старались? Да и флот-то потешный, кому он ныне надобен?

— А потешная фортеция Прессбург — она что? — ответил Апраксин. — Она для боя? Татар ждем, и против них Прессбург построили?

Кое-кто из корабельщиков засмеялся. Апраксин хлопнул по столу ладонью — вновь стало тихо.

— Не для боя, Василий Андреевич, для потехи построена фортеция, Прессбург именуемая, — строго сказал Апраксин. — Да потехи, слышь, делом оборачиваются, то вы все не хуже меня ведаете…

— Вот и пойдем к Прессбургу, — попросил Ржевский. — Чего нам здесь-то дожидаться? Трудов наших государь не видит, вовсе от тоски-печали, без доброго слова пропадем…

Иевлев помотал головою, сокрушаясь: сей недоросль не прост уродился. Все бы ему на государевых глазах пребывать! Молод, а хитер, ох, хитер боярин Ржевский Василий Андреевич…

— Никуда не пойдем мы отсюдова! — произнес Апраксин. — И боюсь, Василий Андреевич, правду ты сказал — не увидит государь трудов наших, ну да ништо. Не пропадем…

Он отвернулся от Ржевского и продолжал, обращаясь к другим корабельщикам — к Иевлеву, Воронину, Лукову, длинному Федору Прянишникову, который, едва приехав на озеро, забрался на печку и ухитрялся спать целыми сутками:

— Прессбург есть потеха Марсова, здесь же, на нашем озере, надлежит быть потехе нептуновой, — говорил Апраксин. — Что Прессбург? Али запамятовали? Два года назад были стольники и спальники, конюхи и кречетники, дворовые конюхи да дворцовые истопники, а нынче полки, кои не так легко победить, как те, что Василий Васильевич князь Голицын на татар важивал. Нынче солдаты, нынче офицеры, нынче изба караульная, нынче служба! А мы что? Сидим да ждем, покуда ротмистр Петр Алексеевич к сей нептуновой потехе поостынет? А что в том хорошего будет? Да сами мы кто!

Прянишников не ответил, сердито полез на печку — спать дальше. Ржевский угрюмо смотрел на Апраксина. Яким Воронин сказал невесело:

— Ехать-то можно, да как доедем?.. Путь не близкий, по дорогам, слышно, шпыни так и шныряют, режут ножичками. Да и где оно — сие море Белое? Может, его и нету вовсе на свете…

Иевлев засмеялся, хлопнул Воронина по широкому плечу:

— Не плачь, Яким! Отыщем море Белое…

Собрались быстро — в один день. На рассвете морозного, ветреного дня к избе, скрипя полозьями и раскатываясь, подъехали лубяные, с запряжкой гусем, сани. В сумке у Сильвестра Петровича лежала царская подорожная, у обоих путников были добрые, вороненой стали ножи, пара пистолетов, сабли. Яким запасся и едой на дальнюю дорогу — копчеными гусями, окороком, жбаном водки. Ямщик свистнул, намотал вожжи на руку, сытые лошади взяли с места хорошим быстрым шагом…

Ехали на Ярославль — Вологду — Каргополь. Свирепые студеные январские ветра обжигали лица, мороз забирался под шубы, леденил ноги. Мечталось только о тепле, о покое, о том, чтобы не скрипели в бору вековые, промороженные деревья, чтобы не бежали за розвальнями волчьи стаи со светящимися глазами, чтобы холод не хватал за самое сердце.

День и ночь брякал промерзшим глухим звоном колоколец под дугою коренника, на бешеном ходу сани часто переворачивались, ямщики сокрушались:

— Ишь, незадача! Было б вам, господа добрые, не спать ехамши…

Подъезжая к яму, не останавливая гоньбы, ямщик свистел оглушительно, особым ямщичьим посвистом. На крыльцо яма — станции выскакивал заспанный, всклокоченный смотрильщик. Покуда перепрягали лошадей, Иевлев и Воронин сидя дремали в жарко натопленной, душной избе. За весь одиннадцатидневный путь на ночевку не останавливались ни разу. Спали в лубяных санях, тесно прижавшись друг к другу, измученные, заросшие бородами, немытые…

В Онеге молодцеватый певун-ямщик, зная, для чего едут стольники, привез их к низкой, строенной в лапу, большой избе, обнесенной тыном из почерневших от времени кольев.

— Он и есть, — сказал ямщик. — Алексей Кононович первый на Онеге кормщик. И братец у них по корабельному делу — все его знают. Лучшего и не надо вам…

Ворота гостям открыл сам хозяин, приземистый мужик со строгим, изрытым морщинами лицом. Поздоровавшись, поставил на стол моченой морошки, пошел топить баню. Когда попарились вволю, Корелин покормил приезжих семужьей ухой и уложил спать на высокие перины. Гости проспали почти что сутки, проснулись к вечеру — веселые, голодные, довольные. Хозяин поджидал их, читая книгу в переплете с позеленевшими от времени медными застежками. Колеблющееся пламя витых свечей освещало его лоб в залысинах, светлые глаза, серебристую кудлатую бороду.

Гости сели рядом на лавку. Старик внимательно, ничему не удивляясь, выслушал рассказ Иевлева, подумал, потом сказал:

— Что ж, лодьи у нас строят. Учитесь — дело хорошее…

— Не лодьи нам надобны — корабли! — перебил Воронин.

Кормщик строго взглянул на Якима, объяснил:

— Лодьи наши и есть корабли. Так по-нашему, по-поморскому зовутся. Хаживаем нашими лодьями в дальние места. На Грумант, на Матку, на Колгуев…

Иевлев и Воронин недоуменно переглянулись. Никогда они не слыхивали этих названий. Старик догадался, встал, открыл ключом старинную тяжелую укладку, бережно положил на стол сверток из серого полотна. Не спеша развязал шнурок, вынул не то пергаменты, не то куски кожи — квадратные, плотные, желтые от времени…

— Оно… что ж такое? — спросил Воронин.

— А береста! — усмехнулся Корелин. — Не слыхивал, чтобы бересту эдак обделывали? Бумага али пергамент помору дороги, вот он сам себе и обладил подешевле…

Пододвинув подсвечник поближе, старик сказал:

— Вон, гляди, господа, какие пути нами хожены…

Твердым ногтем он провел по бересте черту — от Онеги на Колгуев:

— То путь ближний…

Сильвестр Петрович всмотрелся в лист бересты внимательно — увидел вырезанные контуры берегов, полуостров, заливы. Это была карта — искусно и красиво сделанная, с корабликами, плывущими по морю, с человечками, стоящими на берегу, с деревьями, растущими в устьях рек, и со зверьми, словно бы беседующими друг с другом на далеких островах.

7
{"b":"210140","o":1}